Величие без власти

Величие без власти

Первая глава "Организационного статуса Маньчжоу-Го", озаглавленная "Верховный правитель", состояла из тринадцати статей, каждая из которых утверждала мои права. Первая статья гласила: "Верховный правитель правит Маньчжоу-Го". Вторая, третья и четвертая статьи определяли мою законодательную, исполнительную и судебную власти. Согласно остальным статьям, я имел право "издавать экстренные приказы, имеющие силу закона", "устанавливать систему чиновничьих званий и их назначение", "возглавлять сухопутные, морские и воздушные силы", а также обладал правом "амнистии, смягчения наказания и восстановления в правах" и т. д. На самом же деле я даже не имел права выйти за пределы своей резиденции.

Однажды вместе с Вань Жун и двумя сестрами я отправился в парк Датун, названный по девизу годов моего правления. Не успели мы погулять по парку, как появились автомашины японской жандармерии и управления охраны резиденции и нас попросили вернуться. Оказывается, обнаружив мое отсутствие, охрана немедленно доложила об этом в японскую жандармерию, и та направила отряды на поиски, поставив на ноги весь город. После этого случая мой советник Каеисуми сказал, что в интересах моей безопасности и престижа отныне мне не следует самовольно появляться на улице. С тех пор, помимо специальных выездов, которые организовывала Квантунская армия, я ни разу не выходил из ворот своей резиденции.

Меня уверяли, что все это делается ради моей безопасности, и я был с этим согласен. Однако "проработав" несколько дней в "кабинете служения народу", я стал сомневаться.

Ежедневно утром, в определенное время, я приходил в свой кабинет, и посторонним казалось, что я был очень занят. С утра до вечера кто-нибудь да просил у меня аудиенцию. Кроме нескольких старых сановников и родственников, приходивших выразить мне свое почтение, это были главным образом представители новой знати: министры, советники с особыми полномочиями и т. п. Все эти люди говорили мне о своей преданности, преподносили подарки, но не обсуждали со мной служебные дела. Каждый раз, когда я спрашивал их о делах, они отвечали, что либо "это уже делает вице-министр", либо об этом "предстоит посоветоваться с вице-министром". Вице-министрами были японцы, а они ко мне никогда не приходили.

Ху Сыюань первым высказал по этому поводу свое недовольство. Свое возмущение он излил Чжан Сяосюю, говоря, что суверенными правами в министерствах должны обладать сами министры; важнейшие государственные дела следует решать верховному правителю, а министерствам — принимать их к исполнению. А тут что скажет вице-министр, то и делай?! На это Чжэн Сяосюй ответил ему:

— Мы осуществляем систему подотчетности кабинету министров. Государственные дела должен решать Государственный совет. Кабинет министров ответствен перед верховным правителем, и премьер-министр должен раз в неделю докладывать ему о решениях, принятых Государственным советом, и просить их ратификации. Такая система существует в Японии.

Что же до суверенных прав министров, то Чжэн Сяосюй был того же мнения, что и Ху Сыюань. Он сказал, что этот вопрос он намерен выяснить в штабе японской Квантунской армии. Оказывается, у самого Чжэн Сяосюя были точно такие же проблемы во взаимоотношениях с начальником общей канцелярии Государственного совета.

Не знаю, какой разговор состоялся между Чжэн Сяосюем и представителями Квантунской армии. Однако Ху Сыюань рассказывал мне после о том, как проходило одно из заседаний Государственного совета, и из его слов я понял, что представляет собой так называемая "система подотчетности кабинету министров" и каковы взаимоотношения между министрами и вице-министрами.

На этом заседании Государственного совета обсуждался вопрос об окладах должностных лиц. Как всегда, проект был заранее подготовлен общей канцелярией, напечатан и роздан министрам. Обычно последние всегда одобряли проект, шла ли речь о принятии под свой контроль имущества бывшего правительства Северо-Востока, подготовке провианта и фуража для японской армии или о конфискации четырех крупных банков Северо-Востока и образовании Центрального банка и т. д. Однако на сей раз вопрос касался их собственных интересов. Внимательно ознакомившись с проектом, министры сразу же стали высказывать свое недовольство. Оказывается, согласно проекту, оклад японских чиновников превышал оклад маньчжурских на 40 процентов. Министр финансов Си Ся, с трудом сдерживая гнев, выступил первым:

— Этот проект никуда не годится. Поскольку наше государство федеральное, все национальности должны быть равны. Почему японцы должны иметь особые привилегии? Если это народ дружественной нам страны, то он и должен относиться к нам по-дружески. Почему же японцы должны получать более высокие оклады?

Его поддержал министр промышленности и торговли Чжан Яньцин:

— Командующий Хондзё говорил, что японцы и маньчжуры — друзья, что сердца их едины и они должны делить радости и горести. Не будет ли такое неравенство противоречить его словам?

Об этом же говорили и другие выступавшие министры, в том числе министр информации Дин Цзяньсю. Тогда начальник общей канцелярии Камаи Токудзо, смекнув, что так легко проект не пройдет, сразу же прекратил прения и попросил начальника управления кадрами Коуми, одного из авторов проекта, сделать необходимые разъяснения. Последний не спеша стал приводить различные доводы, смысл которых сводился к следующему: прежде чем говорить о равенстве, нужно иметь равные способности. Японцы имеют большие способности и потому должны иметь более высокий оклад. К тому же уровень жизни у японцев выше. Они c рождения едят рис, тогда как маньчжуры довольствуются лишь гаоляном.

— Дружба в том и заключается, чтобы предложить японцам более высокий оклад, — сказал он в заключение.

Услышав все это, министры вновь начали негодовать. И Камаи вынужден был объявить перерыв до следующего дня.

На второй день он сообщил, что обсуждал этот вопрос с вице-министрами и с согласия Квантунской армии было решено повысить оклад министров до уровня вице-министров.

— Но, — добавил Камаи, — японцы оставили свою родину и приехали сюда, чтобы создать маньчжурам райское общество пути праведного правителя. За это их следует отблагодарить, и потому они будут получать дополнительную дотацию. Это решение окончательное, и говорить об этом больше не следует.

Многие министры и так уже поняли, что спорить бесполезно. К тому же оклады им повысили, и никто из них не стал больше высказываться. Однако Си Ся, считая, что у него неплохие отношения с Хондзё и он может не считаться с Камаи, сказал:

— Я спорю не из-за денег, я хочу лишь спросить, где еще японцы могут создавать райское общество пути праведного правителя, как не в Маньчжурии? И могут ли они это делать без маньчжуров?

Услышав это, Камаи пришел в ярость. Стукнув кулаком по столу, он закричал:

— Вы знаете историю Маньчжурии? Японцы пролили много крови в Маньчжурии, чтобы вырвать ее из рук России! Это вы понимаете?

Си Ся побледнел.

— Не кричите! Даже командующий Хондзё не разговаривал со мной таким тоном!

— Я хочу, чтобы вы поняли, что таково решение военного ведомства! — продолжал кричать Камаи.

Его последние слова произвели большой эффект. Си Ся замолчал, и все притихли.

Теперь уже никто не сомневался в истинном лице так называемого кабинета министров и Государственного совета.

Всем стало ясно, что настоящим премьер-министром Государственного совета был не Чжэн Сяосюй, а начальник общей канцелярии Камаи. Впрочем, японцы этого и не скрывали В то время один японский журнал прямо назвал его "премьер-министром Маньчжоу-Го". Раньше Камаи служил в управлении Южно-Маньчжурской железной дороги. Говорят, что вскоре после приезда в Маньчжурию он опубликовал статью, которая получила высокую оценку в военных и финансовых кругах Токио. Его стали считать знатоком Китая и назначили главным управляющим колонией, где он и стал фактическим премьер-министром. Его начальством являлся командующий Квантунской армией, а не я — верховный правитель лишь по названию.

Я и Чжэн Сяосюй были номинальными верховным правителем и премьер-министром, а министры лишь назывались министрами. Да и так называемый Государственный совет существовал лишь для формы. На его заседаниях рассматривались лишь те проекты, которые уже обсуждались на совете вице-министров, созываемом каждый вторник. При этом на них обязательно присутствовал кто-нибудь от Квантунской армии, ибо авторами многих проектов были именно представители командования этой армии.

И все же я считал, что я не Си Ся и японцы не могут не уважать меня. Так, например, я думал, когда шла речь об учреждении Союза сотрудничества.

Однажды, спустя примерно месяц после моего назначения, Чжэн Сяосюй сообщил мне, что Квантунская армия решила создать политическую партию под названием "партия сотрудничества", в задачи которой входило "мобилизовать народные массы для сотрудничества в деле строительства государства", воспитать народные массы в духе "уважения к этикету и послушания". Каждый раз при слове "партия" мне становилось не по себе. Поэтому, услышав это, я очень взволновался, перебил Чжэн Сяосюя и сказал:

— Какая партия? Чего в ней хорошего? Ведь Синьхайскую революцию тоже "партия" начала! Еще Конфуций говорил, что благородный человек полагается на судьбу, а народ не объединяется в группировки. Разве вы все это забыли?

Чжэн Сяосюй, опустив лицо, сказал:

— Ваше величество говорит верно, но таково решение военного ведомства.

Он думал, что я сразу же замолчу, однако на сей раз я решил биться до конца и не соглашался. Я уже привык к его словам "так решило военное ведомство", и они надоели мне. Разозленный, я сказал ему:

— Если вы не можете отказать японцам, позовите их ко мне!

Когда Чжэн Сяосюй ушел, я рассказал обо всем начальнику секретариата Ху Сыюаню, и он одобрил мое намерение.

— Я тоже думаю, что не все дела решает военное ведомство. Ло Чжэньюй говорил как-то, что Чжэн Сяосюй зависит от военного ведомства и не уважает вас. Если ваше величество выступит с обоснованным протестом, вряд ли военное ведомство осмелится встать поперек. К тому же такая партия не принесет пользы ни нам, ни японцам. Разве они этого не понимают?

Я считал, что Ху Сыюань прав, и принял твердое решение. Через два дня ко мне один за другим пришли советник четвертого отделения штаба Квантунской армии Катасура, начальник штаба Хасики и другие, но я оставался непреклонен.

Через три месяца я поверил, что одержал победу. Было решено не образовывать партии, а учредить лишь Ассоциацию содействия в качестве организации, пропагандирующей правительство. Ассоциация должна была включать в себя все население, а вернее, всех мужчин, которым исполнилось двадцать лет. Женщины объединялись в Организацию женщин, а молодежь от 15 до 20 лет считалась членами Союза молодежи. Подростки от 10 до 15 лет входили в состав Детской организации.

Командование Квантунской армии, изменив "партию" на "ассоциацию", фактически ни в чем мне не уступило. Оно считало, что так будет удобней воздействовать на народ. Так было легче пропагандировать рабство и покорность в народе. Я же ничего этого не видел и думал, что все-таки японцы со мной считаются.

Неудивительно, что позднее я снова нарвался на неприятность. Это случилось после заключения японо-маньчжоугоского секретного договора.