«Арагви». От грузинской кухни к шведскому столу

«Арагви». От грузинской кухни к шведскому столу

Даже в монохромные советские времена на тогда Советской, а ныне Тверской площади у людей, не теряющих аппетит и вкус к жизни в любых ситуациях, был выбор. Во всяком случае, для многих моих друзей-кинематографистов. Судьбу их фильмов решали совсем неподалеку — в особняке Госкино СССР в Гнездниковском переулке. И согласно традиции, после оглашения очередного приговора очередной кинокартине ее творцов прямо-таки вышибало в сторону Советской площади.

Счастливчикам — налево, невезунчикам — направо

Там, словно витязь на распутье, их уже поджидал на своем бронзовом коне бронзовый же князь Долгорукий. С высокого гранитного пьедестала он своей правой рукой давал отмашку в сторону Тверской, дом № 9, в торце которого тогда зеркально поблескивали витрины довольно респектабельного кафе «Отдых». У кинематографистов для него было свое название — «Долина слез». Поэтому создатели тех картин, в отношении которых суровые кинокомиссары говорили «Не пойдёть!», знали: им — туда. Считалось, что лучшего места, где можно было бы интеллигентно, с хорошим коньячком «завить горе веревочкой», в Москве не найти.

Счастливчиков же, получивших после мучительных цензорских пыток заветное прокатное свидетельство, тянуло совершенно в противоположную сторону. Там, за богатырски расправленным левым плечом бронзового основателя Москвы, в доме № 6 располагался один из самых популярных в этом городе ресторанов — «Арагви».

Палаты № 6

^{Советская площадь}

Вот как раз с этим — если иметь в виду ароматы вкусной и здоровой грузинской кухни — здесь обстояло «божественно». Что признавало даже беспощадно верящее только в марксизм-ленинизм советское руководство. Исключение составлял лишь кое-как питавшийся на дому главный вождь мирового пролетариата. Поэтому висящая до сих пор на общей стене табличка с характерным профилем и надписью «Здесь В.И. Ленин участвовал в заседании Московского комитета РКП(б) 16 августа 1918 г.» не должна создавать у вас иллюзии, что «здесь» — это в «Арагви». Потому что, во-первых, и дата не та. А во-вторых, гостиницы «Дрезден», где как раз и происходило отмеченное на памятной доске событие, давно нет. Во время сталинской реконструкции Тверской улицы Горького в 1930-х годах здание бывшей гостиницы (тут почти полная аналогия с нынешними временами) взорвали ради возведения престижного здания на престижном месте для особо уважаемых людей.

^{Гостиница «Дрезден»}

В лучшие квартиры дома, который и поныне значится под номером шесть, заселили знатных людей Страны Советов — народного артиста СССР, орденоносца Б. Ливанова; выдающегося кардиолога, известного кремлевского врача Я. Этингера, бывшую участницу легендарных чапаевских атак М. Попову, вошедшую в эпос Гражданской войны и народные анекдоты под именем Анка-пулеметчица, и многих других.

Тем же, кто был попроще и посомнительнее, выделили тоже неплохую, но площадь поскромнее. Некоторых из жильцов в самый пик Большого сталинского террора в 1937 году увезли отсюда в тюремных «воронках». Жен и детей отправили в специальные лагеря для родственников «врагов народа». А тех немногих, кому посчастливилось остаться в своих осиротевших гнездах, уплотнили, периодически то подселяя, от отселяя к ним самых разнообразных жильцов.

Словно на берегу реки

Именно в том, не к ночи помянутом, страшном 1937 году в полуподвальном помещении дома № 6 распахнул свои совсем не для всякого встречного-поперечного гостеприимные двери ресторан «Арагви».

Попасть в него было все равно что вдруг каким-то чудесным образом на несколько часов перенестись в Тбилиси. Но при этом почему-то оказаться в окружении грузин исключительно «московского разлива». Они несуетливо располагались под низкими, расписанными художником Тоидзе сводами общего зала. И, чинно приступив к трапезе, совершали нечто совершенно отличное от того, как это обычно бывает у нас. А именно долго и замечательно тостовали. Пили из рога, не опрокидывая его в себя одним махом, а медленно, но неуклонно осушая до дна. Мечтательно вслушивались в мелодии, которые, словно поток небольшого горного водопада, лились и журчали с внутреннего балкона, где располагался маленький оркестрик. Потом начинали петь сами. И тогда создавалось ощущение, что вы совсем не в центре огромного города, не в закрытом помещении так называемого большого зала, зажатого между залом малым и чередой отдельных кабинетов, а где-то у них в гостях на берегу быстрой горной реки. Официанты в национальных костюмах, что хлопотали вокруг посетителей, только дополняли это впечатление. Они разносили по залу дымящиеся шашлыки. И этот аромат вносил еще одну характерную струю в общую атмосферу этого заведения, в котором царило настроение какого-то особого грузинского жизнелюбия.

Без «умысла на теракт»

В Москве нигде ничего подобного долгие годы не было. В 1941–1945 годах «Арагви» оказался одним из немногих ресторанов, который не был, как другие, закрыт или перепрофилирован в рядовой пункт питания во время войны. Он фактически по-прежнему оставался рестораном высшего разряда — правда, закрытого типа, предназначенного для обслуживания «спецконтингента». И только ближе к Победе приоткрыл двери пошире. В ресторан стали пускать тех, кто был в состоянии оплатить свое пребывание по коммерческим ценам. Последние, конечно, «кусались». Но ведь и высшее качество гарантировалось. Причем не только потому, что так было заведено во всех «фирменных» московских заведениях. С «Арагви» тех лет спрос вообще был особый.

Там за малейшую недоброкачественность можно было и «высшую меру социальной защиты» схлопотать. Потому что в иных обстоятельствах могло угрожать здоровью самого товарища Сталина. В «Арагви» он, правда, не появлялся. Но однажды ранним летним утром 1940 года лично посетил одну из расположенных в этом же доме коммунальных квартир, где по соседству с каким-то бедным студентом и полусумасшедшей старухой проживал в двух комнатах друг его детства, бывший председатель Совнаркома Грузинской ССР С. Кавтарадзе. В 1937 году — как все люди, чересчур много знавшие о прошлом генсека, — Сергей Иванович по личному распоряжению Сталина был арестован. А перед войной, по его же приказу, возвращен жене, прописан в вышеупомянутой квартире дома № 6 и даже пристроен на работу в одно из издательств.

Утро нашей Родины

Посреди предшествующей историческому визиту ночи Кавтарадзе без всяких объяснений вытащили из постели. Но доставили не на Лубянку, как он ожидал, а… прямо за накрытый в кремлевском кабинете Хозяина стол. Тот, оказывается, решил замириться. А по грузинскому обычаю окончательное примирение возможно только тогда, когда стороны переломят хлеб и выпьют друг с другом в доме обиженного. Поэтому, к ужасу Сергея Ивановича, на рассвете вождь пожелал продолжить застолье в его коммуналке. Внезапное появление в обыкновенном московском дворе кавалькады черных лимузинов, многочисленной охраны, расторопно перекрывшей все ходы и выходы, и самого нетвердо вышагивающего к подъезду генералиссимуса с каким-то совершенно ошарашенным гражданином вызвало у окружающих ощущение коллективного сна. Грузчики, перетаскивавшие ящики в «Арагви», буквально остекленели. Полусонный лифтер, отдавая честь, обалдело приложил ладонь к «пустой» голове. А открывшая входную дверь полоумная старуха на следующий день бродила по двору и всем рассказывала:

— Этот грузин Кавтарадзе совсем с ума сошел: приходит ночью пьяный, а перед собой держит портрет Сталина…

Каким вином нас угошали…

О том, как все происходило, лучше прочитать в «Актерской книге» Михаила Козакова. В ней он весьма подробно воспроизвел воспоминания самого Сергея Ивановича, которого знал лично. А также рассказ другого невольного свидетеля — проживавшей в том же доме Зины Поповой, своей приятельницы и дочки легендарной Анки.

Однако в нашей истории важно совсем другое. А именно то, чем оба в тесной комнатушке Кавтарадзе угощались. Оказывается, горячие шашлыки, лобио, сациви и прочие вкусности мальчики из сталинской охраны расторопно принесли как раз из «Арагви». Да и как же иначе?

«Общепитовскую еду» вождю абы какую — в смысле, не исследованную досконально — пищу никогда не подавали. Такое можно было доставить только из этого ресторана.

А там процедура была строжайшим образом отработана. Формально «Арагви» работал до комендантского часа. Неформально — до пяти утра. А фактически — столько, сколько было нужно ретиво крышевавшим данное заведение компетентным органам. Ведь помимо вождя им приходилось гастрономически обслуживать свое собственное начальство и даже их любовниц.

Продуктовый набор от человека-ястреба

В этой связи на память приходит эпизод, который Евгений Евтушенко включил в свою во многом автобиографическую книгу «Мой XX век». Случилось это в 1952 году, когда он еще не был «отяжеленным» славой поэтом, а числился студентом Литинститута. Одна из знакомых пригласила его с двумя приятелями на день рождения подруги, которая жила в отдельной квартире в шикарном доме как раз напротив ресторана «Арагви». Как потом выяснилось, это была чуть ли не единственная постоянная любовница Лаврентия Берии, к которой он — видимо, неожиданно для самого себя — привязался и которая родила ему ребенка.

Человек-ястреб ее всячески опекал и обустраивал. Поэтому праздник, на который довольно случайно попали ребята, поразил их необычностью обстановки и редким по тем временам благополучием. «Стол, — вспоминал Евтушенко, — был накрыт а-ля фуршет, как тогда не водилось, и несмотря на то, что виктрола (разновидность первых радиол. — Авт.) наигрывала танго и фокстроты, никто не танцевал, и немногие гости жались по стенам с тарелками, на которых почти нетронуто лежали фаршированные куриные гребешки, гурийская капуста и сациви без косточек, доставленные прямо из «Арагви» под личным наблюдением похожего на пенсионного циркового гиревика великого Лонгиноза Стожадзе».

Волчье ухо Большого брата

А вот еще одна жизненная история, связанная с совсем иного рода «угощением», но происшедшая в начале все тех же 1950-х и тоже связанная с «Арагви». Я ее услышал от Якова Яковлевича Этингера — видного российского ученого, доктора исторических наук, почетного члена семи зарубежных академий, а тогда студента МГУ. До 1950 года он тоже проживал в соседстве с этим рестораном. Но только не напротив, а все в том же доме № 6. Его приемный отец Я.Г. Этингер — мирового уровня кардиолог и номинант на Нобелевскую премию — своих высокопоставленных пациентов из числа видных советских военачальников и партгосноменклатуры частенько принимал на дому.

А те, доверяя доктору свое драгоценное здоровье, заодно раскрывали и душу. Лубянские специалисты претендовали на такой же уровень откровенности. Однако на добровольность уповать не могли. И потому поставили квартиру профессора на прослушку. Со временем по мере необходимости точно так подключались к семейным очагам и других «общественно значимых жильцов».

Результаты не заставили себя ждать. Арестованный в 1950 году и спустя год скончавшийся в тюрьме на Лубянке профессор Этингер был посмертно «пристегнут» к раздутому Сталиным «делу врачей-вредителей». Самого Якова взяли за месяц до ареста отца. Спустя полвека он рассказывал мне, как его, 21-летнего студента, доставили на Лубянку. И сначала били трофейными эсэсовскими дубинками. А потом припирали к стенке обильным цитированием материалов прослушки.

Им накрывали как родным. И скоро «накрывали»…

Прослушка в «Арагви» оказалась самой долгоиграющей. Поскольку и в постсталинские времена ресторан негласно продолжал оставаться спецподразделением Лубянки. Сюда и директоров назначали только таких, которые отбарабанили свое в органах. И «уши» к слетающимся на здешние праздники еды зарубежным дипломатам, журналистам, высоким иностранным гостям «пристегивали». Заодно «писались» разговоры и родной отечественной публики. Интересно, знали ли об этом оккупировавшие «Арагви» в 1960-х московские цеховики — организаторы самых рентабельных в стране подпольных предприятий? Или скоро сильно их разбавившие за столами подпольные короли фарцы и валюты? Про одного из таких — Яна Рокотова по кличке Ян Косой, подведенного потом задним числом под расстрельную статью самим Никитой Хрущевым, — тогда слагались легенды. Для подобного рода посетителей уже закрытый было на ночь ресторан открывали вновь, вызывали официантов, накрывали шикарные столы. Словом, трудились, не считаясь со временем и не покладая рук. Для «плана». «На державу». И себя, конечно, любимых…

Коронный номер с номерками

А уж как любили в таком вкусном месте работать и отдыхать советские бойцы «невидимого фронта»! Не зря уже в постперестроечные времена один из видных наших в прошлом разведчиков Михаил Любимов ностальгировал: «Пою кабинеты с вежливыми официантами: там много побывало ценной агентуры. Какие были времена! Кабинеты готовили заранее, ставили на столы дорогой (и не фальшивый!) коньячок, черную икру, балыки и прочий дефицит. Знали, что государство не скупится на полезное дело, оплатит с лихвой. Мэтр (порой отставник КГБ) встречал у раздевалки, держал руки по швам и угодливо заглядывал в глаза. Был ПОРЯДОК, было уважение к органам…»

У нас — молодых шестидесятников второй половины 1960-х годов, или, как саркастично назвал эту генерацию критик Рассадин, «младозасранцев», — никакого уважения к этим самым органам не было. Только опаска. Да и то, до третьей рюмки. Далее начиналось: «Да пошли они…» И прочая фронда. Для некоторых это плохо заканчивалось. Кого-то шантажировали, вербуя в «доброжелателей».

Один мой сокурсник по университету через много лет сознался, что именно в «Арагви» ему пришлось дать подписку. Но, правда, о «неразглашении». По пьяни он вместо туалета вломился в какое-то довольно просторное помещение, уставленное дюжиной магнитофонов. На каждом, ведя запись, медленно крутились многочасовые бобины. И висел номерок. Такие же стояли на зарезервированных столиках в залах и отдельных кабинетах.

Не по гамбургскому счету

Впрочем, остались и совсем другие воспоминания. Тех, кто, несмотря ни на что, широко и весело отмечал с друзьями в «Арагви» юбилеи, дни рождения, угощал своих зарубежных гостей. У того же М. Козакова в «Актерской книге» есть эпизод о том, как принимали известного французского режиссера, актера и драматурга Роже Планшона, а с ним и его коллег — человек двадцать, которых тот пригласил в расчете, что каждый будет платить за себя. «Мне удалось добыть в «Арагви» большой кабинет, — вспоминал М. Козаков. — Накрыли длинный стол, пригласили зурниста, и он, к восхищению французов, сыграл на своем экзотическом инструменте Моцарта. Мой друг и я решили широко продемонстрировать европейцам русское гостеприимство. Пока я развлекал гостей, друг в полчаса слетал за деньгами, занял их у кого-то, и мы заранее, уже не как славяне, а как истые кавказцы оплатили банкет. Когда настал час расплаты, французы были ошарашены и долго не могли взять в толк, что стол уже оплачен двумя русскими. Я, как мог, отшутился, объяснив в импровизированном тосте, что мы в «Арагви», стало быть, почти на грузинской территории, а там уж так принято, и нам с моим другом приятно поддержать этот обычай…»

Иного рода эпизод запечатлелся в памяти актера Евгения Стеблова. В своей книжке «Против кого дружите?» он пишет: «Как-то в «Арагви», проходя по коридору второго этажа, я услышал торжественно-тревожный голос Юрия Левитана: «От Советского Информбюро. Сегодня, 22 июня, немецко-фашистские войска вероломно напали…» Заглянул в приоткрытую дверь отдельного кабинета. За столом сидели маршалы и генералы во главе с Левитаном. Они прошли с легендарным диктором всю войну, по всем фронтам, с сорок первого по сорок пятый. «С победой вас, дорогие товарищи!» Полководцы слез не скрывали».

Только о личном и немножко нервно

Но давайте лучше про личные впечатления о еде в «Арагви». Кухню времен легендарного шеф-повара Стожадзе я не захватил. Зато — правда, всего лишь пару раз — бывал в ресторане в ту пору, когда там над плитой колдовал не менее великий Николай Семенович Кикнадзе. В 1957 году, когда этого кулинарного виртуоза откомандировали на Всемирную международную выставку в Брюсселе, к обеду в ресторан при советском павильоне выстраивалась примерно такая же очередь, как на главном входе. Не случайно же по завершении выставки ее оргкомитет удостоил Николая Семеновича Гран-при и золотой медали.

Попросить предъявить эти награды — такое в «Арагви» никому даже в голову не приходило. Всем было достаточно отведать любое приготовленное им блюдо. Легким наброском поделюсь собственными ощущениями. Помню, как заказал шашлык «Любительский на ребрах».

«Зачем? Самый лучший здесь по-карски», — бросил мой более опытный в таких делах товарищ. Я с этим «далеко не лучшим» — сладострастно урча и постанывая — расправился в мгновение ока. И, «пересчитав» все ребрышки до полировочного блеска, попросил повторить…

А все-таки жаль…

И еще. Впрочем, тогда это вся Москва знала. Нигде больше в нашем городе не умели делать такого сочного, такого поджаристого, такого румяненького цыпленка табака. Аппетитно обложенный зеленью, с неподражаемой острой чесночной подливкой, он, по определению одного из знатоков, «чуть ли не кукарекал в восторге от собственного вкуса». А если все это промокнуть теплым духовитым лавашом?! Да под бокальчик цинандали в оригинале?!

Тут уж, как говорится, нет слов! Одно слюноотделение…

Нет, все-таки действительно жаль, что в 2004 году этот ресторан закрыли на бесконечно долгий ремонт. Ведь как остро в нашем северном краю, где спокон веков все быстро выпитое считается безалкогольным, нам не хватает по-кавказски неспешного, с классной горячей закуской застолья!

А какой вкусной и здоровой могла бы стать жизнь страны еще в прошлом веке, если бы товарищ Ленин не злоупотреблял сухомяткой и крутыми куриными яйцами, которыми после изнурительных заседаний в Совнаркоме и МГК ВКП(б) обкармливала его на ночь супруга Надежда Константиновна. Куда было бы полезней и дальновидней, если бы вождь степенно, в окружении других нормальных граждан страны обедал в «Арагви». Возможно, тогда бы никто не вовлекал страну в оголтелый военный коммунизм. И ничто не мешало бы строить в ней социализм не только с замечательными блюдами кавказской кухни, но и большим шведским столом.

«Арарат». Наша маленькая московская Армения

Неглинная улица, дом № 4. Раньше здесь размещался старый, с еще дореволюционной биографией ресторан «Европа». В нем была приличная кухня, играл оркестрик, выступали артисты. В апреле 1944 года, когда в Москве снова открылись рестораны и кафе, «Европе» вместе с «Москвой», «Авророй» и другими ночными фаворитами столичного общепита присвоили звание предприятия первого разряда.

Но в самом начале 1950-х все это было быстро забыто. Потому что на ее месте появился новичок, который хоть изначально и проходил по документам как кафе, но довольно быстро — не столько формально, сколько по факту — стал настоящим рестораном. И даже более того — совершенно затмил свою почтенную предшественницу, чем, собственно, почти обрек ее на полное историческое забвение.

А вот про «Арарат» несколько десятилетий подряд знал почти каждый второй взрослый москвич. И почти каждый пятый приезжий. Даже если он ни разу здесь лично не бывал. Такова была слава! И слава заслуженная.

«Ну, как у мамы!»

Про маму — это, конечно, несколько преувеличено. Все-таки в московском «Арарате» была представлена самая старая, самая затейливая и самая трудоемкая в Закавказье кухня — армянская. Такую не всякая мама — пусть она даже будет ей с детства родной — потянет. Зато все остальное — и с минимум формальностей — было действительно душевно, по-домашнему. Главное было проникнуть внутрь. А стимулов для того было много. Привлекал даже режим работы. Кроме «Арагви», «Арарат» тех времен был, пожалуй, единственным такого рода заведением, который дольше других в городе официально работал в режиме ресторана первого разряда, то есть до пяти утра, а неофициально — почти круглосуточно. Располагалось заведение также исключительно удобно: в самом центре, вблизи сразу трех столичных театров — Большого, Малого и Детского.

Пол крышей дома своего

Кормили в «Арарате» не только очень вкусно, но и сравнительно недорого. Так что туда днем и ночью ломилась самая разнообразная публика: артистическая, богемная; дипломатическая, чужеземная; студенческая, «деловая» и даже «подпольно-цеховая». Настрой такому демократическому — без чинов и званий — братству задавали главные завсегдатаи заведения — армяне. Если «Арагви» собирал под своей крышей московских грузин, то «Арарат» выполнял ту же роль, сразу же став местом традиционных встреч армянского землячества. Так что именно здесь в гуще одетых в скромные черные пиджаки командированных из какого-нибудь Ленинакана можно было вдруг упереться взглядом в роскошный маршальский мундир прославленного военачальника Ивана Баграмяна. Или обнаружить чуть в стороне от говорливой компании молодежи в модных тогда «битловках» вдохновенно всклокоченную гриву волос великого советского композитора А. Хачатуряна, тихо что-то наговаривающего в слуховой аппарат несколько туговатого на ухо чемпиона мира по шахматам, гроссмейстера Т. Петросяна.

Секреты Дружественного проникновения

Кстати, «слушали» в «Арарате» — это если о специалистах с соседней Лубянки — не хуже, чем в «Арагви». Предполагаю, что даже самих Баграмяна с Петросяном и редко, но заглядывавшего на огонек Константина Симонова. Заодно с ними «фиксировали» и всех остальных. Но особо пристально, конечно, иностранных дипломатов и журналистов. Полагаю, что они об этом догадывались. Как и все остальные посетители «Арагви», которые вольно или невольно вступали с ними в контакт.

Нас же — простых московских студентов — это, честно говоря, не очень напрягало. Куда более заботила нехватка средств и сложность проникновения за входную дверь. У нее почти всегда змеилась большая очередь. И, упрямо игнорируя табличку «Свободных мест нет», стоически ждала, когда «Сезам приоткроется». Лично я эту проблему решал с помощью двух своих сокурсников — коренных ереванцев. Они вроде бы корешились с самим метрдотелем Робиком Баблаяном, бывшим, кстати сказать, выпускником филфака МГУ, не без пользы использовавшим опыт ресторанного общения с гостями в своей дальнейшей творческой работе.

Сказки шашлычного рая

Впрочем, «своих» было столько, что даже при таких связях частенько приходилось постоять. Зато, проникнув в уютный интимный полумрак гостевого зала и рассевшись за низенькими столиками на огромных, устланных коврами диванах, заваленных грудой разнокалиберных подушек-думочек, можно было сладко расслабиться.

От разнообразия предлагаемых в «Арарате» вкуснейших блюд сводило челюсти: невероятно сытный, приправленный выдавленным из лимона соком хаш; пышущие жарким ароматом шашлыки, пикантная долма с ее компактными кусочками мясной начинки, завернутыми в виноградные листья…

А еще бодрящая своей свежестью мацони, пряная бастурма, острые армянские сыры со свежей кинзой. Словом, это была роскошная и, учитывая содержимое наших студенческих карманов, одновременно жестокая картина!

Но в молодости проблемы не выглядят столь уж непреодолимыми. Нас эпизодически что-нибудь да выручало. То удачно подворачивался редакционный гонорар на практике. То на день-другой обогащала сезонная разгрузка овощей на продуктовой базе. Но более всего толковые советы наших сокурсников — консультантов из Еревана.

Они нас слушали, а мы смеялись и кушали

Наши друзья точно выводили нас на оптимальное соотношение вечно противоречивых отношений «цена — качество». Благодаря их патронату чудно вписывались в наш тощий бюджет люля-кебабы (по-моему, лучшие в Москве) или обжигающие, меньше обычного размера, но честно сделанные армянские чебуреки. К мясу и сыру обязательно брали вкуснейший, только что приготовленный лаваш. Его готовил пекарь-кудесник Каро. Тандыр — круглая каменная печь в форме колодца, где его выпекали, находилась тут же, во внутреннем дворе. Смягчали и облагораживали весь этот гастрономический разгул фирменными армянскими винами. Они приятно кружили голову. Но память не отшибали. Вот ведь, сколько лет прошло, а во мне все по-прежнему звучит своеобразная музыка их названий: «Айгешат», «Аштарак», «Геташени»…

После каждого посещения «Арарата» мы возвращались на московские улицы, словно побывав у своих ереванских друзей дома. Никаких казенных общепитовских ощущений. Никакого неприятного послевкусия, остающегося после посещения обычного советского общепита. Никаких в нагрузку комплексов оттого, что «соседи» с недалекой от «Арарата» Лубянки что-то там занесли в свою фонотеку. Все, что они могли зафиксировать, — это то, что маленькая Армения в старинном центре столицы угощала нас за наличные. Но при этом явно с превышением над нашими весьма скромными чаевыми. Потому что совершенно бескорыстно, от всего сердца делилась своим теплом, добротой, умением работать, любить, дружить, радоваться жизни.

От нашего стола — вашему столу

О том же самом из опыта других. Зимой 1962 года в «Арарате» оказались два друга, два поэта: уже освоившийся в Москве Евгений Рейн и приехавший из Питера Иосиф Бродский. Последний — кое-как тогда перебивающийся переводами будущий нобелевский лауреат — еще не был вытолкнут из страны. Но его уже вовсю «прессовали». И чтобы хоть как-то уберечься, он нырнул в плотно заселенную гущу столичного «плавильного котла». Почти сразу же ноги сами привели обоих в «Арарат». И тут произошло то, что Рейн чуть позже оформил в стихах. Он написал:

Вдвоем — за столиком,

а третье место пусто,

И вот подходит к нам официант,

Подводит человека в грубой робе,

«Подвиньтесь» — подвигаемся,

А «третий» садится скромно

в самый уголок.

«Да он впервые

в этом заведеньи», —

Решает Бродский.

Я согласен с ним.

На нас он смотрит,

как на миллионеров,

И просит сыр сулгуни и харчо.

И вдруг решительно глядит на нас.

«Откуда вы?» —

«Да мы из Ленинграда». —

«А я из Дилижана — вот дела!»

И Бродский вдруг добреет.

Долгий взгляд

Его протяжных глаз вдвойне добреет.

«Ну, как там Дилижан?

Что Дилижан?» —

«А в Дилижане вот совсем неплохо,

Москва — вот ужас. Потерялся я.

Не ем вторые сутки. Еле-еле

Нашел тут ресторанчик

«Арарат». —

«Пока не принесли вам —

 вот сациви,

сулгуни — вот,

ты угощайся, друг!

Как звать тебя?» — «Ашот». —

«А нас Евгений, Иосиф —

мы тут тоже ни при чем».

И вдруг Ашот резиновую сумку

Каким-то беглым жестом

Открывает

И достает бутылку коньяку.

«Из Дилижана, вы не осудите!»

Кругом содом армянский.

Кто-то слева

Нам присылает вермута

бутылку.

Мы отсылаем «Айгешат» —

свою.

Но Бродскому не нравится

все это,

Ему лишь «третий лишний»

по душе.

А время — у двенадцати,

И нам пора теперь подумать о

ночлеге.

И тут Ашот протягивает руку,

Не мне, а Бродскому,

и Бродский долго-долго

Ее сжимает, и Ашот почему-то уходит.

Метель в Москве,

и огоньки на елках —

Все впереди,

год шестьдесят второй.

И вот пока мы едем на метро,

Вдруг Бродский говорит:

«Се человек!»

Здесь Рейн поставил точку и подписался «Р. Араратский».

Опять не хуже, чем в Европе

Из рассказанного, надеюсь, понятно, почему многие в Москве буквально осиротели, когда 14 июля 1974 года двери Армянского дома на Неглинной открылись в последний раз. Пока район реконструировали, страна пережила смену эпох и ориентиров. В 2000 году на пустыре закипела стройка. И уже через два года на месте, где когда-то под армянскую зурну гуляла, веселилась и в одночасье закатилась наша молодость, появился фешенебельный пятизвездочный отель «Арарат-Парк-Хайят». А при нем — респектабельный ресторан с дорогим для старого москвича названием. Говорят, что сначала шеф-поваром пригласили того, кто угощал нас еще в старом «Арарате». Потом пришли молодые. Не хуже, если судить по нынешней кухне. С продуктами тоже все в порядке: почти все неповторимо армянское — от баклажанов до севанской форели — доставляют прямо из Араратской долины. В меню, а главное, на столе — строго выдержанный в канонах национальной кухни эксклюзив. В супе «ереванский бозбаш» вкус парной баранины, как полагается, вплетается в аромат свежих яблок и слив. Натурального (не бройлерного) цыпленочка зажаривают до хрустящей корочки. И не на чем-нибудь, а на каменной сковородке тапакац. На завтрак подают харису — пшеничную кашу с курицей, разваренной до ниток. И никаких капучино с эспрессо, только кофе по-армянски, сваренный на песке…

И при этом — приличные порции, посуда из лиможского форфора, почти безупречное обслуживание.

Цены — по крайней мере, на глаз — не такие уж и заоблачные. Но в «уях». Потом, когда прейскурант повелели оформлять в рублях, все встало на свои места. Расчет пошел в «штуках», да и чаевые оказались «царскими».

Знать бы, чему завидовать

Конечно, можно считать, что с появлением в столичной коллекции роскошных заведений нового «Арарата» жизнь, в натуре, стала веселее. Но почему же при этом обязательно и сильно дороже?

В старых «Арагви» и «Арарате» тоже было не бесплатно. Но как-то по-другому. Не в «уях». Да и надежда на какое-то неизбежно светлое для всех будущее, несмотря ни на что, теплилась. И тогда казались не такими низкими потолки. Не такими тесными украшенные фресками стены…

Мы благополучно дожили до времен, когда в Москве открылись десятки, сотни новых, «с иголочки» ресторанов, а в старые завезли самые современные материалы и сделали евроремонт.

И только тут обнаружилось то, что многие из нас, современников старого «Арарата», когда-то даже вообразить не могли — что вся эта благодать к тем, прежним нашим мечтам никакого отношения не имеет.

Как сказал один мой приятель, настороженно кося глазами в сторону своей когда-то простодушно хорошенькой жены, ныне его же прекраснодушной недотепистостью превращенной в беспощадную бизнесвумен: «Поосторожней надо бы с мечтами! В один прекрасный день они могут сбыться…»

Для ВИП-персон они, конечно, сбылись. Жаль только, что всем остальным такое не всегда по карману.