Вопрос заключен в самом себе

Вопрос заключен в самом себе

Воскресенье. По обыкновению в этот день мы занимались стиркой, а потом наступало время так называемого культурного отдыха. Настроение было хорошее, и я отправился в читальню полистать журналы. Не успел я расположиться, как услышал на дворе такой разговор:

— Никто из вас не играет в теннис?

— Я не умею. Идите к Пу И, он умеет.

— Он умеет, но не сможет, неизвестно, когда еще он достирает свою одежду!

— В последнее время он стал стирать намного быстрее.

— Вот уж не поверю!

Меня это разозлило. Было очевидно, что я уже постирал свою одежду, да и не хуже, чем другие. А тут еще кто-то, видите ли, не верит. Можно подумать, что я от природы не способен чему-либо научиться.

Я нашел ракетку и вышел во двор. Я не собирался играть, мне просто хотелось, чтобы люди видели, что стирка закончена.

Я не застал тех, кто разговаривал. Но тут нашелся человек, который захотел поиграть со мной в теннис. Мы с ним сыграли сет. Вокруг собрались зрители. Я играл с азартом, даже вспотел.

После игры, когда я мыл руки под краном, я заметил начальника тюрьмы. В воскресный день увидеть начальство было делом нередким. Он часто приходил сюда именно в воскресенье.

— Пу И, у тебя сегодня успехи.

— Давно не играл, — сказал я не без удовольствия.

— Я говорю о другом. — И он указал на веревку, на которой сушилась моя одежда. — Наметился прогресс, вот ты и не тратишь теперь на стирку времени больше, чем другие. Можешь, как и все, наслаждаться отдыхом.

Я поспешно закивал и прошелся вместе с ним по двору.

— Раньше, когда другие отдыхали, тебе приходилось трудиться в поте лица. Ты ощущал неравенство и от этого страдал. А теперь научился стирать, и на душе полегчало. Получается, что вопрос все же в самом себе. И не нужно переживать по поводу того, как к тебе относятся.

Через некоторое время он улыбнулся и сказал:

— Вторая мировая война превратила тебя, императора, в преступника. Теперь возникла новая борьба, на этот раз в твоем сознании. И она превратит преступника в обыкновенного трудящегося. Что такое император, ты уже познал. Но борьба еще не завершена. В душе ты еще не чувствуешь себя таким же, как все. Нужно это осознавать!

После его ухода я задумался. В душе я был согласен с первой частью его утверждения, но разве я продолжаю вести себя как император? Однако, признав первую часть его замечания, я постеценно стал понимать и вторую. Правоту его высказывания подтвердила жизнь.

В тот день после того, как мы убрали мусор (такой труд уже стал делом обычным) и вернулись в свои комнаты, член группы по быту устроил нам разнос:

— Моете руки, а кран не закрываете. Вода так и течет. Это безответственно, в следующий раз имейте в виду.

Да Ли тут же спросил меня:

— Пу И, ты последним мыл руки?

Я подумал. Получалось, что я.

— Я, наверно, забыл закрыть кран.

— Когда ты перестанешь забывать?

— Бывает, что и не забываю.

Некоторые тут же захихикали. Среди них Лао Юань. Он спросил:

— Выходит, что и забываешь. Значит, несколько раз не закрывал.

Я не обратил внимания на его слова. Тут возмутился Да Ли:

— И не стыдно тебе? Не знаешь, откуда такие замашки? Да это все прежние привычки дворцовой жизни. Ты и раньше никогда не закрывал за собой воду и к крану никогда не прикасался. Воду для тебя открывали и закрывали другие. Ты и теперь, когда входишь в комнату, знаешь только открыть дверь и никогда не закрываешь ее за собой. Все еще продолжаешь считать себя императором!

— Я, кстати, вспомнил, — сказал Лао Юань, — иногда, когда ты открываешь дверь, ты берешься за ручку газетой. Зачем?

— Боишься испачкаться, да? — встрял Да Ли.

— За ручку хватаются все, разве она не грязная?

Кто знал, что эта фраза вызовет у многих неудовольствие. Один спросил: "А почему это другим она не кажется грязной, а только тебе?" Другой подхватил: "Один ты чистюля, а на других плевать?" Третий стал доискиваться: "Дверь тебе кажется грязной или люди?" Еще один возмутился: "Ты что, выше других? Никого и в грош не ставишь?"

Пришлось оправдываться и доказывать, что у меня и в мыслях не было желания кого-то унизить. Однако на душе стало не по себе. Как же так получилось? Почему я не такой, как все? Потом кто-то заметил, что в бане я всегда первым прыгал в бассейн, а когда туда прыгали другие, я уже выходил. Еще припомнили, что в Советском Союзе на Новый год я первым съедал тарелку с пельменями. Слушая все это, я про себя отмечал, что никогда не обращал внимания на мотивы своих поступков. Получалось, что в душе я все-таки еще оставался императором. И тут я не мог не согласиться с критикой Да Ли.

Вспоминая это сегодня, я понимаю, что Да Ли тогда и в самом деле был моим строгим наставником. Что бы он тогда ни говорил, его слова заставляли меня задумываться над тем, что прежде не вызывало у меня сомнений. В конце концов, я не мог не признать, что в большинстве случаев я сам был виноват в своих прегрешениях.

Однажды утром, когда я умывался, Да Ли напомнил всем, чтобы при чистке зубов не капали на пол.

— А если напачкаете, чтобы не забывали за собой вытереть. Сегодня во всех группах будет санитарная проверка. У нас соревнование, и потому за грязь будут снимать баллы.

Я посмотрел вниз, пол был забрызган водой и зубным порошком. Мне показалось, что не так уж это и заметно. Подошел Да Ли и велел мне вытереть пол. Я потер его подошвой и решил, что этого достаточно.

Когда началась санитарная проверка, бригадиры групп по быту и член учебного комитета Сяо Жуй пошли по комнатам с проверкой, выставляя оценки согласно принятым ранее правилам. Проверяя нашу комнату, они заметили следы от зубного порошка, которые я не стер. Было признано, что это упущение, и нам снизили оценку. И хотя в целом общая оценка у нас была неплохая, Да Ли, несмотря на это, про грязь на полу не забыл. Он вошел в комнату со шваброй в руках и сразу спросил меня:

— Почему ты не вытер шваброй?

— Не подумал.

— Не подумал? — переспросил он грубо. — А о чем ты думал? Ни о чем, кроме себя, не думаешь! Что тебе коллектив! В голове у тебя только власть и никаких обязанностей!

Он в гневе схватил швабру и собрался вытирать грязь, но потом передумал, положил ее в сторону и сказал мне:

— Тебе должно быть стыдно! Вытирай сам!

Я послушно выполнил его указания.

С тех пор, как в Корее и на Северо-Востоке Китая были обнаружены американские бактериологические бомбы и вся страна развернула патриотическое движение за санитарию, ежегодно в тюрьме по несколько раз в определенное время проводилось уничтожение так называемых четырех зол (крыс, комаров, мух и саранчи). Одновременно проводилась широкомасштабная пропаганда санитарии и гигиены. Все это оставило в моей памяти сильное впечатление, в особенности казус, который произошел со мной во время уничтожения мух.

Да Ли откуда-то принес несколько новеньких мухобоек. Их на всех не хватало, поэтому каждый стремился заполучить себе одну. Я инициативы не проявил, но Да Ли принес мне одну сам. Этот предмет я держал в руках впервые в моей жизни и потому чувствовал себя немного не в своей тарелке. Я еще никогда не убил ни одной мухи!

К тому времени в тюрьме мух было не так уж и много. Если подходить со стандартами прежней столицы Маньчжоу-Го — Синьцзина, то, считай, что их вообще не было. После некоторых поисков я обнаружил одну муху сидевшей на оконной раме. Окно было раскрыто, я махнул мухобойкой и выгнал муху на улицу.

— Ты что делаешь? — закричал за моей спиной Да Ли. — Ты их уничтожаешь или выпускаешь на волю?

Другие, может, подумали, что он шутит, но я-то понял его истинный смысл. Я невольно покраснел и как-то неестественно отреагировал:

— Кто выпускает на волю? — Мне и самому показалось странным, зачем я ее выгнал.

— Не убиваешь живое существо, потому что боишься возмездия, да? — стал допытываться он.

Мне стало не по себе, но я ответил твердо:

— Какое возмездие? Она сама вылетела!

— А ты хорошенько подумай!

Вечером на собрании по самокритике поначалу никто не обратил на этот факт внимания, но потом после того, как об этом рассказал Да Ли, люди узнали, что когда я был в Чанчуне, я не разрешал бить мух и дал указания отбирать пойманных мышей у кошек. Все стали смеяться, а потом критиковать меня за предрассудки. Принимая критику, я, сам того не замечая, стал оправдываться:

— При чем тут предрассудки? Я ведь в прошлом году их бил.

— Вспомнил! — не удержавшись, засмеялся Лао Юань. — Не упомяни ты прошлый год, я бы и не вспомнил. Помню, как в прошлом году ты уступил кому-то мухобойку, а сам взял листок газеты и стал им отмахиваться от мух, они все и улетели!

Все смеялись, но в это время послышался строгий голос Да Ли:

— Не знаю, что думают другие, когда выпускают живность на волю, но тебя-то я понимаю. Все это чистой воды эгоизм, стремление получить милость Будды. Себя ты ценишь, конечно, дороже всех.

— Это ты уж чересчур, — возразил я.

— Пу И, наоборот, иногда слишком себя принижает, — заметил Лао Юань.

— Ну да! — подхватил я. — Никогда я не ставил себя выше других.

— Может быть, иногда ты и относишься к себе с самоуничижением, — Да Ли проявил сочувствие, но тут же продолжил: — А иногда ставишь себя выше всех и важнее всех. Как так получается, я понять не могу.

Позднее я сал отдавать себе отчет в том, что все это происходит потому, что целых сорок лет я витал в облаках и вдруг, в одночасье, оказался на грешной земле. Вот и не хотелось сдаваться. Я злился, негодовал от обиды, переживал и ругал себя. Короче говоря, спесь-то с меня сбили, а смотреть на вещи я продолжал по-старому. Я это осознал позже, когда обнаружил, что к людям нужно подходить с совсем другой меркой. Вопрос оставался во мне самом.