в) Угроза существованию

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

в) Угроза существованию

Дети буржуазного происхождения не восприняли революцию как освобождение или открытие новых возможностей. Для них она была событием, которое в долгосрочной перспективе угрожало их существованию или, по крайней мере, ставило под вопрос традиционные жизненные планы. В.А. Богдан первые послереволюционные годы запомнились нехваткой продуктов и превращением родного сада в огород, где выращивались овощи. Чтобы прокормиться, семье пришлось завести свинью, корову и кур. Во время «великого перелома», однако, начались более радикальные перемены: в 1929 г. ее отца за несвоевременное отправление поезда с конфискованным у крестьян зерном приговорили к полугоду принудительных работ. Он остался на своей должности, но часть заработка у него удерживали, поэтому семья стала жить гораздо хуже. Следующий удар судьбы обрушился в 1932 г., когда местные власти конфисковали родительский дом Богдан. Партийные органы сочли, что он слишком велик для супружеской пары, с которой постоянно живет всего один ребенок. В качестве компенсации Ивановы получили облигации государственного займа, на которые смогли купить только мазанку с садом существенно меньшей площади. В их прежнем доме разместилось местное ФЗУ{488}.

Для А.П. Федосеева начало первой пятилетки также связано в первую очередь с недостатком жилья и нехваткой продовольствия. Федосеевых долгое время обходили стороной революция и ее последствия, но в 1927 г. они вернулись в Ленинград и столкнулись лицом к лицу с новой действительностью: после больших квартир и домиков с верандой и садом их ждала одна-единственная комната в коммунальной квартире без ванной, где четыре семьи делили пять комнат, один туалет и кухню{489}: «По-видимому, раньше вся квартира была одним большим залом, который потом разделили тонкими деревянными перегородками. Эти перегородки были настолько звукопроницаемыми, что все соседи знали все друг о друге… Конечно, нам пришлось забыть о "роскоши" Кубани, Кувшинова и Дубровки»{490}. В тот год магазины еще были полны товаров, Федосеев любил побродить по богатому Сенному рынку или купить во время переменки французскую булочку и шоколадку с кремовой начинкой. Постепенно, однако, исчезали и эти реликты старого доброго времени. «Я специально останавливаюсь на этих деталях, потому что хочу показать условия жизни в СССР в их развитии» — поясняет Федосеев{491}.

По-иному встретила новое время Т.А. Иваненко. В отличие от семей Федосеева или Богдан, ее семья не испытала жилищного уплотнения или принудительной продажи дома. Но в то время как Богдан в 1929 г. и Федосеев в 1927 г., сдав экзамены, получили аттестат зрелости, у Иваненко окончание школы пришлось как раз на период отмены школьных выпускных экзаменов. По ее словам, учащихся ее ленинградской школы в 1928 г. просто выпустили после восьмого класса, сказав, что тот, кто хочет продолжать учебу и попасть в вуз, должен поступить на рабфак. Там она проучилась еще два года{492}.

Интересно, что и А.С. Яковлев рассказывает о революции как о крушении знакомого и дорогого ему мира. Хотя он в своих мемуарах подчеркивает, что является сторонником советской власти, его рассуждения ясно показывают, что события 1917 г. потребовали от него полной переориентации. Он воспринял и Февральскую, и Октябрьскую революции как прекращение привычного быта: газеты больше не выходили, телефонный провод был перерезан, винная лавка напротив их дома разграблена. Ему самому пришлось бросить школу, чтобы помогать семье добывать средства к существованию. Он работал в Главном управлении по топливу (Главтоп), так как это ведомство было известно щедрыми продовольственными пайками: на Новый год Яковлев получил гуся и полпуда виноградного сахара. Здесь он начал учиться на конторщика в архиве и быстро достиг должности секретаря начальника отдела. В 1921 г. он вернулся в школу, чтобы в 1922 г. сдать экзамены на аттестат зрелости{493}. Яковлев невольно свидетельствует, что он родом из того же мира, откуда вышли Федосеев, Богдан и Иваненко. Хоть он и пытается представить царское время в самом черном цвете, все равно довольно хорошо видно, что под знамена советской власти он переходил постепенно и в силу необходимости. Первым его шагом в этом направлении стала активная работа в качестве члена учкома. Г.В. Розанов пережил критическое время, когда его отца в 1917 г. уволили с государственной службы. Но дедушка, железнодорожник на Богородской линии, сначала нашел сыну местечко в управлении, а позже устроил его поездным контролером. Так Розановы избежали участи «нетрудовой интеллигенции», снабжавшейся по самой низкой категории. Хотя семья жила относительно бедно, родители вплоть до седьмого класса приглашали к своему единственному сыну домашних учителей. Затем он до 1929 г. учился в советской экспериментальной школе, где ученики занимались в группах-пятерках, сами принимали решения о предметах учебной программы и все задания выполняли коллективно. Таким образом, Розанов оставался в привилегированном положении, хотя его отцу и пришлось проститься с чиновничьей карьерой. Он с удовольствием учился в экспериментальной школе и извлекал пользу из новых методов{494}. Новое время не принесло ему ни однозначно отрицательного, ни положительного опыта. Л.С. Ваньят материальных трудностей не знала; ограничения на получение детьми интеллигенции высшего образования были уже отменены, когда она в 1936 г. закончила среднюю школу Ее семья в 1934 г. приехала в Читу, там они занимали большую шестикомнатную квартиру и ни в чем не испытывали недостатка{495}.