Глава 9 СОБИРАНИЕ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9

СОБИРАНИЕ РУССКИХ ЗЕМЕЛЬ

Сколь достойно желание — скакать месте со всеми, под командой могучего, славного мужа.

Из Бертрана де Борна

Для описания политики многих государственных деятелей противоречивость — это спасительное слово. Для описания политики великого князя Гедиминаса в таком слове нет ни малейшей потребности Даже хитрости Гедиминаса очень просты, прекрасно видны и подчинены таким же простым, ясным целям. Политика ясная и прямая, как лезвие рыцарского меча. А если сравнение покажется кому-то слишком высокопарным, пожалуйста: политика прямая, как оглобля. Уверен, кстати, что восстань из гроба великий князь и кунигас Гедиминас, он бы на «оглоблю» не обиделся.

Самым главным в этой поли гике, ее ядром было собирание русских земель. Чтобы выжить в этом мире, надо быть большим и сильным. Эта истина оставалась бы истиной и не будь немецкого нашествия. В эпоху же, когда нависла такая страшная опасность, выбор оказался очень уж небогатым: расширять свое княжество, сколько хватит сил, или исчезнуть.

Наивно считать Гедимина и любого другого политика бескорыстным, действующим исключительно во имя исторической необходимости или на благо подданным. Несомненно, Гедиминас хотел стоять во главе могучего государства, с которым будут считаться в мире, имя владыки которого будет громко звучать и в Кракове, и в Париже, и в Риме, и в Константинополе. Хотел оставить детям больше, чем получил сам. Хотел славы — и прижизненной, и посмертной. Вопрос в том, что небескорыстные действия Гедиминаса отвечали самым сокровенным чаяниям Руси, разорванной на десятки государств. Русь помнила о своем единстве и очень хотела опять оказаться единой.

Гедимин, «король литовцев и русских», ни разу не воевал ни с одним из русских княжеств. И тем не менее к концу его правления русские земли составляли две трети его земель (если считать без Волыни, которая была вассалом Литвы, но не вошла пока в ее состав). Если же считать и Волынь, то литовские земли окажутся исчезающе малыми в сравнении с русскими.

В вассальной зависимости от Литвы оказались княжества Минское, Лукомское, Друцкое, Турово-Пинское.

Дело в том, что Литва выступала в роли защитника.

И против немецких рыцарей, и против татар Золотой Орды, и крымских татар. Во главе вассальных княжеств, как правило, оставались князья прежних династий, Рюриковичи, и никто не пытался их смещать или контролировать внутреннюю политику страны. Княжество продолжало жить почти так же, как жило независимым, и только во взаимоотношениях с внешним миром вассалитет что-то реально значил.

Князь не мог сам заключать договоры, не мог вести самостоятельной политики и должен был во время войн выступать вместе с великим князем в составе его войска.

Кому-то такое лоскутное государство покажется странным. Что это за государственность, если внутри страны полным-полно почти самостоятельных территорий, которые имеют своих правителей, свои знамена, чеканят монету, держат собственную полицию и судят по своим законам? Но в Средневековье это было обычнейшим делом. Французское королевство и в XIV, и в XV, и даже в XVI веках было, по существу дела, множеством государств, — каждое со своими вооруженными силами, полицией, традициями, часто даже со своим диалектом. Мелкие государства входили в более крупные — в графства и герцогства; графства и герцогства были вассалами непосредственно короля.

Точно таким же государством-матрешкой были и крупные немецкие государства типа Ганновера или Австрии, и Британия, и испанские Кастилия и Арагон. Такова же была и средневековая Япония, где владетельные князья-дайме до XIX века оставались неограниченными владыками в своих владениях и вассалами императора.

Так что лоскутность Великого княжества Литовского вовсе не какая-то его особенная черта, не проявление местной специфики и не симптом слабости государства. Все было в Литве, как везде.

Другие читатели усомнятся в сообщаемых сведениях по другой причине. Мол, не мог же быть столь благороден литовский великий князь! Какой смысл было ему вести завоевательную политику, если не грабить, не смещать с престолов прежних владык, не ставить своих наместников, не делать государство-монолит?

Я уже говорил, и еще раз могу повторить с полной уверенностью: корысть в завоевании была. Но в том-то и дело, что в разные эпохи и при разных обстоятельствах и сама корысть бывает разная. Корысть Гедиминаса и состояла в том, чтобы стать большим и сильным. Присоединение к Литве русских княжеств на этих более чем либеральных условиях, их вассалитет устраивали его целиком и полностью, потому что достигалась его цель. Возникало государство, организованное почти так же, как феодальная Франция или Англия после нормандского завоевания.

И внутренне даже более сплоченное, потому что и французский феодализм возник как следствие завоевания, и норманны захватили суверенное государство короля Гарольда, разделили между собой землю и жителей.

А Великое княжество Литовское возникало как почти добровольное объединение, и у всех подданных великого князя Литовского были внешние враги, и какие! Крестоносные ордена, это раз. Татары Золотой Орды — это два!

А был, пожалуй, и третий враг — Московия.

Разумеется, Гедиминас проводил антимосковскую политику. Как пишут официальные советские справочники, Гедиминас «поддерживал сепаратистские тенденции Смоленского княжества, поощрял союз Пскова и Новгорода против Москвы» [46].

Действительно, он приложил все усилия, чтобы оторвать Псков и Новгород от союза с Москвой, и ему, прямо скажем, было нетрудно проводить эту политику. Псков и Новгород вовсе не хотели становиться вассалами Литвы, но и сделаться подданными московского то ли князя, то ли хана им улыбалось еще меньше. Вот Смоленское княжество все сильнее тянулось к Литве и в конце концов вошло в его состав.

Гедиминас активнейшим образом дружил с Тверью, и это был как раз тот самый случай: «Против кого дружить будем?». Тут было ясно, против кого — против Москвы, разумеется.

Трудно отделаться от мысли, что за противостоянием, скажу сильнее — даже за нарастающей враждой Москвы и Литвы стояла не только конкуренция двух центров, каждый из которых претендовал на собирание русских земель, но и какое-то чисто эмоциональное невосприятие друг друга.

Слишком уж различны сами принципы, по которым живут Литва и Москва, их понимание друг друга и самих себя.

Сталкиваются не просто два сильных княжества, спорящие из-за других, более слабых. Сталкиваются две разные цивилизации. Два мировоззрения, два принципа мироустройства.

Очень характерно, что Москва вовсе не забыла, что Гедиминас был ее врагом; даже когда Великое княжество Литовское давно уже исчезло с карты, москали изо всех сил тщились представить Гедиминаса врагом Руси и русских.

Но концы с концами не сходятся. Гедимин не только окружал себя русскими, не только говорил и писал на древнерусском языке, не только называл себя «королем русских».

Древнерусский язык был официальным языком Великого княжества Литовского, на нем велось и делопроизводство. На нем писались летописи.

А кроме того, Гедиминас еще и смешивал кровь своей династии с кровью русских князей. Начнем с того, что женат он был на Марии Тверской и имел от нее целый выводок детей.

Сын Гедиминаса Любарт был женат на русской княжне и княжил на Волыни, в коренных русских землях. Другой сын, Ольгерд, первым браком женат на витебской княжне Марии Ярославовне, вторым — на тверской княжне Ульяне Александровне. Дочь Гедимина Мария в 1320 году вышла замуж за тверского князя Дмитрия Михайловича. Все это, несомненно, составные части политики по вовлечению Твери в свою орбиту, политика отрыва ее от Москвы. Если в Твери будет сидеть полулитовская династия, многое меняется, и, конечно же, в пользу Литвы!

Но ведь это же факт, что дети Гедиминаса — русские по матери, а его внуки и от сыновей, и от дочери русские еще в большей степени. Трудно представить себе антисемита, имеющего детей от еврейки. Еще труднее — русофоба, так активно смешивающего с русскими кровь.

Так что политику Гедиминаса, конечно же, можно назвать антимосковской. И по справедливости. Но вот антирусской… Гм… скорее уж ее можно назвать прорусской, и в очень, в очень большой степени.

Еще раз подчеркну: трудно сказать, насколько Гедиминас и его потомки считали своими жемайтов. А вот по поводу русских тут вопросы просто неуместны.

Вторым важнейшим направлением политики Гедиминаса была борьба с крестоносцами. Тевтонский орден постоянно вторгался в земли Литвы. Конечно, в бесконечных лесах нетрудно было и спрягаться от нашествия. Не случайно же еще в XIX веке ходила легенда, что в Литве водятся мамонты, но их никак не могут найти в пущах. Но, во-первых, какое это все же не княжеское дело — бежать в леса при приближении противника, отдавая свою землю на разорение. Мамонты — Бог с ними, а вот руководители государства… Во-вторых, лесов-то ведь все меньше. Насчет мамонтов трудно сказать, а вот что прятать армии все труднее — это факт.

От орденских нашествий надо активно обороняться, и в конце XIII — начале XIV веков в Литве идет форсированное строительство замков, здесь Гедиминас продолжает начатое еще Витенем. Строятся замки на берегу Немана, вдоль границ владений ордена — в Каунасе, в Велюона.

Строятся и в глубине страны — Ариогала, Укмерке и другие. В 1323 году в письмах Гедимина впервые упоминается Вильнюс. Развалины замка Гедиминаса сохранились в Вильнюсе, в самом центре города.

Гедиминас не был бы литовским князем-кунигасом, если бы только отсиживался за стенами крепостей. Он совершил ряд удачных походов против ордена ив 1331 году наголову разбил вторгшихся рыцарей под Пловцами. Эту победу долго и с удовольствием вспоминали в Литве, на Руси и в Польше.

Даже кончил свою жизнь Гедиминас очень характерно: в 1341 году он был смертельно ранен в битве при Велюоне.

В этом сражении, кстати, рыцари впервые применили порох: они-то были на высоте всех технических достижений Европы.

Да, если кто-то и был противоречивым государственным деятелем, то уж никак не старый аукшайт Гедиминас!

Третьим направлением политики Гедиминаса стал поиск надежных союзников.

Немецкие крестоносцы были врагами всей Прибалтики всего севера Восточной Европы. Против такого врага союзники нужны были всегда, нужны всем. Ведь очевидно, что никто не мог разбить его поодиночке.

Великое княжество Литовское, государство литовцев и русских, мгновенно оказывается не просто участником событий, но лидером народов и племен Прибалтики. Великое княжество не только само ведет войну, и очень часто с превосходными результатами. Оно поддерживает, даже организует сопротивление местных племен, их восстания против немцев, а проигравшие могут бежать в Литву. Но и Великое княжество Литовское не может одно противостоять Тевтонскому и Ливонскому орденам. Нужны союзники, и вопрос, так сказать, в качестве этих союзников. Одно дело — племенное ополчение куршей и жмудинов, совсем другое — могучая армия герцога, короля или великого князя. Того, кто сможет бросить против немцев броненосную рыцарскую конницу, повести в бой тысячи, а лучше десятки тысяч воинов.

Уже Миндовг заключил договор с Александром Невским, и не пади он жертвой неуправляемой верхушки собственного государства, как знать, куда завел бы союз, к каким результатам привел бы.

И Трайдент, и Витень не отказывались объединять усилия со всеми, кто мог помочь им против ордена.

Но все это были отдельные поступки, целиком обусловленные ситуацией. Гедиминас и тут оказался первым: он действовал жестко, масштабно и предельно последовательно.

Разумеется, русские князья от Твери до Волыни были его союзниками. Но, во-первых, как говорят афганцы, «один враг — много, сто друзей — мало». Против такого врага, как орден, не может быть «слишком много» союзников. Во-вторых, русские княжества, конечно, союзник понадежнее латгалов. Но ненамного. Русь сама попала под власть татар, и даже Новгород, боясь нашествия, платит Золотой Орде дань. Хорошо бы найти союзников, которые сами никому дани не платят.

В 1322 году Гедиминас заключает союз с князем Мазовии, против крестоносцев, разумеется.

В 1325 Гедиминас заключает союз с Польшей, направленный против крестоносцев. Союз скрепляется браком дочери многодетного Гедиминаса, Алдоны, с польским королем Владиславом Локетком.

Так были заложены основы дружбы с другим славянским государством, а политика Великого княжества Литовского оказалась развернутой не только на восток и на юг, но и на запад.

Сын Гедиминаса Ольгерд княжил с 1345 года по 1377 и продолжал дело отца. Он выиграл битвы с крестоносцами на реке Стреве (1348) и при деревне Рудаве (1370). Он присоединил к Великому княжеству Литовскому Смоленск, Брянск, Киев, Подолию и укрепил отношения с другими княжествами, уже вассальными.

В 1362 году Ольгерд Гедиминович наголову разбил татар Золотой Орды при Синих водах, в Подолии, и тем самым подтвердил, что Русь не зря видит в Литве защитника против татар.

Он пытался распространить свое влияние на Псков и Новгород и в этом тоже продолжал дело отца. Но результаты и у него были очень незначительны. Свободолюбивые до анархичности новгородцы не восприняли очень уж указчивого князя, и Новгород в сферу влияния Литвы не вошел.

Москва все выше поднималась над остальными княжествами, все агрессивнее себя вела, и Ольгерд Гедиминович, король литовцев и русских, не собирался смотреть на это сквозь пальцы.

Он даже попытался заключить антимосковский союз с ханом Джанибеком в 1349 году, но татары в очередной раз выказали себя союзниками очень ненадежными, и совместные походы на Москву не состоялись.

В 1368—72 Ольгерд поддержал Тверь против Москвы и совершил на Москву три похода — в 1368, 1370, 1372.

Москву, правда, Ольгерд так и не завоевал и даже тестю помог весьма слабо. Тверь была захвачена Москвой, правда, не скоро, в 1485 году, но к этому великие князья Литвы уже не имели отношения.

Но все же время правления Ольгерда — это только продолжение, разворачивание того, что начал делать Гедимин. По-настоящему серьезные перемены, своего рода качественный скачок, произошли в годы правления сына Ольгерда, которого в Литве звали Йогайла, на Руси Ягайло, а в Польше — Ягелло.

Кое в чем Ягайло выступил таким же продолжателем, как и отец. Например, он продолжал антимосковскую линию в политике и в год Куликовской битвы, в 1380 году, заключил договор с ханом Золотой Орды Мамаем против Москвы. По договору, Ягайло должен был встретиться с Мамаем, двигаясь с севера по Оке. Мамай шел с юга, и официальная версия состоит в том, что Ягайло просто не успел соединиться с союзником. Московское войско успело разбить Мамая до соединения с Ягайло, и великий князь испугался и ушел обратно в Литву.

С первой частью этой версии я готов согласиться. Может быть, и правда не успел? А вот про «испугался», тут что-то у меня много сомнений. Не тот был человек Ягайло, чтобы пугаться или опасаться чего-то. Совсем не тот. Не берусь указать на причины, помешавшие Ягайло обрушиться с севера на измученное, растянувшееся в преследовании войско победителей. Или нанести внезапный удар на Москву.

Наверняка причины были. Об одной из них, скорей всего не главной, я осмелюсь сделать предположение. И российская, и советская историография, особенно сталинского времени, изо всех сил тщилась изобразить Ягайло чудовищем, которого трясло при виде русского лица, при звуках русского языка.

А на каком языке пела ему колыбельные песни мама, тверская княжна Ульяна Дмитриевна? Какое лицо склонялось к нему с момента появления на свет, впечатавшись навеки в память?

Внук русофила Гедимина, «короля литовцев и русских», сделался маниакальным русофобом? Очень сомнительно, и не только потому, что Ягайло русский по матери. Но и потому, что Ягайло почти во всем продолжал и внешнюю, и внутреннюю политику деда и отца: при нем в Полоцке, Витебске, Новгороде-Северском. Киеве, на Волыни и в Подолии сохранялись местные княжения, во главе которых часто стояли князья-Рюриковичи. Со многими из этих князей сын русской княжны Ульяны поддерживал самые теплые отношения. Русский язык оставался государственным языком Великого княжества Литовского.

Врагом Москвы Ягайло, несомненно, был, причем последовательным и убежденным. Но, может быть, активные действия на Руси вести ему было психологически сложнее, чем против немцев или против Орды? Конечно, это всего лишь недоказанное предположение, не больше того, и любой имеет право в нем сомневаться. Но и автор имеет право сделать такое предположение, пока не доказано обратное. Тем более, что нет в моем предположении ни малейшего покушения на истину в последней инстанции.

Впрочем, в европейскую историю Йогайло-Ягайло-Ягелло вошел вовсе не за свою неудачную попытку окончательно разделаться с Московией. Можно считать эту неудачу перстом Божьим, можно скрежетать зубами по ее поводу, но имя Ягайло обессмертилось совершением совсем других. несравненно более масштабных поступков.

Внук Гедиминаса и сын Ольгердаса заключил унию с Польшей, был избран польским королем и основал династию Ягеллонов, правившую почти двести лет в Польше, Великом княжестве Литовском, в Венгрии и Чехии.

Он же, Ягайло, сокрушил, наконец, мощь Тевтонского ордена. Кроме того, имя Ягелло живет в названии Краковского университета.

Краковский университет стали называть Ягеллонским после того, как король польский Владислав I Ягелло реформировал университет, превратил его в подобие знаменитой Сорбонны.