«Москва». Сыр ностальгический, со слезой
«Москва». Сыр ностальгический, со слезой
Сегодня, когда вместо снесенной в 2002 году гостиницы «Москва» на Манежную площадь глядит ее одноименная реконструкция, почему-то первым делом вспоминается сыр когда-то очень распространенного сорта «Советский». В одноименном ресторане еще той, образца 1935 года «Москвы» его подавали свежайшим, со слезой. И сегодня уже можно с уверенностью сказать — ностальгической.
«А еще бутылочку «Столичной…»
Будем реалистами! Никакой монополией на этот опять же чистый, как слеза ребенка, продукт ресторан в прежнем здании гостиницы «Москва» конечно же не обладал. Просто благодаря «Столичной» нашу расположенную тогда ближе всех к Кремлю гостиницу знали «в лицо» в самых отдаленных уголках планеты. Ибо каждый взявший в руки бутылку этой самой лучшей советской водки невольно бросал взгляд на ее фирменную этикетку. А на ней красовалось изображение знакомого, глядящего на Манежную площадь гостиничного фасада. Понятно, что совсем уж отвлечь своим содержанием от содержимого такой рисунок не мог. Однако ж своим добротным, социалистической выделки реализмом все же взгляд на себе задерживал.
Не в размерах счастье
Еще бы! Ведь автором был художник Андрей Иогансон — сын самого Бориса Владимировича Иогансона, Героя Социалистического Труда, действительного члена и президента Академии художеств СССР.
В той исчезнувшей в конце XX века с карты мира стране Иогансон-старший был более всего известен монументальными полотнами типа «Выступление В.И. Ленина на Третьем съезде комсомола». Чтобы «наваять» таких размеров картины, ему приходилось привлекать целую бригаду помощников-живописцев. Его сыну, получившему заказ всего-навсего на этикетку, «подмалевщики» не требовались. Но коллектив товарищей все равно помог. Так, во всяком случае, утверждается в байке, которую приписывают уже Игорю — третьему художнику в династии Иогансонов и внуку корифея крупноформатной советской живописи. Проблема заключалась в том, что время шло, а исполнитель заказа все никак не мог найти для этикетки нужный образ. На что, как-то завалившись с друзьями в «Националь», и посетовал. В ответ кто-то из присутствующих за столом ткнул пальцем в сторону окна, за которым виделась Манежная с выходящим на нее южным фасадом гостиницы «Москва».
Сила подлинно народного
«А почему бы и нет?» — подумал Андрей. И тут же на бумажной салфетке набросал силуэт. Осталось только перевести на эскиз.
Строительство гостиницы «Москва»
И хотя дальнейший процесс внедрения протекал интимно, результат превзошел все ожидания. Новая этикетка оказалась продукту к лицу. А изображенное на ней — будучи несомненно близким к жизни по форме — вполне отвечало народным чаяниям и по содержанию.
Словом, Иогансона-старшего реалистическая по стилю работа сына должна была бы удовлетворить. А уж как радовались почетные завсегдатаи изображению на этикетке, и вовсе трудно передать. Едва взглянув, они сразу же стучали по ней пальцем: «Смотри-ка — вот окна нашего ресторана!» В отличие от других эти окна действительно были приметны своей удлиненностью, поскольку просторный ресторанный зал занимал сразу второй и третий этажи.
Про молодца с разными половинками лица
Когда в самом начале 1930-х годов согласно сталинскому генеральному плану на месте грязноватой, почти сплошь застроенной двухэтажными домами с мясными и рыбными лавками улицы Охотный Ряд решено было возвести монументальное здание лучшей в столице гостиницы с магазинами, ресторанами и кафе, объявили конкурс. Победителями оказались два тогда еще очень молодых зодчих — Л. Савельев и О. Стапран. Выиграть-то они выиграли, да с делом своим не совсем справились. Очень уж куцевато выглядел их по-конструктивистски аскетичный проект. Поэтому к делу привлекли академика А. Щусева — славного творца Мавзолея Ленина и столичного Казанского вокзала. Уже на готовый каркас мэтр наложил архитектурный декор в духе неоклассики. А далее, когда определялись с фасадами, собственно, и случилось то, из-за чего якобы в результате получили «молодца с двумя разными половинками лица». Щусев нарисовал на чертеже два варианта боковых выступов. Показали Сталину, без которого тогда и гораздо менее серьезные вопросы не разруливались. А он взял да прямо на листе маханул свою подпись. Все! Далее любая корректива оказалась чревата «отклонением от генеральной линии родной партии». И в те годы тянула на беспощадную статью 58 прим УК — вплоть до высшей меры наказания.
На нервной почве
Разобраться, что в этой истории достоверно, сложно. Никаких подтверждающих ее документов не сохранилось. Но появление двулико косящей в сторону Кремля «Москвы» стало фактом. Правда, к которому все привыкли.
Сам Щусев, однако, пережил настоящий стресс. Сначала подняли бунт молодые коллеги: мол, присвоил мастер чужую работу. А потом и в архитектурном журнале вдруг замелькали строки о сомнительной, как тогда выражались, «политической утробе» старого мастера. Совсем худо стало Щусеву, когда в один наверняка очень памятный для него день вдруг последовал вызов к Берии. Поехал, собрав «вещички». И готовый с самому худшему. Так что, попав под прицельный взгляд начальника «руки карающей», даже не сразу взял в толк, что вызвали его для выполнения личного заказа наркома — переделать главный корпус в комплексе зданий НКВД, Того самого, что и поныне стоит на Лубянской площади — бывшей площади Дзержинского.
Гостиница «Москва»
Так что создание лучшего в свое время советского «храма постоя и еды» проходило довольно нервно!
Зато итог, как сообщалось в свое время в рекламе про клизмы из Сызрани, «превзошел все ожидания».
Тут вам не Мавзолей
Ресторан в гостинице «Москва» был поистине дворцового типа. Но все же в чем-то для «широких трудящихся масс». Потому что Щусев спроектировал самый большой в столице ресторанный холл аж на 500 мест. Особенностями своего пространственного решения новое помещение явно напоминало одно из прежних творений этого зодчего. Но, слава богу, не застывший в похоронной тишине ленинский Мавзолей, а гулкий зал ожидания Казанского вокзала.
От дальнейших с ним аналогий ресторанный зал спасало потрясающее по своему художественному уровню убранство потолка и стен. Оно и неудивительно. Потолки украшали росписи и лепные плафоны с изображениями Дворца Советов работы выдающегося мастера монументально-декоративного жанра Евгения Лансере. К ним впоследствии присоединился и живописный «Салют Победы» Александра Дейнеки! А на стенах банкетного зала появились картины с изображением достопримечательных мест столицы работы художника Ильи Машкова — одного из бывших участников авангардной группы «Бубновый валет». Словом, тоже не последнего мастера в ряду заслуженных деятелей искусств России.
На остальное лучше посмотреть собственными глазами, поискав в Интернете. На запечатлевшую интерьеры живопись своих Иогансонов не нашлось. Но кое-какие документальные фото там сохранились. Кое-что виртуально спас кинематограф. А еще что-то, но уже предметно перепало Музею архитектуры, который успел вывезти из разоряемого здания ресторанную люстру, несколько плафонов работы Лансере и еще кое-что по мелочи…
Для тех, кто мечтает нажраться и похудеть
Кроме собственно ресторана, в гостинице «Москва» можно было еще очень славно провести время в двух кафе. Одно из них называлось «Огни Москвы». Находилось оно на самом последнем, 15-м этаже высотного корпуса гостиницы. И вплоть до конца с середины 1950-х годов оставалось чрезвычайно популярным у влюбленной молодежи местом встреч.
Кафе «Огни Москвы». 1930-е гг.
Второе кафе работало только в летнее время. Оно вольготно располагалось на крыше основного шестиэтажного корпуса, откуда открывался красивейший вид на Дом союзов с его знаменитым Колонным залом, Театральную площадь с Большим театром и цветущим перед ним сквером. Очевидно, как раз по причине распахивающейся оттуда панорамы режиссер Г. Александров выбрал это кафе для съемок одного из ключевых эпизодов фильма «Цирк» (1936). Напомню, что по сюжету именно сюда, задумав сорвать советский аналог доселе его непревзойденного циркового номера «Из пушки на Луну», иностранный продюсер Кнейшиц (артист П, Массальский) приглашает простодушную директорскую дочку Раечку. Именно ей предстоит осуществить рискованный полет под купол цирка. Так что возможный Раечкин перевес грозит роковыми последствиями. «Но лишние несколько килограммов для артиллерии не имеют никакого значения!» — коварно заверяет девушку господин Кнейшиц. И вкрадчиво пододвигает Раечке аппетитнейший песочный торт.
«Весьма, Весьма удовлетворительная закуска!»
А вот этими словами Кнейшиц совершенно не погрешил против истины. Незаметно нагулять парочку-другую килограммов — что в ресторане, что в кафе гостиницы «Москва» — было проще простого. Правда, возможность тут же все и растрясти в танцах до упаду — тоже существовала. В ресторане, например, с расположенной справа от входа эстрады весь вечер энергично всхлипывал страшно дефицитный тогда джаз. Однако беда заключалась в том, что противостоять искушению удавалось немногим: очень уж вкусные подавались в «Москве» выпечка, торты и мороженое. Не говоря уж обо всех остальных изделиях ресторанной кухни, на которой много лет царил один из самых замечательных столичных шеф-поваров Григорий Павлович Ермилин.
Кстати, в 1960-х годах именно им возглавляемый коллектив выступил с почином о введении в дневные часы обеденного меню по сниженным ценам. Предложение было поддержано другими грандами столичного ресторанного дела. После чего во время дневного рабочего перерыва залы стали заполняться сотрудниками близлежащих учреждений. А также всеми, желающими отобедать недорого и по высшему разряду.
Избранные места из темно-вишневой папки
Однако главное священнодействие по высшему разряду происходило, естественно, ближе к вечеру. Тогда даже процедура вручения меню выглядела иначе. Его в старой «Москве» не просто приносили. Его величаво вручал строго все подмечающий метрдотель. Более солидного, страниц в двадцать, описания в респектабельной темно-вишневой папке в других столичных ресторанах я, признаться, не встречал. И первый раз начал вчитываться в этот на нескольких иностранных языках текст с истинно папуасским ужасом. Ведь даже на родном русском такие названия, как «лангет» или «фрикасе», мне тогда мало о чем говорили. Со временем, конечно, жизнь образовала. Да и гастрономические университеты в любимом «Будапеште» не прошли впустую. Так что сегодня я могу навскидку назвать сразу несколько фирменных блюд, которые особенно запали в этих стенах в душу в связи с надвигавшейся в 1980 году Московской Олимпиадой: сельдь «Олимпийская» (к ней подавался в соуснике майонез, смешанный со сметаной); мастерски приготовленные рыбные котлеты и конечно же лучшее изделие собственного кондитерского цеха — торт «Славянка» (пышная смесь из муки, сахарного песка, с добавками сгущенки и халвы)…
В памяти ее неподражаемый евроазиатский вкус преследует меня до сих пор.
Смена ярлыков в эпоху этикеточного сознания
Еще чудом кое-где сохранившиеся с дореволюционных времен кулинарные традиции и профессиональное мастерство старых кулинаров, помноженное на умелую рационализацию, объективно несли людям благо. Но, как и все в стране, к середине 1980-х годов власти даже этот процесс ухитрились довести до исступления. Гостиницу, которая еще совсем недавно ошеломляла постояльцев обилием ценных пород дерева, лепнины, мрамора, бронзы, живописи и скульптуры, стали обставлять стандартной мебелью. Вот именно тогда-то и был нанесен первый удар по оригинальным интерьерам, разработанным самим А. Щусевым и осуществленным целой группой видных художников.
Следующей в список потерь попала кухня. Беда под названием «всеобщее оскудение» посетила ее в перестроечное и особенно постперестроечное время 1990-х годов. Тогда же ресторан в гостинице «Москва» переименовали в «Столичный». Пришпандоривание этого заслуженного водочного бренда к сильно устаревшему вместе с гостиницей ресторану напоминало процедуру плутовского переклеивания этикеток с подменой содержания. Ну, все равно как если бы в порожнюю бутылку из-под «Столичной» залили почти самопальную «Московскую особую» какого-нибудь калужского разлива. Причем подмена осуществлялась прямо на глазах. Так, вместо доброго старого джаза с подмостков понеслась попса. А в сильно «похудевшем» меню возобладали блюда, так сказать, «русской кухни». Каждое готовили минут за двадцать пять — тридцать. Но так, что все, даже самое простенькое из старенького вроде семги с лимоном или советским сыром со слезой, вспоминалось с безысходным сожалением о безвозвратном прошлом.
Однако самое худшее произошло уже в новом веке: в 2002 году не такую уж и ветхую старую «Москву» снесли. А на ее месте — как бы с прежней внешностью — принялись возводить новую.
Шок «на посошок!»
Спора нет: сегодня на прежнем месте возникла новая, безусловно более комфортабельная внутри и даже где-то с прежними, легко узнаваемыми чертами «Москва». Полагаю, что и кухня в ее новеньких ресторанах и кафе — не говоря уж о сервисе — в чем-то современней и круче прежней.
Но ведь беда в том, что невосстановимо. И поэтому как-то жаль навсегда утраченной неповторимости прежних интерьеров. И какого-то по-особому праздничного света, который исходил из сотен окон многоэтажной громадины прежней «Москвы» и молочных шаров на фонарных столбах перед ее фасадом. Ведь именно они незабываемым майским вечером 1945 года освещали ликующее, обнимающееся, полное радости от Победы и горчайших слез от невосполнимых утрат человеческое море на Манежной площади.
А еще, конечно, жаль разоренного гнезда, которое в суровые октябрьские дни 1941 года перед угрозой захвата гитлеровцами Москвы хорошенько заминировали. Но народ не отдал свою столицу врагу. «Москва» уцелела. И потом до самой Победы укрывала и подкармливала, а в мирные дни привечала и избавляла от тины бытовых мелочей далеко не балованную удобствами отечественную культуру.
А сколько уже в «Москве» 1960, 1970 и 1980-х было обмыто орденов видных советских военачальников, Героев Социалистического Труда, лауреатских званий выдающихся деятелей науки и культуры! Сколько раз связывались судьбы любящих и разрубались узлы взаимного непонимания на пятнадцатом этаже в кафе «Огни Москвы»!
Куда, куда все подевалось?
Действительно, куда? Ну, пристроили несколько роскошнейших ресторанных люстр в Музее архитектуры. А что с остальными? Или где свалили дивной красоты облицовку стройных колонн из уникального итальянского мрамора малахитового цвета? За их красоту, кстати сказать, была заплачена неимоверная цена: в 1931 году этот мрамор — перед тем как взорвать объект — по-мародерски содрали с намоленных стен старого храма Христа Спасителя. Я уж не вспоминаю про роспись Е. Лансере на потолках — у кого повернулась рука их ломать при демонтаже? И живописные плотна И. Машкова — их-то в какие такие запасники уволокли?
Не всех, ясное дело, это волнует. Многие — особенно молодые — о том и ведать не ведают. А некоторые — как раз из информированных — считают, что, собственно, и жалеть нечего. И вспоминают, как осуществлялась в окружении той красоты прикормка нужных людей, слежка за иностранцами, как крутились в гостиничных коридорах спекулирующие шмотками фарцовщики и валютные проститутки.
Но ведь не эта накипь ушла из нашей жизни со сносом «Москвы».
Навсегда утратилась какая-то пусть совсем не доминирующая, но все равно очень теплая краска из жизненной палитры сразу нескольких поколений.
А заодно — закрылась настоящая академия, воспитавшая и подготовившая в своих стенах многих выдающихся отечественных мастеров кулинарного дела.