УБИЙСТВО АДОЛЬФА ГИТЛЕРА

Вне бункера эсэсовская охрана без всякой необходимости громко хлопала тяжелыми стальными дверями — настроение у всех было мрачное и нервное. Поступали тревожные сведения о том, как продвигается наступление «Иванов», вот они уже у станции метро «Штадтмитте», всего в 200 метрах от бункера, выходить в сад Имперской канцелярии небезопасно. Эти сообщения усиливали и без того тягостное напряжение. Генерал СС Раттенхубер все утро поддерживал контакт с Борманом и Штумпфеггером, с которыми он имел долгое секретное совещание. Все остальное время Раттен хубер с почерневшим лицом сердито отчитывал в бункерах канцелярии членов своего штаба — оплакивал отсутствие дисциплины, но воздерживался от мер по ее укреплению, опасаясь, что это может привести к тому, что все вообще рухнет.

Перепуганный Геббельс, знавший, о чем говорили Рат-тенхубер и Борман, пытался схорониться у себя в комнате, читая одну из двух книг, оставшихся на его опустевшем столе.

Мы можем представить себе, как волочивший ноги Гитлер приходил для разговора с Геббельсом: таза водянистые, но все еще исполненные демонической силы, лицо красное, со следами слез, из уголка рта тянется струйка слюны, Он судорожно выбрасывает вперед сжатый кулак, при этом движения его не синхронны, когда он колотит кулаком воздух, повторяя: «Предательство, предательство», грозит возмездием тем, кто предал его: «Гибель мягкотелой германской нации, упустившей шанс достичь величия», которое он ей обещал.

Геббельс, с пустыми глазами, высохшим ртом, измученный, смотрит, как Гитлер ковыляет от стены к стене, возбужденно размахивая пачкой бумаг, которые одна за другой выскальзывают из его рук и, порхая, ложатся на стол или на пол. Геббельс пытается приободрить фюрера, но его потухшее лицо отражает страх на лице Гитлера.

Так проходит полчаса — они кажутся вечностью.

Борман приглушенным голосом разговаривает по телефону с Раттенхубером. Его плечи напряжены, локти выдвинуты так, словно он хочет прикрыть ими телефонную трубку, сделать звук еще тише. Штумпфеггер, мрачно потягивающий виски из стакана для анализов мочи, с неудовольствием смотрит на своего коротышку компаньона, нависая над столом.

От Руггенхубера поступает по телефону сообщение: весь персонал, за исключением выделенных лиц, должен немедленно покинуть нижний бункер и не заходить туда вплоть до нового распоряжения. Все должны находиться в верхнем бункере или в проходе в Имперскую канцелярию, пока не поступят новые указания. Ропот взволнованных голосов смолкает, как только с верхнего этажа появляются трое эсэсовцев, чтобы привести приказ в исполнение. Секретарши — некоторые из них выпивали, другие спали или играли в карты — торопятся уйти, жалуясь на отсутствие всякой информации.

В коридоре Линге настаивает на том, чтобы его заместитель Крюгер, чье дежурство должно продолжаться еще два часа, сдал ему смену; протест Крюгера резко обрывает Борман. Высунув голову из своей комнаты, он сердито машет Крюгеру рукой, показывая, чтобы тот убирался, и приказывает Линге взяться за дело, и без шума. Линге, обрадованный этим вмешательством, следит за тем, как Крюгер выходит за дверь, и без всякой необходимости наблюдает, как тот поднимается по ступенькам и исчезает из виду.

Вернувшись в коридор к двери комнаты Гитлера, Линге торопливо переговаривается с Борманом и достает из-под скамьи одеяло и складывает его на стуле в коридоре. Он стучит в дверь и входит в гостиную — там он обнаруживаег находящуюся в обмороке Еву, с головой, закинутой на спинку дивана, кровь из ее запястья капает на ручку дивана.

Линге поспешно заворачивает подол ее платья вокруг кровоточащего запястья и берет ее на руки. Ближайшая комната — спальня Гитлера, и, когда Линге останавливается, чтобы открыть туда дверь, кровь капает на пол. После этого он довольно бесцеремонно бросает Еву на кровать, где ее рука бессильно падает вдоль тела, и торопится по коридору в поисках Штумпфеггера, чтобы рассказать ему, что Ева попыталась покончить с собой.

Штумпфеггер ругается, отставляет свой стакан и хватает бутылку виски. Запрокинув голову, он делает большой глоток и, держа бутылку в руке, идет вслед за Линге в спальню, чтобы цинично глянуть на все еще находящуюся в обмороке Еву. Без особого интереса он разглядывает ее запястье, потом опоражнивает бутылку, роняет ее на пол, загоняет ее ногой под кровать и опускается на колени, чтобы остановить кровь.

Линге спешит в кабинет Штумпфеггера, чтобы взять там одежду и бинты для Штумпфеггера, и тут его хватает Борман, чтобы узнать, что происходит.

Гитлер, услышав шаги, выходит из комнаты Геббельса и, рассерженный, шаркает до прихожей своих апартаментов, где кричит, требуя объяснений. Но эсэсовская охрана уже покинула нижний бункер, как и большинство его обитателей. Гитлер пугается, подозревая что-то неладное.

Он еще ковыляет до прихожей, когда возвращается Линге. На вопрос Гитлера, что происходит, Линге отвечает, что Ева вскрыла себе вены, и предлагает фюреру ампулу с цианистым калием из маленькой медной шкатулки и армейский пистолет, который достает из ящика стола.

Непонимающе глянув на своего камердинера, Гитлер обзывает его «глупой деревенщиной» и поворачивается к нему спиной.

Линге берет ампулу с цианидом и сзади пытается засунуть ее в рот Гитлеру, сжимая своими сильными пальцами челюсти Гитлера, чтобы тот открыл рот. Несмотря на свою слабость, Г итлер умудряется вырваться из хватки Линге и опустить голову. Теперь все усилия Линге ни к чему не приводят, хотя теперь лицо Гитлера почти перед ним.

Но оскорбление уже нанесено, первый акт насилш совершен. Разъяренный Линге поворачивает этого преж девременно состарившегося человека спиной к себе и на чинает душить. В ужасе он держит фюрера перед собой пока слюна не перестает вытекать изо рта и тот не затихает Линге все еще держит труп почти на вытянутой руке когда в комнату входит Штумпфеггер, который оставит жалобно, но достаточно громко стонущую Еву в спальне Штумпфеггер приказывает Линге положить труп на пол Убедившись, что Гитлер мертв, Штумпфеггер достает из кармана щипцы для разламывания ампул. Он проворно и профессионально раздавливает ампулу под высунутым языком Гитлера.

Штумпфеггер выходит в коридор и приказывает эсэсовским охранникам принести труп, лежавший за дверями бункера, а теперь принесенный в гардеробную охраны и бесцеремонно брошенный там. Эсэсовцы приносят его в комнату Евы, где на кровати лежит ее расстегнутое на спине синее платье. Труп втискивают в платье, а голову прикрывают тем же одеялом, которое эсэсовцы использовали, когда тащили сюда труп женщины.

Фальшивую Еву укладывают рядом с Гитлером, лежащим на одеяле. Его лицо, красное от негодования, оставляют частично открытым в подтверждение тому, что конец, в конце концов, наступил.

Ева очнулась от своего истерического состояния, и ей сообщили, что Гитлер покончил жизнь самоубийством. Она вряд ли отдает себе отчет в происходящем, когда карабкается вверх по задней лестнице.

Тошнотворный запах цианистого калия заполнил всю комнату, а мы можем присоединиться к взволнованному Линге, когда он открывает дверь после того, как он «обнаружил» «двойное самоубийство» и сказал Борману загадочные слова: «Дело сделано, министр». После этого он бежит с расстроенным видом вверх по лестнице на верхний этаж и дальше в Имперскую канцелярию, выкрикивая потрясающую новость: «Фюрер мертв!» Когда Линге оказывается у массивной двери, из кухни высовывается фигура одной из кухарок Констанции, которая спрашивает: «А что с Евой, Гейнц?» Линге какое-то время бессмысленно смотрит на нее, прежде чем открыть дверь и ворваться в бункер эсэсовцев, продолжая кричать: «Фюрер мертв!»

Разговоры среди персонала бункера замерли, когда появился Раттенхубер, выглядевший потрясенным этой новостью. Другой прагматик Баур избегал всяких разговоров и не хотел слушать распространявшиеся слухи. Ак-сман спустился в нижний бункер и вместе с Линге присоединился к хору: Гитлер умер достойной смертью, он умер как офицер и джентльмен, застрелившись и приняв яд.

У каждого в этот момент в головах пробегали их тайные мысли.

Похороны и погребальный костер шли по плану: зубной врач, эсэсовец Кунц, быстренько поставил золотой мост под язык мнимой Еве, завершая, таким образом, подлог перед тем, как ее вынули из одеяла и опустили в воронку от снаряда, слегка присыпав сверху землей, камнями и мусором.

Эсэсовский офицер остался стоять в задумчивости, когда место действия опустело и похоронная команда скрылась в бункере. Он утаптывал края воронки каблуком своего эсэсовского сапога.

Окончание этой истории известно, поэтому нет необходимости восстанавливать события.

Неонацистские группы, которые в настоящее время так чтут миф о бункере, должны согласиться с тем, что Гитлер оказался предан всеми, кто его окружал, — Борманом, Геббельсом и под конец даже Евой. Его предала даже его личная охрана из эсэсовцев вопреки их песенке о верности: «Когда все неверны, мы сохраняем верность, так что всегда на этой земле перед тобой будет это знамя».

Один из них — Линге, — вероятно, задушил колеблющегося от ужаса фюрера. А сами эсэсовцы помогли убить миф.

Строки поэта XIX века Богуслава фон Селчова могут помочь нам понять, что переживал Гитлер:

Я ненавижу толпу,

Бессильную толпу,

Податливую толпу,

Которая сегодня верит в меня,

А завтра вырвет у меня сердце.