а) Индустриализация как война
а) Индустриализация как война
Перед молодыми инженерами, которые в начале 1930-х гг. устремились на заводы и фабрики, чтобы работать непосредственно на производстве и заменить старое поколение, правительство поставило великую задачу: в кратчайший срок превратить отсталую Россию в индустриальную страну, способную конкурировать с такими государствами, как США и Германия. Сталин требовал преодолеть «50-100 лет отставания» за десять лет. Рабочих и инженеров призывали выполнить только что принятый первый пятилетний план в четыре года. Гидроэлектростанции, металлургические комбинаты, химические и тракторные заводы надлежало построить за время, немыслимое даже для развитых западных стран. Металлургические гиганты Магнитогорска и Кузнецка, на возведение которых отводились фантастические 1000 дней, начали «социалистическое соревнование» за то, кто задует первую домну. На Днепрострое левый берег Днепра соревновался с правым: каждый стремился как можно быстрее завершить строительство своих объектов. Главным средством ускорить работу служили встречные планы, которые принимали рабочие и инженеры, беря на себя обязательство перекрыть план, спущенный сверху правительством, и выполнить порученные задания раньше установленного срока. Все старались трудиться «большевистскими темпами», т. е. опережать графики, работать по несколько смен без перерыва, сокращать производственные процессы. В печати новые инженеры изображались кудесниками, повелевающими временем: «Строители моста уплотнили время. Они втискивали в свои дни неимоверно много дел. То, что обычно требовало недели, у них отнимало сутки. Бетон, изготовляемый в течение месяца, они укладывали лишь 10-12 дней. Пролет № 2 был закончен на 18 суток раньше срока. 3-й и 9-й кессоны были опущены в небывало короткий срок. Дни строительства были, так сказать, днями конденсированной плотности»{819}. Инженеров, которые, опровергая прежние расчеты, ставили новые рекорды по срокам строительства, славили как «поколение Октября»: «Инженер Щит… знал… что страна требует темпов и темпов и что каждый день затяжки строительства — удар по всему хозяйству страны… Щит сделал единственный возможный для него вывод… В итоге кран был смонтирован не в месяц, а ровно в 15 дней без помощи "Союзсантехпропа"»{820}.
Новым темпам посвящались художественные произведения, прозаические и драматические, под такими названиями, как «Время, вперед!» или «Темп». В. Катаев в своем романе показал, что означали «большевистские темпы»: «При нормальных условиях… такой комбинат, который ставим мы здесь, должен строиться восемь лет, и тем не менее… мы построим его в три года»{821}. Для инженера — героя романа время измеряется исключительно производственными операциями, единицами труда: «Время не было для него понятием отвлеченным. Время было числом оборотов барабана и шкива; подъемом ковша; концом или началом смены; прочностью бетона; свистком механизма; открывающейся дверью столовой; сосредоточенным лбом хронометражистки; тенью тепляка, перешедшей с запада на восток и уже достигшей железнодорожного полотна… Между ним и временем не было существенной разницы»{822}.
Темпы первых пятилеток входили в план точно так же, как само хозяйственное строительство. Они представляли собой неотъемлемую часть программы индустриализации, а не одно из ее следствий, с которым приходилось мириться под давлением обстоятельств. Сталин объяснял: «Иногда спрашивают, нельзя ли несколько замедлить темпы, придержать движение. Нет, нельзя, товарищи! Нельзя снижать темпы! Наоборот, по мере сил и возможностей их надо увеличивать… Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют»{823}. Очень важный элемент первого пятилетнего плана заключался в том, чтобы его считали планом выживания, делом жизни и смерти. Индустриализация и ее бешеные темпы легитимировались и оправдывались как программа обороны: «История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все — за отсталость… Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»{824}. В памяти людей еще живы были Первая мировая война, Гражданская война и интервенция. Газеты постоянно пугали их тем, что Советский Союз находится на грани новой войны, что на его границах повсюду подстерегает враг, который только и ждет удобного момента, чтобы напасть. Чуть не каждый день появлялись сообщения об агрессивных замыслах и действиях капиталистических Англии, Франции, Германии и Японии. Индустриализация страны, внушалось читателям, служит в первую очередь не для повышения уровня жизни, а для обеспечения безопасности и самого существования СССР. Недаром стройку называли «фронтом», прямо приравнивая бои, которые велись киркой и лопатой, к войне с оружием в руках. Осуществление грандиозного проекта требовало, чтобы люди относились к первым пятилеткам как к войне и действовали соответственно — отказывая себе во всем, работая на пределе сил.
Представление об индустриализации как о войне наложило свой отпечаток и на образ инженера. Советский инженер шел на работу, словно в бой; того, кто «служил по инструкции» и относился к работе формально, могли ославить как бюрократа. В катаевском романе «Время, вперед!» различие между советским инженером и саботажником заключается в том, что для первого его трудовой участок — настоящий фронт, а второго заботит исключительно техническая сторона дела. Действие романа происходит на Магнитке, на строительстве коксохимического комбината. Молодой специалист по бетону Давид Львович Маргулиес, вначале сомневающийся скептик, который «рекордсменством не занимается», становится энтузиастом и поборником «большевистских темпов». Его антагонист — старый инженер Георгий Николаевич Налбандов — резко осуждает намерение Маргулиеса поставить новый рекорд по замесам бетона: «У нас строительство, а не французская борьба!»{825} Налбандов существует по старинке, в привычном ритме, в то время как молодой инженер стремится превратить стройку в театр военных действий. В конце битвы бригада ставит рекорд и отходит с поля боя; другой передовик выводит «на передовую» свою бригаду, чтобы в новом бою поставить очередной рекорд. Налбандов же ведет себя как саботажник и доносчик, пытаясь любыми средствами помешать рекорду{826}.
Роман Катаева свидетельствует, что индустриализация требовала не только чудовищного напряжения сил и чрезвычайных методов работы, но и особого языка. Военная терминология встречается в этот период повсюду. В романе Ф. Гладкова о Днепрострое «Энергия» один из персонажей говорит: «Строительство — ведь это война»{827}. «У меня люди горят!.. Война!» — восклицает и директор Златоустовского механического завода в «Поэме о топоре» Н. Погодина (1931){828}. Понятия и категории из области обычной трудовой деятельности оказывались несостоятельными перед лицом проекта пятилетки. Начальник Магнитостроя Я.С. Гугель (1895-1937) в 1935 г. называл Магнитку «отрезком фронта», «первым аванпостом» социалистического фронта индустриализации, на котором рабочие и инженеры ведут «самозакаливающую борьбу»{829}; руководитель Кузнецкстроя С.М. Франкфурт описывал эпизоды трудовых будней как битвы: «Подрывники, инженеры, рабочие, служащие, ежесекундно рискуя жизнью, бросались в атаку на льду… Утром лед отводился. Мост производил впечатление серьезно раненного, но все же живого организма»{830}.
Рабочие и инженеры сплачивались в единое войско. Крупных инженеров вроде начальника Днепростроя А.В. Винтера превозносили как «генералов великой армии»{831}. И.П. Бардин, главный инженер Кузнецкстроя, даже сравнивал себя с фельдмаршалом Кутузовым во время войны с Наполеоном: «Процесс задувки происходил примерно так, как подготовка к сражению под Аустерлицем по роману Л.Н. Толстого "Война и мир"»{832}. Наркома тяжелой промышленности Г.К. Орджоникидзе Бардин именовал «нашим командармом» и «танком прорыва»{833}.
Инженер должен был не просто работать новыми, небывалыми большевистскими темпами, но и вести бой, подобно полководцу. Это означало не только огромную ответственность: «война» требовала жертв ради победы. Военная лексика служила как для мобилизации всех сил, так и для оправдания нечеловеческих условий на стройках и порой весьма необычных, зачастую рискованных или дилетантских методов строительства.
Из инженеров, с которыми мы здесь познакомились, больше всего пользуются в своих воспоминаниях военной терминологией А.А. Гайлит и Л.И. Логинов. Гайлит пишет о своей работе на строительстве алюминиевого завода в Волхове, словно о военных маневрах: «Широким фронтом осуществлялись мероприятия по созданию первенца алюминиевой промышленности»{834}. Логинов, рассказывая о том, как добивался повышения квалификации ИТР и производительности заводов-поставщиков в авиационной промышленности, говорит, что работал «на два фронта»{835}. Но даже те инженеры, которые не проводят прямых аналогий с боевыми действиями, так или иначе рисуют картину настоящей войны.