Военные у власти
Военные у власти
С развитием военного истеблишмента продолжается ли процесс перехода власти к гражданским, огражданствление (civilianization), как мы могли бы ожидать, основываясь на опыте стран Европы? У нас есть основания думать, что нет. Положим, мы будем считать, что имеется «военный контроль» при наличии одного из следующих факторов: ведущими политическими лидерами являются военные офицеры, в стране военное положение, силы безопасности обладают внесудебной властью, недостаточен центральный политический контроль над вооруженными силами или страна оккупирована иностранными войсками (Sivard, 1986: 24; другой автор пользуется гораздо более тонкими критериями, которые, однако, трудно применить на практике (Stepan, 1988, 93–127)). При отсутствии всех этих элементов мы имеем дело с гражданским контролем государства; переход власти к гражданским лицам происходит, когда наличествует хоть что–то из перечисленного ниже:
число военных офицеров в руководстве страны сокращается;
заканчивается военное положение;
ограничивается внесудебная власть сил безопасности;
усиливается централизованный контроль над вооруженными силами;
заканчивается военная оккупация иностранными войсками.
На Ближнем Востоке Иран, Ирак, Иордания, Ливан, Сирия и Арабская республика Йемен прошли испытание военным контролем, в Латинской Америке — Чили, Колумбия, Сальвадор, Гватемала, Гаити, Гондурас, Никарагуа, Панама, Парагвай, в Европе — возможно, только Турция и Польша. Как видно из нашего списка, по примененным критериям сюда включены также государства, которые «не имеют военного правительства в строгом смысле слова, а включены они согласно сомнительным суждениям относительно власти и автономности вооруженных сил. В Гватемале, например, номинально у власти находится с 1985 г. избранное правительство. В центре в Небахе один религиозный деятель сказал С. Кинцеру: «Здесь есть мэр, советники и законный легальный аппарат. Но никто не сомневается, что преимущества за армией. Всякое избранное должностное лицо имеет меньше власти, чем человек в форме. Здесь выборы значения не имеют» (Kinzer, 1989: 34). И Латинская Америка почти вся лежит в этой серой зоне: формально демократия и власть военных. И даже если мы подойдем с более четкими критериями, общие направления и региональное распределение военных государств изменится не существенно.
Термин «военный контроль» употребляется, конечно, применительно к довольно разным режимам. Томас Калаги (Thomas Callaghy) считает, что Заир, несмотря на то что там у власти генерал Мобуту, — не военный режим. Он пишет, что различия между военными и гражданскими главами государств не столь существенны. Гораздо важнее общие особенности «авторитарного, по самой своей сущности неизменного (organic–statist) административного государства, много почерпнувшего из централистской корпоратистской колониальной традиции, которая все еще поддерживается (часто небрежно и неопределенно) глубоко авторитарным правлением», что стало главным типом правления в Африке (Callaghy, 1984: 45). Впрочем, он соглашается, что военные имели исключительные возможности для захвата власти в Африке. «Эти слабо институализированные вооруженные силы (столь характерные для начала Нового времени) тем не менее имеют сравнительно большую власть в африканском контексте государств и обществ начала Нового времени» (Callaghy, 1984: 44). Так что в Африке, как и повсюду в третьем мире, военная экспансия продвигает военное правление, а не сдерживает его. Процесс идет иначе, чем в Европе.
По тем критериям, которые я изложил раньше, в 1980–е гг. в мире примерно 40% государств жили под военным контролем, и эта пропорция медленно росла. Впрочем, от региона к региону картина менялась кардинально: в Латинской Америке примерно 38% всех правительств — военные, и эта пропорция снижается (после быстрого подъема в 1960–х — начале 1970–х гг.), 38% — на Ближнем Востоке, что означает увеличение с 25% в 1970–е гг., в Южной Азии стабильно 50%, на Дальнем Востоке 60% и 64% в Африке. Военный контроль в той или иной форме стал обычным видом правления в большинстве стран третьего мира, в особенности, в Южной и Восточной Азии и в Африке. Количество государств, находящихся под военным контролем, в регионе пропорционально зависит от того, как давно произошла деколонизация в этом регионе. Многие современные государства не знали ничего иного, кроме военного правления, с тех пор как они завоевали (или вернули себе) суверенитет. Так в 1990 г. ганцы (жители Ганы) прожили под военным контролем 18 из 30 лет своей независимости и за это время в их стране произошло 4 крупных государственных переворота.
Впрочем, не все государства с военным режимом — новые государства. Большинство латиноамериканских государств, включая те, где у власти стоят военные, были формально независимыми с начала XIX в.; на деле даже раньше большинства европейских государств. И опять древний Таиланд может послужить нам и в этом отношении хрестоматийным примером военного правления.
Сиам, как он тогда назывался, в 1930–е гг. отличался тем, что имел военное правительство. Военные свергли монарха в 1932 г., и с тех пор по большей части у власти находились военные. За 50 лет (с 1932 по 1982 г.) премьер–министрами были военные офицеры в течение 41 года; за это время Сиам/Таиланд пережил 9 удачных государственных переворотов и еще 7 неудачных. Государственные перевороты и попытки государственных переворотов происходили после 1945 г. спорадически (Chinwanno, 1985: 114–115). При щедрой поддержке Соединенных Штатов тайские военные укрепляли свою мощь во имя антикоммунизма. В 1972–1982 гг. численность вооруженных сил выросла примерно с 30 000 чел. до 233 000 чел., то есть в семь раз. И это не учитывая 500 000 резервистов и 600 000 военизированных объединений (Chinwanno, 1985: 115). Военные руководили бесчисленными программами развития сельского хозяйства и содействовали формированию военизированных групп для борьбы с коммунистическими партизанами.
Тогда тайский опыт был исключительным. Но теперь многие другие государства догнали Таиланд. Применяя критерии, сходные с теми, которыми оперировал Рут Сивард, Талукдер Манирузаман (1987: 221–222) подсчитал (для 61 государства третьего мира), сколько лет из всех лет независимости они имели военное (1946–1984) правительство. Вот какая получилась картина:
80–100%: Китай/Тайвань, Таиланд, Сальвадор, Никарагуа, Алжир, Египет, Заир, Бурунди, Сирия;
60–70%: Парагвай, Судан, Верхняя Вольта, Аргентина, Бенин, Центральноафриканская республика, Того, Экваториальная Гвинея, Гватемала, Ирак, Народная Республика Конго, Мали, Бирма, Республика Корея, Бразилия, Сомали, Бангладеш, Арабская Республика Йемен;
40–50%: Нигерия, Пакистан, Перу, Гана, Индонезия, Гренада, Гондурас, Мадагаскар, Боливия, Панама, Доминиканская республика, Ливия, Кампучия, Суринам, Республика Нигер.
Манирузаман упустил особый случай Гаити, где семья Дювалье не только приняла военные звания, но даже использовала официальную и частную армии, чтобы терроризировать гражданское население, то есть он недооценил, как широко распространился военный контроль. Среднее государство третьего мира провело более половины времени после получения независимости (с 1946 г.) под властью военных.
По мере того как распространялся военный контроль, все больше учащались в третьем мире государственные перевороты. На рис. 7.2 мы постарались отразить эти наши основные соображения: с 1940–х гг. в мире количество попыток военных государственных переворотов возросло с 8–10 (причем только половина из них были удачны) до вдвое большего числа в 1970–х гг. (при том же соотношении удачных и неудачных). В отличие от гражданских войн, государственные перевороты обычно происходят без открытой их поддержки извне. За 40 лет иностранные государства только в 7% всех государственных переворотов совершили интервенции с целью их поддержки, и в 4% случаев для того, чтобы не позволить совершиться новому (David, 1987: 1–2). Эти цифры, без сомнения, свидетельствуют о том, что почти 90% государственных переворотов в мире совершаются без сколько–нибудь значительной иностранной интервенции.
Рис. 7.2. Военные государственные перевороты, 1944–1987 гг.
Отчасти учащение государственных переворотов объясняется тем, что умножилось число независимых государств. На рис. 7.3 количество попыток государственных переворотов и удавшихся (переворотов) сопоставлено с числом членов ООН год за годом, демонстрирует, что частота таковых переворотов на государство была выше до вступления многочисленных азиатских и африканских государств в 1960–е гг., а затем она снизилась. Рисунки 7.4 — 7.6 детализируют, что происходило в Латинской Америке, на Ближнем Востоке, в Азии — государственные перевороты совершались с самой разной частотой: от в среднем одного переворота в год на каждые 3 государства до примерно 1964 г., и затем количество их устанавливается на уровне одного переворота в год на 5–10 государств. В Африке, однако, не было ни одного государственного переворота, пока там продолжался период европейского контроля, а затем с 1959 г. их стало больше, чем где бы то ни было в третьем мире. Возрастающую частотность государственных переворотов нельзя рассматривать как статистическую иллюзию. Напротив, это значит, что государства по вступлении в ООН после 1960 г. стали особенно уязвимы для военных государственных переворотов, Явилось ли сокращение попыток переворотов и количества успешных попыток после 1980 г. следствием определенных изменений, нам еще предстоит выяснить. До тех пор общим результатом изменений после Второй мировой войны было решительное увеличение независимых государств в мире, находящихся в той или иной степени в руках военных. Цифры, приводимые Манирузаманом, показывают, что возвращение к гражданскому правлению (после военного) происходило реже, чем военные государственные перевороты на всех этапах за 1946–1981 гг., так что к 1982–1984 гг. установился средний показатель: 6 переворотов каждый год. В Латинской Америке переход контроля над государствами к гражданским лицам произошел, кажется, после сокращения частоты военных государственных переворотов (что само по себе было результатом установления более или менее стабильного военного режима), начавшегося в 1960–е гг. После Второй мировой войны Латинская Америка прошла в своем развитии три стадии: период постоянной борьбы за государственную власть, результатом чего стала безусловная милитаризация (1945 — начало 1960–х гг.), период относительно стабильного военного правления (1960–е — конец 1970–х гг.) и период частичного сокращения власти военных (после 1980 г.). Поскольку уже не раз преждевременно заявляли о переходе власти к гражданским лицам в Латинской Америке, мы и сейчас не уверены, что продолжится движение, начатое в 1980 г. (Rouquie, 1987: 2–3). Во всяком случае, государства в Азии, Африке и на Ближнем Востоке, кажется, несколько успокоились с введением довольно стабильных форм военного правления; до сих пор сокращение числа государственных переворотов не свидетельствует об освобождении от контроля военных.
Рис. 7.3. Государственные перевороты на 100 государств, 1944–1987 гг.
Рис. 7.4. Попытки государственных переворотов на 100 государств, Африка 1944–1987 гг.
Рис. 7.5. Попытки государственных переворотов на 100 государств, Латинская Америка 1944–1987 гг.
Рис. 7.6. Попытки государственных переворотов на 100 государств, Азия и Ближний Восток 1944–1987 гг.
После Второй мировой войны государства третьего мира сильно милитаризировались, и, за исключением Латинской Америки, другие страны (третьего мира) не обнаруживают надежных признаков, что это движение повернулось вспять, уступая дорогу процессу перехода власти к гражданским лицам. Так что миру есть о чем беспокоиться: не только потому, что наши старые представления о «возмужании» со временем национальных государств оказались неверными, не только из–за угрозы, что война в третьем мире будет с применением ядерного оружия или приведет к конфронтации великих держав, но также потому что военный контроль и насилие государства против граждан неотделимы друг от друга.
Остановимся на официальном насилии против граждан в форме пыток, жестокости, похищений и политических убийств. В третьем мире в целом, согласно исследованиям Рут Сивард, половина контролируемых военными государств «часто» прибегает к насилию против своих граждан, причем из невоенных государств так поступают только пятая их часть. Эти различия сильнее в Латинской Америке, на Ближнем и Дальнем Востоке, чем в Южной Азии и Африке. Гораздо чаще встречаются ограничения права голоса в военных государствах третьего мира, чем в невоенных. В этих соотношениях легко увидеть причинно–следственную связь: когда военные захватывают власть, сокращаются права граждан и права человека. И всякий, кто высоко ценит политическое представительство и защищенность граждан от злоупотреблений государственной власти, должен обеспокоиться милитаризацией в мире.