Захват, производство или покупка принуждения

Захват, производство или покупка принуждения

К 1502 г. большинство европейских князей уже выучили совет Бальзака наизусть. Грубо говоря, у правителей было три пути получения концентрированных средств принуждения: они могли их захватить, создать или купить. До XX в. вообще очень немногие европейские государства производили основную часть своих средств принуждения: они редко обладали необходимым капиталом или умением. Такие дорогостоящие и опасные производства, как производство пороха или пушек, составляли исключение. После 990 г. европейские государства все больше отходят от захвата в пользу приобретения.

В этом направлении их подталкивали следующие важные перемены. Во–первых, поскольку война становилась все более сложной и капиталоемкой, все меньше и меньше людей среди гражданского населения имели средства ведения войны: в XIII в. каждое знатное домохозяйство имело шпаги (мечи), но ни одно домохозяйство XX в. не имеет авианосцев. Во–вторых, правители намеренно разоружали гражданское население и вооружали свои войска, проводя строгое различие между теми, кто контролировал средства ведения войны, и теми, кого монарх обычно принуждал платить за войну. В–третьих, государства все больше втягивались в производство средств ведения войны, так что вопрос теперь уже был в том захватывать или покупать средства производства вместо захвата или покупки продукта. В–четвертых, население в своей массе сопротивлялось прямому захвату людей, еды, оружия, транспорта и других средств ведения войны гораздо сильнее и эффективнее, чем они сопротивлялись их оплате. Хотя даже до наших дней дошли разные формы воинской повинности, европейские государства обычно переходили к системе сбора налогов в денежном выражении, оплате средств принуждения собранными деньгами и использованию части этих (наличных) средств принуждения для дальнейшего сбора налогов.

Для того чтобы такая система работала, необходимы были два непременных условия: относительно монетизированная экономика и доступность кредита. В экономике, где только небольшая часть товаров и услуг продается и покупается, имеются следующие неблагоприятные факторы: сборщики доходов (revenue) не могут сколько–нибудь точно определить и оценить ресурсы, многие претендуют на какой–нибудь отдельный ресурс и утрату этого ресурса утратившему лицу трудно восполнить. В результате всякое проводимое налогообложение неэффективно, по видимости несправедливо и, скорее всего, вызывает сопротивление. Когда кредит малодоступен, даже при монетизированной экономике, текущие расходы зависят от наличных денег, и большие траты возможны только после долгого накопления. В этих условиях всякий правитель, который не может отнять средства ведения войны прямо у подвластного ему населения или приобрести их где–то еще, не платя, поневоле начинает создавать свои государственные вооруженные силы. После 1500 г., когда средства успешного ведения войны становились все дороже и дороже, правители большинства европейских государств были заняты по большей части сбором средств.

Откуда приходят деньги? В короткой перспективе они приходят как займы от держателей капитала или поборы (levies) с местного населения, которому так не повезло, что на его территории расквартировались войска. В долгой перспективе — от налогообложения в той или иной форме. Норберт Элиас отмечает тесную связь между налогообложением и вооруженными силами: «Для общества так называемой современной эпохи характерен (в особенности на Западе) определенный уровень монополизации. Отдельные лица не могут свободно пользоваться вооружением, оно находится в распоряжении разного рода центральной власти. Также и налоги на собственность, и доходы отдельных лиц концентрируются в руках центральной власти этого общества. Текущие к этой центральной власти финансовые средства поддерживают ее монопольное владение вооруженными силами, а это, в свою очередь, поддерживает монополию на налогообложение. Ни один из двух факторов не является преимущественным; это две стороны одной монополии. Если исчезнет один, за ним обязательно последует другой, хотя монопольное правление может иногда поколебаться сильнее с одной стороны, чем с другой» (Elias, 1982: II, 104).

Дуэт, на который указывает Элиас, представляет по сути два голоса из трио. Недостающий голос — кредит — связывает монополию на вооруженные силы с монополией налогообложения.

Исторически очень немногие государства были в состоянии оплатить свои военные расходы из текущих доходов. Вместо этого они, чтобы справиться с дефицитом, прибегали к той или иной форме займов: заставляли кредиторов ждать, продавали должности, принуждали своих клиентов дать им ссуду, занимали у банкиров, заявлявших претензии на будущие доходы правительства. Если правительство и его агенты могли занять, они могли разделить ритмы своих трат и поступлений, следовательно, могли тратить раньше получения дохода. Такое «расходование вперед» облегчает дороговизну ведения войны, поскольку траты на личный состав, оружие и другие военные реквизиты обычно происходят скачками, в то время как потенциальные и реальные доходы государства подвержены меньшим колебаниям из года в год. Кроме того, государство, которое может быстро взять в долг, может быстрее, чем его противники, провести мобилизацию, увеличивая свои шансы на победу.

Доступность кредита, конечно, зависит от того, как государство платило предыдущие долги, но еще больше от наличия капиталистов. Капиталисты, когда хотят, служат государству как заимодавцы, они могут способствовать получению займа и управлять или даже собирать доходы для оплаты долгов. Европейские капиталисты иногда совмещали все эти виды деятельности в одной ненавистной фигуре откупщика или сборщика налогов. Откупщик давал государству деньги в предвидении налогов, которые он соберет, прибегая к власти и авторитету государства, и хорошую долю этих налогов забирал себе как плату за кредит, риск и труд. Но еще чаще капиталисты выступали организаторами и держателями государственного долга. Они также продвигали своей деятельностью монетизацию экономики государства; некоторые из важнейших видов их деятельности суммарно представлены на рис. 3.2. Однако здесь представлены не все факторы, влиявшие на переменные величины, представленные на схеме. Например, прямой доступ короны к легко реализуемым ресурсам делал предоставление займа более привлекательным для кредиторов, а иногда он становился альтернативой займа. Пока из Америки плыло золото и серебро, испанские короли легко находили заимодавцев в Аугсбурге, Антверпене, Амстердаме и в других местах. В эпоху массовой мобилизации и появления громадных армий, состоявших из граждан, начавшуюся с Французской революцией, большое значение для легкости ведения войны приобрела просто численность населения государства. Но и тогда по государствам Европы сильно разнились деятельность капиталистов, степень монетизации, доступность кредита и легкость ведения войны, — они доставляли государствам, имевшим доступ к капиталистам, огромные преимущества быстрого перехода к состоянию войны.

Рис. 3.2. Как наличие капитала облегчает ведение войны

Таким образом, от наличия или отсутствия коммерческих городов на территории государства зависит, насколько легко провести военную мобилизацию. Там, где много городов, не только займы и налоги легче и быстрее текут в государственную казну — при условии, что государство уделяет достаточно внимания интересам бюргеров как внутри государства, так и за его пределами. Там и городские милиции, и торговые флоты охотно адаптируются для целей обороны или же хищнических целей войны. Где же города слабы и их мало, правители не могли получить больших займов: они или обращались к зарубежным банкирам, которые предоставляли эти услуги по более высокой цене, или заручались поддержкой магнатов, контролировавших вооруженные силы, одновременно требуя ответных привилегий, а также создавали громоздкий фискальный аппарат в процессе сбора налогов с нищего, оказывавшего сопротивление населения.

В XVI в., когда войны приобретают все больший размах, а использование наемников становится обычным делом, решающим условием военного успеха все больше оказывается возможность займов. Купцы Южной Германии, вроде дома Фуггеров из Аугсбурга, как и их итальянские собратья, начинают давать королям в долг. Так, Фуггеры произвели займы в Антверпене, чтобы финансировать испанские войны, имея в виду в будущем доставлять американское серебро. Эти займы на стороне ставили монархов в зависимость от иностранцев, которых было трудно контролировать, но позволяли им не платить долгов без катастрофических последствий для собственной экономики. Со временем невыгодные стороны таких займов перевесили их преимущества, и те монархи, кто мог, перешли к внутренним займам. В особенности, могли производить займы внутри страны государства со значительными зонами капиталистического предпринимательства. Примерно во времена Генриха IV (1598–1610) Франция отказывается от зависимости от иностранных центров капитала (главным образом Лиона, этого проводника итальянского капитала) и начинает опираться на парижские финансы, переключается с иностранных банкиров на французских и от договоренностей на усиленный сбор налогов (Cornette, 1988: 622— 624). И хотя короне в следующие два столетия периодически грозила неплатежеспособность, но в целом происшедшая консолидация фискальной власти дала Франции громадные преимущества в будущих войнах.