ТРУП «ЕВЫ БРАУН»

Когда мы переходим к следующему трупу, который исследовала комиссия, мы можем отчетливо видеть основания для подобной осторожности.

Иван Клименко, начальник отдела контрразведки СМЕРШ 79-го стрелкового корпуса, был тем человеком, который действительно отвечал за поиски Гитлера. После войны он рассказал Безыменскому:

«Естественно, что мы спросили Фосса, где может находиться Гитлер. Фосс не дал прямого ответа, сказал только, что покинул бункер вместе с адъютантом Гит-лера, который сказал ему, что Гитлер покончил жизнь самоубийством и что труп его зарыт в саду Имперской канцелярии.

После этого допроса я решил вернуться в Канцелярию и попытаться найти там какие-нибудь следы.

Мы приехали туда в джипе, в котором находились я, Фосс, подполковник армейской службы контрразведки и переводчик. Мы спустились в бункер. Там было совершенно темно. Мы освещали себе дорогу фонарями. Фосс вел себя довольно странно, он нервничал, бормотал что-то неразборчивое. Мы поднялись на поверхность и оказались в саду неподалеку от аварийного выхода.

Было около 9 часов вечера (3 мая). Мы подошли к большой цистерне, где должна была быть вода для

тушения пожаров. Цистерна оказалась полна трупов.

Здесь Фосс остановился и, показывая на труп, сказал:

«О, это тело Гитлера!»

У Клименко на этом этапе появились свои сомнения: на трупе были заштопанные носки! Он оставил тело на месте, чтобы забрать его на следующий день. 4 мая труп исчез — его перенесли и положили в одном из залов рейхсканцелярии.

Пятеро из шести немецких свидетелей, приведенных туда, сказали, что это не Гитлер, и только один сказал, что «может быть». Договорились, чтобы приехали советские дипломаты и подтвердили опознание, а пока что поиски продолжались. (Опять возникает миф о двойнике Гитлера — миф, порожденный тем, что журналист Джеймс О’Доннелл описал точно такой же случай, когда он пришел к выводу, что перед ним труп двойника. Но это мог быть случай просто ошибочной идентификации.)

Вместе с командиром взвода Панасовым и несколькими солдатами Клименко направился к выходу из бункера. Рядовой Иван Чураков спустился в близлежащую воронку, засыпанную жженой бумагой, и обнаружил там ноги. Были извлечены два обгоревших трупа, но поскольку опознать их было невозможно, а советские дипломаты должны были приехать только днем для опознания предполагаемого трупа Гитлера, Клименко приказал захоронить трупы.

Когда в 2 часа дня советские дипломаты приехали, Клименко упустил возможность того, что первый труп, опознанный Фоссом, действительно мог быть трупом Гит-лера. Клименко вернулся к выходу из бункера рано утром 5 мая. На этот раз он и его люди вырыли два трупа и обнаружили, что в той же воронке зарыты еще две собаки. (Детали вскрытия этих собак уже приводились.)

Другой советский документ, обозначенный как «Доклад», датированный 13 мая 1945 года, придает интересный нюанс первоначальным показаниям Гарри Менгерхаузена. Эти показания, данные им в присутствии Клименко, выступавшего в роли следователя, были подписаны самим Менгерхаузеном. Он утверждал, что из окна Имперской канцелярии видел, как горели трупы за полчаса до того, как их захоронили в воронке. (Эта часть показаний явно не точна в том, что касается сожжения трупов, но главное в них — это точное место захоронения.) Мен-герхаузен не только 13 мая опознал воронку, где захоронили трупы, но его в этот момент снял советский фотограф. По словам Клименко, это была та же самая воронка, где он обнаружил трупы.

К тому времени предполагаемые трупы Гитлера и Евы Браун уже увезли.

«Документ № 13», «относящийся к патологоанатомическому обследованию частично сожженного трупа неизвестной женщины (предположительно жены Гитлера)», датированный 8 мая 1945 года, описывал труп женщины ростом примерно 150 см. Возраст ее определить было трудно, но предположительно между 30 и 40 годами. (В феврале Еве Браун исполнилось 33 года.) Труп сильно обгорел —это был самый обгоревший труп из всех, которых обследовали советские врачи. Почти вся верхняя часть головы была сожжена, а в передней части черепа он был разрушен до середины лобной пазухи. Височные и затылочные кости (по бокам головы и сзади) истончены, потрескались и распались от жара на мелкие кусочки. Однако не было никаких свидетельств пулевого ранения.

Правая сторона лица, а также шеи сильно обгорели, но левая сторона сохранилась лучше. По-видимому, труп лежал на правом боку, когда его жгли (что отчасти противоречит свидетельствам о сожжении трупов). В результате единственная неповрежденная часть кожи тянется от левой лопатки до поясницы и левой ягодицы. Правая сторона грудной клетки и брюшной полости сгорели полностью, так что открываются внутренние органы. Правая рука сгорела до такой степени, что нижняя часть кости руки разрушена полностью, а правая кисть особенно пострадала от огня, хотя и сохранилась. Нижние конечности не так пострадали от огня, хотя кожа почернела и потрескалась, а стопа стала коричневого цвета.

К своему удивлению, русские обнаружили в левой части груди, недалеко от грудины, два отверстия, явившиеся, по-видимому, результатом ранения от шрапнели или пули; каждое отверстие примерно сантиметр в диаметре. Имелись также, как они их описали, «тяжкие повреждения грудины»: в верхней части левого легкого имелись две дырки диаметром от 0,4 до 0,6 см, в левой плевре скопилось около полулитра крови. В той же грудной полости найдены также шесть стальных кусочков размером около 0,5 кв. см. В верхнем желудочке сердца обнаружили два отверстия 0,8 и 0,4 см. «Они окружены двумя ясно различимыми сгустками крови; аналогичные повреждения присутствуют в левой плевре».

Данные открытия указывают на то, что личность, которую осматривали русские, была тяжело ранена шрапнелью при жизни, потому что скопление крови в тканях может произойти только при жизни, после смерти этого быть не может. Так что, если бы причиной смерти было отравление цианидом, а в труп стреляли, когда он горел, в нем не могло быть таких отчетливых поражений грудной клетки, легких, плевры или сердца.

Кроме того, весьма маловероятно, чтобы осколки шрапнели проникли в левую сторону трупа, лежавшего в воронке от снаряда. Эта единственная деталь ставит под сомнение всю легенду об этой женщине, которая ушла из жизни вместе с Гитлером.

Правда, во рту у трупа были обнаружены осколки стекла, но они отличались от мелких, тонких осколков, обнаруженных у других трупов, когда они раздавливали ампулы, а потом скрежетали зубами в судорогах. «В полости рта между зубами и под языком обнаружены большие желтоватые осколки стекла от 1 до 5 кв. мм от тонкостенной ампулы» — осколки, похожие по размеру на те, которые получаются, когда ампулу раздавливают один раз.

Во время вскрытия был отмечен отчетливый запах миндаля (цианида), исходивший от трупа. Однако и в этом случае советские врачи оказались в затруднении. Когда они рассекали легкие, мозги или кишечник, когда вообще вскрывали труп, они не почувствовали какого-либо запаха цианистого калия, и ни в одном из органов, отправленных на патологоанатомическое и токсикологическое исследования, не имелось каких-либо следов цианида.

Как это может быть объяснено? До известной степени запах миндаля мог испариться вместе с огнем, но следы его выявились бы при токсикологическом исследовании. Однако запах миндаля сохраняется, если цианид вводят в рот трупа после того, как он сожжен, — факт, который русские просмотрели. Их затруднения усугублялись тем, что довольно трудно представить себе женщину, совершившую самоубийство, а потом смертельно раненную шрапнелью! Совершенно запутавшись, врачи состряпали выводы, предпочитая игнорировать все значение кровоизлияния в ткани тела до смерти и неправильно истолковать результаты токсикологического анализа. Тщательно подбирая слова, они пришли к заключению, что;

«Исходя из того факта, что аналогичные ампулы были обнаружены в других трупах (Документы 1 — 11) и запах горького миндаля распространялся после вскрытия трупов (Документы 1 — 11) и основываясь на химическом анализе внутренних органов трупов, в которых было установлено наличие цианистого калия (Документы 1 — 11), комиссия пришла к выводу, что, несмотря на тяжелые ранения в области грудной клетки, непосредственной причиной смерти явилось отравление цианидом».

Иными словами, оказавшись перед выбором между неправдоподобным и тем, что казалось невозможным, и не допуская третьей возможности — посмертного обмана, — советские патологоанатомы склонились к невероятному: женщина, смертельно раненная шрапнелью в сердце и в легкие, уже умирая, сознательно решила совершить самоубийство!

Они предпочли поверить, что смерть явилась результатом отравления цианистым калием, потому что ампулы и запах, обнаруженные в других трупах, были приняты как доказательства. Советские врачи выбрали путь игнорирования отрицательного токсикологического анализа этого трупа, хотя они знали высокую чувствительность анализов на присутствие цианида в тканях и почти никогда не слышали, чтобы симптомы не проявлялись при отравлении цианидом.

Вместо этого советские патологоанатомы сосредоточились на стоматологических доказательствах, которыми они располагали, — на них они построили всю идентификацию. Представляя свой отчет, они нс сопроводили его официальным заключением об этой идентификации.

Пришло время проверить и эти стоматологические доказательства и таким образом раскрыть характер обмана при посмертном вскрытии.

Совершенно очевидно, что значительная часть правой стороны верхней челюсти была разрушена огнем, и один этот факт делает сравнение с остальными данными зубоврачебных исследований весьма затруднительным. Еще большие трудности возникают, когда зубы не закреплены во рту. Зубная эмаль огнеупорна, и очень редко случается, чтобы огонь разрушил зубы. Однако во время аутопсии только четыре зуба и один корень можно было восстановить и определить, что они относятся к верхней челюсти — это открытие само по себе в высшей степени странное. Эти зубы были обнаружены между языком и нёбом — тоже довольно странное местонахождение.

Схема зубов, тщательно вычерченная зубным врачом Гитлера и Евы Браун профессором Гуго Блашке, захваченным западными союзниками, показывает, что оба левых клыка в левой верхней челюсти Евы подвергались серьезным починкам. Отчет о вскрытии фиксирует, что лечению подвергались зубы нижней челюсти, а нс верхней. Вдобавок схема Блашке показывает, что верхний правый коренной зуб имел большую пломбу, а ведь верхний правый коренной зуб, найденный на языке, был вполне целым.

Схема зубов Евы Браун подготовлена профессором Согнесом по материалам допроса ее дантиста доктора Блашке, арестованного в мае 1945 года. Схема показывает хорошее состояние зубов - даже по современным меркам - с малым количеством пломб н отсутствием коронок. С такими зубами протез не нужен. Тот факт, что протез для Евы был изготовлен, хотя она нм не воспользовалась, и что в обугленных женских останках был найден зубной протез, заставляет немедленно усомниться в том, что найденный труп - это Ева Браун.

На левой стороне нижней челюсти были восстановлены шесть зубов, начиная от переднего резца и до второго коренного зуба. «Документ № 13» вскрытия констатирует, что «второй резец имеет темное пятно, клык, два малых коренных зуба и два больших коренных зуба сохранились. Все они отчасти сношены, и на них видны следы врачебного вмешательства». Схема зубов, вычерченная Блашке по рту женщины, которую он осматривал всего несколько недель назад — в марте 1945 года, — не указывает ни на какие вмешательства зубного врача, наличие дупла или каких-нибудь других повреждений на зубах нижней челюсти. Репутация Блашке сильно пострадала бы, если бы за зубами любовницы Гитлера так плохо следили, как это видно по зубам трупа предполагаемой Евы Браун.

В правой части нижней челюсти не было обнаружено ни одного зуба —- новое, весьма удивительное открытие, учитывая стойкость зубной эмали. Однако эта тайна поначалу, казалось, была раскрыта, но в действительности она значительно осложнилась, когда:

«В полости рта под языком найден мост из желтого металла (золото), неприкрепленный, который соединял второй правый малый коренной зуб и третий правый малый коренной зуб при помощи золотой коронки; на металлической пластинке моста крепятся первый и второй искусственные белые малые коренные зубы; они выглядят так, что их нельзя отличить от естественных зубов».

Иными словами, хотя мост не был на месте, легко было предположить, что он заменяет на нижней челюсти первый и второй коренные зубы, прикрепляясь коронкой ко второму малому коренному зубу и третьему коренному зубу.

Однако Блашке не отмечал в своей схеме никакого моста, он не показывал также никаких следов врачебного вмешательства или приготовлений к установке моста, зафиксированного или съемного. На схеме Блашке видна эмалевая пломба на верхушке первого малого коренного зуба, но больше ничего. Место, о котором идет речь и которое расположено под мостом, очень кстати исчезло из трупа.

Сравнение результатов вскрытия со схемой зубов Евы Браун окончательно убеждает, что женский труп, найденный около бункера, не является трупом Евы Браун, и вот почему:

— У Евы Браун было двадцать шесть собственных зубов, русские обнаружили только одиннадцать. У нее были все передние зубы, русские нашли только один — левый резец.

Сравнение схемы Блашке с несколькими зубами верхней челюсти обнаруживает такое количество патологических несоответствий, что совершенно очевидно: ни один из этих зубов не мог принадлежать Еве Браун.

— Схема зубов, вычерченная Блашке, показывает, что верхний левый малый коренной зуб основательно чинили. Никаких следов лечения на зубе найденного трупа не было.

— «Документ № 13» указывает, что все зубы нижней челюсти трупа подвергались серьезному лечению, в то время как записи Блашке свидетельствуют, что у Евы эти зубы были в полном порядке; стоматологическое обследование, осуществленное в марте 1945 года, отмечало удовлетворительное состояние зубов.

— Имеет место разительное несоответствие между отмеченными в советском «Документе № 13» следами лечения и разрушениями зубов, которые к тому же давно почернели; найденный во рту золотой мост высочайшего качества с белой искусственной эмалью не только не соответствовал цвету зубов, но и разительно отличался от качества лечения, к которому прибегала неизвестная женщина. Там, где должен был крепиться золотой мост, челюсть была разрушена и не было ни одного зуба, где бы она могла крепиться. Записи Блашке вообще не содержат упоминания о таком мосте».

Упоминая золотой мост, советский отчет о вскрытии заявляет, что этот мост рассматривался «как самое важное анатомическое доказательство при идентификации личности». Следовало бы задать вопрос: что подразумевали русские под этой фразой?

По всей видимости, тогда, 8 мая 1945 года, когда составлялся этот отчет, их мнение было вполне оправданным. В то время они могли полагать, что если им удастся найти стоматологические записи или зубного врача, который мог бы подтвердить, что у Евы Браун имелся такой мост, то принадлежность трупа была бы установлена.

Действительно, зубной техник Фриц Эхтман и ассистент зубного врача Кэте Хейзерман, работавшие у Блашке, были обнаружены на следующий день, 9 мая. Доктор Арнаудов (болгарин), принявший немецкое гражданство, повел советских представителей из больницы «Шарите», где они искали профессора Карла фон Эйкена, консультанта, наблюдавшего и лечившего Гитлера, на разрушенную Кюрфюрстендамм, где чудом сохранился кабинет Блашке. С ним отправились два офицера советской разведки — Андрей Мирошниченко, начальник контрразведки 3-й Ударной армии, и его заместитель Василий Горбушин. У них было особое задание обеспечить подлинную идентификацию трупов.

В кабинете Блашке они нашли доктора Брука, который поспешно сообщил им, что Блашке нет, и направил их к Кэте Хейзерман. Она, в свою очередь, переадресовала их к Фрицу Эхтману, которого они быстро нашли у него в доме. В кабинете на Кюрфюрстендамм русские нашли только старые лечебные карты. В стоматологическом кабинете Имперской канцелярии они якобы нашли рентгеновские снимки зубов Гитлера, а также обнаружили ящик с золотыми коронками и запасными мостами для Гитлера и Евы.

Хейзерман и Эхтман первоначально были порознь допрошены Горбушиным, которому помогал майор Быстров. Допрос протекал не очень-то гладко. Горбушин находился в Ленинграде в самое тяжелое время блокады, и его работа состояла в том, чтобы ловить, допрашивать и сажать немецких агентов, просачивавшихся в город. Его поведение привело Хейзерман в ужас. Он допрашивал ее еще несколько раз 10 мая, Эхтмана— 11 мая, а Хейзерман в этот день допрашивал в течение трех часов патологоанатом доктор Фаус Шкаравский, который отметил, что она была чрезвычайно взволнованна и испуганна.

Кэте Хейзерман (подтверждая показания Фрица Эхтмана, хранящиеся в советских архивах) рассказала, что для Евы Браун были изготовлены два одинаковых моста (один запасной), но поставить их уже не было времени ни у дантиста, ни у пациентки.

И когда я интервьюировал ее, и когда потом ее дважды расспрашивал профессор Райдер Согнес, и впоследствии в письмах к нам обоим Хейзерман категорически настаивала на том, что Блашке никогда не ставил мост Еве Браун, чьи зубы были в сравнительно хорошем состоянии — во всяком случае, на ее зубах не было никаких следов кариеса, обнаруженных у трупа. Хейзерман недолюбливала Еву Браун, считая ее самодовольной и испорченной; кроме того, есть основания полагать, что Блашке тоже считал ее «трудным пациентом», так что ни Хейзерман, ни Блашке не имели оснований скрывать правду при ее опознании с помощью стоматологических данных.

Нет никаких указаний на то, что русские вполне осознали значение показаний Хейзерман. Допрашивавший ее Горбушин не был специалистом, стоматологические проблемы, возможно, были выше его понимания, и он вообще запутался с этим мостом, а может быть, его подстегивала необходимость поскорее закончить свою работу. А свидетельство доктора Шкаравского позволяет судить, что он был сосредоточен на Гитлере, а не на его супруге, и его.в действительности никогда не волновали проблемы зубного моста Евы Браун.

Вина русских за то, что они должным образом не оценили факты, которыми располагали, целиком лежит на Горбушине. Дело в том, что Эхтман свидетельствовал, что мост, изъятый изо рта женского трупа, был его, особой конструкции. Кэте Хейзерман подтвердила, что в ящичке из Имперской канцелярии был только один мост — один из двух, изготовленных для Евы, но ни один из которых ей поставлен не был. Хейзерман с готовностью опознала мост, изъятый из женского трупа как второй из тех, изготовленных для Евы, но опять настаивала, что мост этот никогда не ставился. Горбушин явно не поверил ей, предпочитая верить тому, что видел при вскрытии собственными глазами Вместо того чтобы передать ее показания патологоанатомам, он их просто проигнорировал.

К сожалению, протоколы допросов как Эхтмана, так и Хейзерман были написаны «впоследствии» — наверняка не тогда, когда с ними могли внимательно ознакомиться патологоанатомы. Этим можно объяснить то, что советские патологоанатомы, по иронии судьбы, утверждали, что золотой зубной мост является самой важной находкой при идентификации личности! Они должны были прийти к заключению, что нет никаких доказательств того, что женский труп — это труп Евы Браун. Это — минимальное медицинское заключение, какое они могли сделать.

Если схема зубов, вычерченная профессором Блашке, и свидетельство Кэте Хейзерман были справедливы и зубной мост Еве Браун никогда не ставился, то появление этого моста среди останков женского трупа является доказательством тщательно продуманного медицинского подлога.

Подмена трупов практиковалась издавна. Сходство достигалось путем пластической хирургии и работе специалистов-стоматологов, так что вопрос уже был не в похожести, а в полном совпадении с оригиналом. Возможность разоблачения подлога исключалась с помощью убийства двойника, чтобы обман не мог быть разоблачен сходством в поведении или в речи. По в суматохе и хаосе неизбежного краха военного и социального порядка, какой произошел в 1945 году, должны были приниматься гораздо более жестокие и отчаянные меры, многие из которых мало чем отличаются от фарса. Профессор Кейт Мант описывает то время, когда он был членом патологоанатомической службы Комиссии по военным преступлениям непосредственно после войны, когда ряд трупов, захороненных как трупы нацистов, были '.эксгумированы, и выяснилось, что они имеют весьма мало общего с оригиналами. Долгое время оставался нераскрытым подлог, осуществленный шефом гестапо Генрихом Мюллером. Его семья объявила о его смерти в конце войны, и на памятнике на могиле № 1, в 1 ряду, в 6 секторе кладбища в Грюцберге была высечена трогательная надпись: «В память о нашем дорогом отце Генрихе Мюллере, который погиб, сражаясь в Берлине 17 мая 1945 года». Семья даже зарегистрировала его смерть в Берлине 5 декабря 1945 года, и они продолжали ухаживать за могилой и украшать ее цветами вплоть до 1963 года, когда власти Западной Германии приказали раскопать роскошную могилу и обнаружили там перемешанные останки трех трупов.

Обитатели бункера имели основания для посмертного подлога. Всякий такой подлог требует идентификации трупа. Совершенно не обязательно, чтобы труп был в целости, важно только, чтобы имелись документы и какая-нибудь деталь трупа, которую можно сравнивать с документами. Что может быть лучше для такого дела, чем золотой зубной мост? Его легко можно определить как подлинный и без труда вставить в подходящий труп, если соседние зубы удалены вместе с другими признаками, необходимыми для идентификации.

В случае с Евой Браун есть убедительные основания предполагать, что такой посмертный подлог имел место, ибо, как мы теперь знаем, если это, вероятно, был не труп Евы Браун, тогда почему же во рту у этого трупа оказался золотой мост Евы и почему этот труп лежал около предполагаемой могилы Евы? Совершенно очевидно, что такой подлог должен был обдумываться и планироваться заранее, и надо полагать, с помощью либо дантиста, такого, как эсэсовский зубной врач Гельмут Кунц, либо помощника дантиста.

По всей видимости, намерение заключалось в том, чтобы трупы были сожжены до полной неузнаваемости. Когда дошло до выполнения задачи, ответственные исполнители, подавленные и деморализованные, отнеслись к своим обязанностям без должного старания, так что все было проделано грубо и наспех. Только этим можно объяснить, почему труп сорокалетней женщины, которая за некоторое время до этого погибла от попадания шрапнели в грудь, был сожжен недостаточно, чтобы можно было скрыть истинную причину ее смерти. У нее во рту раздавили ампулу с цианистым калием уже после смерти, но цианид уже не мог проникнуть в ткани ее трупа. Ее легкие не могли вдохнуть пары яда, так же как кровь не могла разнести цианид по тканям тела, ибо она уже была мертва.

Однако то, что выбор пал именно на эту женщину с плохими зубами, затруднило попытку выдать ее за Еву Браун даже после того, как, по всей видимости, ее самые испорченные зубы были вырваны.

Остается еще один момент, указывающий на то, как был совершен подлог, и этот момент будет иметь существенное значение, когда мы будем рассматривать предполагаемый труп Гитлера. В данном случае удаление зуба на правой стороне нижней челюсти было произведено наверняка до того, как мост был водружен на место, или, по крайней мере, одновременно. Судя по белому фарфору, можно с большой степенью достоверности предположить, что тот, кто вставил золотой мост, не закрепив его, под язык, сделал это после того, как огонь погас, возможно, ошибочно предполагая, что огонь может уничтожить важное доказательство, которое он сфабриковал. Это предполагает известную степень некомпетентности, поэтому вряд ли это проделывал дантист, или если это был дантист, то он действовал по принуждению. Ампула с цианистым калием, вероятно, была раздавлена во рту в то же время.

Такой посмертный подлог не только совпадает с имеющимися фактами патологоанатомического вскрытия, но он объясняет также пропажу зубов, особенно на правой стороне, там, где должен был быть закреплен мост. Это также объясняет, почему на теле сохранились смертельные раны от шрапнели, и крупные осколки ампулы с цианидом во рту, и запах цианистого калия.

Похоже на то, что предполагаемый труп Евы Браун является бесспорным примером посмертного подлога, но, к сожалению, русские не поняли, что стали жертвой обмана.