ЗАМЫСЕЛ ПОДЛОГА

Если оценивать очевидное, то более чем похоже, что с самого начала Ева была движущей силой заговора, потому что в ином случае не было бы повода для подмены. Это меняет наше представление о «спокойной» Еве.

Дата изготовления в конце 1944 года дубликатов золотых мостов, которые Ева никогда не надевала, свидетельствует, что обман готовился уже тогда. Нет никаких доказательств того, что Ева затребовала хотя бы один из двух золотых мостов, изготовленных для нее, — они могли быть изготовлены только для совершения подлога. Кэте Хейзерман намекала на то, что изготовление золотых мостов было абсолютно ненужным. Все это говорит о том, что Ева, должно быть, заранее рассудила, что совершенно не обязательно, чтобы ее вынудили совершить самоубийство.

Более чем вероятно, что замысел подлога относится к середине 1943 года, ибо уже тогда становилась ясной перспектива поражения и нацистская верхушка стала разрабатывать различные планы (главным образом финансовые). Окончательное решение насчет двух посмертных подлогов, вероятно, было принято еще в то время, когда спасение фюрера еще считалось возможным.

Однако даже сам Гитлер должен был в конце концов признать, что его физическое состояние не позволит ему сбежать, но не смогут улизнуть и другие.

Заместитель Гиммлера Вальтер Шелленберг на допросах западными союзниками заявлял о своей полной уверенности в том, что Гиммлер приказал убить Гитлера. Даже если Шелленберг ошибался и такого приказа не было, невозможно допустить, чтобы СС согласилось с таким позором, если бы умственно и физически разложившийся Гитлер попал в руки советских властей, так что хвастливое заявление Гитлера о самоубийстве прозвучало отчаянным и неубедительным сигналом.

Все это ставило Еву в довольно трудное положение. Судя по всему, она добровольно приняла решение присоединиться к Гитлеру в бункере в тяжелый для него момент, но и, как предполагается, избрала для себя вариант присоединиться к нему в совершении самоубийства при условии, что станет его новобрачной. (Предполагалось, что множество других женщин в Берлине проглотило нацистскую наживку насчет того, чтобы умереть вместе со своим фюрером, но советские солдаты обнаружили в воронке от снаряда только два трупа, а отнюдь не половину женского населения города.)

Однако знал ли Гитлер, что его новобрачная должна выжить? Он уже продемонстрировал свою реакцию на предполагаемое предательство Геринга, а потом и Гиммлера, и воспоминание о длившемся целый день припадке бессильного, обвинительного гнева, разразившегося 22 апреля, все еще мрачным облаком висело в душной атмосфере бункера. Из анализа его умственного расстройства видно, что Гитлер все воспринимал очень лично, при том, что был уже не в состоянии оставаться самим собой. Весьма маловероятно, чтобы кто-нибудь взял на себя смелость сообщить Гитлеру, что Ева не собирается вы полнить их договоренность о самоубийстве, а на самом деле собирается бежать. Это выглядело бы последним предательством.

Тем не менее у Евы было такое намерение. В реализации плана подлога Ева должна была быть включена, потому что в ином случае фальшивка, о которой мы знаем, была бы лишена всякого смысла.

Если, а это более чем вероятно, Гитлер был в неведении о планах спасения Евы, то Ева более или менее зависела от СС в том, чтобы в последний момент ее отделили от фюрера (и от других обитателей бункера), потому что только личная охрана Гитлера была в состоянии осуществить подлог.

Обмануть фюрера, когда Гитлер мог бы обнаружить обман, значило бы бросить вызов самому фюреру. В обычных обстоятельствах такой вызов означал смерть. По в данный момент смерть угрожала не тем людям, которые уже демонстрировали свое неуважение, позволяя своему измазанному супом и шоколадом вождю ковылять по бункеру, а самому Гитлеру.

В довершение этой картины у эсэсовской охраны должно было выплеснуться в конце концов то, что московские архивы именуют «врожденной ненавистью слуги», но похоже, что не это заботило людей, у которых на карту было поставлено собственное спасение.

Но когда такой план мог быть приведен в исполнение?