Возвращение долгов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Возвращение долгов

Независимо от того, занимали они много или мало, все правители сталкивались с необходимостью платить за войну по долгам так, чтобы не разрушить для своих кредиторов давать им деньги и в будущем. В этом случае они выбирают самые разные фискальные стратегии. Правительственные доходы вообще (налоги в самом общем смысле слова) распадаются на пять широких категорий: разного вида взимание дани, ренты, Обложение товарно–денежных потоков, обложение основных фондов и подоходные налоги. Дань — это нерегулярные платежи, возлагаемые на отдельных лиц, группы или местности; подушный налог, который был одинаковым для всего населения или основных категорий населения, представляет собой особый вид дани. Ренты — это прямые выплаты за землю, товары и услуги, условно поставляемые определенным их потребителям — государством. (Некоторые государства — Россия, Швеция и Оттоманская империя, например — по–особому обращались с рентой, назначая военным офицерам и гражданским чиновникам ренты с землевладений короны, которые выплачивались таковым, пока они состояли на государевой службе).

И рента, и дань могут собираться легко и схожим образом. Не то с обложением товарно–денежных потоков и основных фондов. К обложению по товарно–денежным потокам относятся акцизы, таможенные и другие сборы, налоги на сделки (продажи) и другие сборы на трансферты и движения (капитала); часто их называют косвенными налогами, поскольку они отражают (но только косвенно) платежеспособность налогоплательщика. Обложения основных фондов делятся на налоги на землю и недвижимость; часто их называют прямыми налогами. Подоходные налоги (будучи отдельным случаем обложения товарно–денежных потоков) затрагивают текущие доходы, в особенности, заработную плату и другие доходы в денежном выражении.

Пять типов налогов составляют своего рода континуум в отношении их зависимости от монетизации наличной экономики. Они также различаются по объему непрерывного надзора осуществляемого сборщиком (рис. 3.3). В целом, меньше надзора требуется, когда налоги собирают непосредственно с применением силы. В других случаях, когда требуется непрерывный надзор, появляются специализированные учреждения для оценки и сбора. Если правительство имеет в своем распоряжении достаточно силы, оно может собирать налоги и дань при сравнительно немонетизированной экономике, хотя и там способность людей платить (налоги) наличными зависит от их способности продавать за наличные деньги товары и услуги. Доходы от сбора таможенных пошлин зависят от того, достаточно ли строго определены границы и хорошо ли они охраняются; контрабанда — уклонение от уплаты таможенных пошлин на внутренних и внешних границах — была преступлением именно в той степени, в какой европейские государства могли определить и защитить свои границы. Действительно, во времена патримониализма и брокеража, государства часто больше зависели от платы за проезд (tolls) по стратегически важным дорогам, в портах и на водных артериях, чем от пошлин, собранных на контролируемых границах (Maravall, 1972: I, 129–133).

Рис. 3.3. Формы налогообложения

Платы за потоки сильно зависели от монетизации, потому что она такие потоки увеличивает, облегчая чиновникам налоговой службы оценку потоков и увеличивая возможности тех, кто обязан платить наличными. Налоги на капитал, вопреки тому, что можно было бы предположить, тоже сильно зависят от монетизации, поскольку в отсутствие рынка земли и недвижимости чиновники налоговой службы не могут определить размеры налогов относительно стоимости имущества: когда это соотношение неверно, налоги неэффективны (Ardant, 1965). Таким образом, эффективность, с какой государство финансирует свои войны посредством налогообложения (вместо того, чтобы просто отнимать у граждан средства ведения войны), очень зависит от уровня монетизации. Подоходный налог представляет собой предельный случай, единственный устойчивый и надежный источник доходов правительства при такой экономике, когда практически все заняты в денежной экономике, а большинство рабочих трудятся за плату.

В высшей степени коммерциализованные государства, однако, получают от этих отношений немалые преимущества. При определенном уровне монетизации налоги, стремящиеся к высшему уровню нашего континуума, сравнительно эффективны. Они строятся на тех же мерках и наглядности, какие товарная экономика применяет к собственности, товарам и услугам. Участники рыночного обмена в значительной степени уже осуществляют необходимый надзор, устанавливая цены и трансферты. Достаточно социализованные граждане затем начинают считать моральным — платить налоги; они следят за собой и друг за другом, почитая уклоняющихся от налогов фрирайдерами (лицами, которые пользуются общественными или групповыми благами, не участвуя в их оплате или создании). Налоги на потоки, на капитал и, в особенности, подоходные приносят больше, дают более высокий возврат относительно усилий по их сбору и легче адаптируются к переменам в политике государства, чем ренты и дань. При менее коммерциализованной экономике государство встречает больше сопротивления сбору налогов; собирает их менее эффективно и поэтому вынуждено создавать более громоздкий аппарат контроля. Если два государства примерно одинакового размера, но разной степени коммерциализации вступают в войну и пытаются изымать сравнимые суммы денег у своих граждан посредством одинаковых налогов, менее коммерциализованное государство создает более крупную государственную структуру, когда оно воюет или оплачивает войну. Более коммерциализованное государство обычно делает то же самое с помощью меньшей административной организации.

Прямое снабжение армий, обложение налогами и управление королевским кредитом — все было легче в коммерциализованных, богатых капиталом, экономиках. Однако повсюду (при любой экономике) они преумножали количество государственных чиновников. Более или менее значительное усилие по подготовке войны обыкновенно приводило к устойчивому расширению центрального аппарата (органов управления) государства — количества постоянного персонала, разнообразных институтов, размеров бюджета, величины долга. Когда Голландия и Испания достигли перемирия в их изнурительной войне в связи с требованием голландцев независимости в 1609 г., с обеих сторон многие ожидали, что наступит облегчение от высокого налогообложения, которое было введено в предшествующее десятилетие. Но оказалось, что обслуживание долга, строительство фортификационных сооружений и другие виды деятельности государства с легкостью поглощали доходы, освобожденнные военной демобилизацией. Ни в одной из двух стран налоги существенно не уменьшились (Israel, 1982: 43–44).

Некоторые историки говорят об инерционном эффекте (ratchet effect), когда раздутый военный бюджет не возвращается к довоенному уровню (Peacock, Wiseman, 1961; Rasler, Thompson, 1983, 1985a). Это происходит не повсеместно, но достаточно часто, в особенности, в государствах, которые не понесли больших потерь в закончившейся войне. Отмечаемый эффект обусловлен тремя причинами: поскольку усиление государства в военное время дает властям новую возможность изъятия ресурсов, обращения к новым видам деятельности и сопротивления экономии средств. Потому что войны создают или обнаруживают новые проблемы, требующие внимания государства; и потому что произведенные в военное время долги становятся новым грузом для государства.

Национальный долг обычно возникает именно из займов для войны и во время войны. Возможность занять на военные расходы существенно влияет на способность государства успешно вести военную кампанию. Так в XVII в. Голландская республика, обратившись к банкирам Амстердама и других крупных торговых городов, смогла (будучи небольшим государством) быстро собрать невероятные суммы денег на армию и флот и стать ведущей на то время европейской державой. Важнейшие инновации произошли раньше в 1515– 1565 гг., когда принадлежащие Габсбургам Генеральные штаты Нидерландов (из которых северные провинции стали после восстания 1568 г. Голландской республикой) предприняли шаги по выпуску государственных рент (annuities), обеспеченных специальными новыми налогами и приносящих значительный доход (Tracy, 1985). Теперь «в случае необходимости Голландская республика могла занять 1 000 000 флоринов всего лишь под 3% за два дня» (Parker, 1976: 212– 213). В результате государственные ценные бумаги стали излюбленной инвестицией для голландских рантье, чьи представители облагали к своей выгоде налогами всю экономику. И в самом деле, слово «капиталист» в его теперешнем значении, кажется, восходит к названию тех голландских граждан, на кого распространялась наивысшая налоговая ставка на человека, посредством чего они заявляли о своем богатстве и кредитоспособности.

Голландские банкиры, богатые, сведущие и независимые, после 1580 г., когда еще северные Нидерланды воевали со своими бывшими испанскими хозяевами, сумели подработать перевозкой серебра (направляя его в Антверпен), где этим серебром оплачивались испанские расходы на войну (Parker, 1972: 154–155). Когда в 1608 г. Испания предложила признать независимость Голландии, если та уйдет из Ост–и Вест–Индии, участвовавший от имени голландцев Олденбарневелт «ответил, что нельзя просто уйти из Ост–Индской компании, поскольку с ней связано слишком много выдающихся граждан Республики» (Israel, 1982: 9). Но в целом богатство купцов шло на благо их голландского государства. Интенсивная коммерческая экономика позволила голландскому государству пойти в XVII в. по пути, который был закрыт для соседней Пруссии и по которому, подражая, пошла Англия в 1690–е гг., получив себе на радость голландского короля. Переняв голландскую технику взимания налогов, англичане смогли ослабить свою зависимость от голландских банкиров, а со временем и победить Голландию в войне.

Голландия XVII в. находилась в наивысшей точке на оси коммерциализации. Другие государства с интенсивным капиталом, как итальянские торговые государства Генуя и Венеция, также организуют вооруженные силы с помощью государственного кредита и налогов на потоки и товары. В регионах с интенсивным принуждением ресурсы, которые могли бы быть использованы для военных целей, остаются привязанными к сельскому хозяйству и в руках магнатов, которые сами обладают значительными и самостоятельными силами. Здесь изъятие военных ресурсов, конечно, принимало совершенно иные формы: это были разного рода комбинации экспроприации, кооптации, отношения патрона и клиента, воинской повинности и грубого силового сбора налогов. Между этими двумя крайностями в областях, где имел значение и капитал и принуждение, большее равновесие между капиталом и принуждением позволяло правителям играть на их противоречиях. Здесь применяли купленные войска для сдерживания тех, у кого были собственные армии, а национальные армии — для давления на владельцев частного капитала. В долгой перспективе, по мере того как росли военные потребности, указанные факторы стали определять решительное преимущество в военных делах правителей государств, шедших по пути капитал + принуждение. Так что их тип государства — национальное государство — одержало верх над городами–государствами, империями, союзами городов и другими формами государств в Европе.