СООБЩЕНИЕ ФАРАГО

Во второй половине дня 26 ноября 1972 года по всему миру было распространено сообщение, что «Дейли экспресс» в вечернем выпуске опубликует важные материазы. Незадолго до полуночи новость стала достоянием средств массовой информации. Агентство Рейтер разнесло эту новость по всему миру: Ладислав Фараго, бывший американский секретный агент, разыскал заместителя Гитлера Мартина Бормана в Буэнос-Айресе.

Фараго утверждал, что Борман прибыл в Аргентину 17 мая 1948 года, приплыв туристическим классом на пароходе «Джованни С.» из Генуи, Италия. Он имел паспорт, выданный ватиканским отделом для лиц без гражданства 16. февраля 1948 года и зарегистрированный апостольской нунцатурой в Буэнос-Айресе (№ 073909). Аргентннс-кими федеральными властями ему было выдано удостоверение личности № 1361642. Фараго утверждал, что Борман путешествовал под фамилией Элиазера Гольдштейна, геолога по профессии, якобы родившегося 20 августа 1909 года в польском городе Пьотрков, сына Абрама Гольдштейна и Марии Эстер Садринас. Жена аргентинского президента Ева Перон сама организовывала его приезд, а по прибытии Бормана встречал генерал Соса Молина, военный министр в правительстве Хуана Перона. Документы, на которых имелись синие печати, выглядели абсолютно подлинными. Фараго говорил, что в дальнейшем Борману помогал Анджело Борленги, министр внутренних дел.

17 декабря 1972 года версия Фараго значительно изменилась, а сам он предстал перед враждебно настроенными журналистами на пресс-конференции, устроенной Фрэнком Яблансом, президентом корпорации «Парамаунт пикчерс», которая намеревалась снять фильм по книге Фараго. Вопросы были настолько агрессивны, что в какой-то момент Ябланс вынужден был вмешаться и напомнить, что «министр Фараго не на скамье подсудимых».

Задаваемые вопросы основывались на заявлении, сделанном неделей раньше неким Хуаном Хосе Веласко, которого Фараго считал высокопоставленным офицером разведки и личным другом Хуана Перона, ныне утверждавшего, что он всего лишь бывший сотрудник Перона, вынужденный в настоящее время скрываться.

Перед этим Веласко дал импровизированное интервью Джозефу Новицки, корреспонденту «Нью-Йорк тайме» в Буэнос-Айресе. Веласко признался, что документы, которыми он снабдил Фараго, фальшивые, хотя он и не сказал, кто и зачем столь тщательно их сфабриковал. Далее он сообщил, что фотографии, которые он выдавал как сня тые на чилийской границе, где фигурировал он и Борман, на самом деле сделаны в Буэнос-Айресе в кафе «Торти-ни». На них, заявил Веласко, запечатлен он и 54-летний школьный учитель Николас Сири, у которого, как и у Бормана, был шрам на лбу — результат падения в детстве.

Сири, как утверждал 36-летний Веласко, является его другом около двенадцати лет.

Коренастый Сири, на самом деле немного напоминавший Бормана, был сантиметров на десять ниже рейхсляйтера. Он с негодованием предъявил свое аргентинское удостоверение личности № 1546417 и угрожал привлечь к суду всякого, кто станет угрожать его жизни, выдавая его за Бормана.

История, рассказанная Сири, заслуживает внимания. Он сообщил, что человек, назвавший себя Израелем Зелманом Штайнбергом,

«подошел к нашему столику и заговорил с мистером Веласко и со мной. Сказал, что у него сверхсовременная фотокамера, и он просит разрешения сфотографировать нас. Он не сказал, что это будут за фотографии, но я решил, что типа семейных

Штайнберг объяснил, что мы тем самым окажем ему большую услугу, потому что он хочет испытать новую фотокамеру, обладающую большими возможностями для съемок при слабом освещении без вспышки. Он привел кучу технических обоснований, с которыми я согласился.

Он снял нас с мистером Веласко за столиком кафе «Тортини», а потом попросил нас выйти наружу, где освещение ярче. Наступили уже сумерки Там, у дверей, он несколько раз сфотографировал меня, разговаривая при этом с моим другом Хуаном Хосе Веласко».

Фараго возражал против этих разоблачений, уверяя, что мужчина на фотографии действительно Борман и что документы подлинные. Он утверждал, что человек с фотоаппаратом — это некий С. Л. Стемберг, якобы начальник разведывательного отдела полиции Буэнос-Айреса.

Отвечая на запросы «Нью-Йорк тайме» и «Санди тайме», полиция Буэнос-Айреса заявила, что они не знают такого человека. Однако это отрицание предполагаемого статуса Веласко обе команды репортеров расценили как весьма путаные. По словам представителя аргентинс кой федеральной полиции, «мистер Веласко не является офицером или младшим чином здешней полиции — это все, что я могу сообщить вам».

Когда подлог стал очевидным, редактор «Дейли экспресс» Ян МакКолл потребовал, чтобы Фараго вернул выплаченный ему аванс в пять тысяч долларов. Тут же выяснилось, что издатели его последней книги «Последствия» также выплатили ему в качестве аванса значительную сумму. Ряд документов, выдаваемых Фараго как якобы бумаги из аргентинских архивов, оказались фальшивкой: некоторые из них были взяты из статей в германской печати, довольно грубо переведенных на испанский язык, но выглядевших вполне как аргентинские.

Фараго продолжал утверждать, что документы непод-деланные, и настаивал на том, что, если бы газета не торопила его, он представил бы настоящего Бормана. Фараго сделал еще одно сенсационное заявление, уверяя, что встретил Бормана в монастыре высоко в Андах:

«Когда я связался с ним (Борманом) в феврале 1973 года, он только что перебрался из Чили в Южную Боливию. Он был очень болен, за ним ухаживали четыре немецких медсестры из Ордена искупления грехов в монастыре около Тапизы, в отдаленном уголке провинции Потоси в Андах».

Несмотря на необычайные утверждения Фараго в отношении Бормана и Менгеле, которого, как заявлял Фараго, он тоже обнаружил, проверка его многочисленных папок с архивом показала, что часть его информации весьма ценна, особенно там, где речь идет о некоторых финансовых операциях, которые раздельно друг от друга расследовали несколько разведывательных служб. Выяснилось также, что он действовал в контакте с ЦРУ и израильской разведкой.

К сожалению, привычка Фараго щедро оплачивать своих информаторов привлекла к нему внимание нескольких офицеров из аргентинских секретных служб, таких, как Веласко и неизвестный Стемберг, которые, возможно, увидели в нем источник обогащения.

Другим таким авантюристом, постаравшимся использовать необыкновенно наивного бывшего офицера разведки, оказался немецкий судья Хорст фон Глазенап, который по-прежнему пытался продать документы Фараго. Несмотря на свои сомнительные делишки с Фараго, фон Глазенап подтвердил подлинность записей прослушивания телефонов ряда семей в Германии ради того, чтобы помочь Фараго создать дорогостоящий фильм о Бормане и Менгеле, с которого фон Глазенап, безусловно, рассчитывал получить большие деньги. Эти записи оказались бесполезными.

Какой бы подлинной и тщательно собранной информацией ни обладал Фараго, он подорвал ее ценность, путая ее с материалами весьма сомнительного происхождения. Однако было несколько исследователей, которые видели определенный смысл в продолжении поисков Мартина Бормана, в конце 60-х —начале 70-х годов всплывавшего на поверхность всякий раз, когда шли поиски Йозефа Менгеле. Они чувствовали, что, учитывая очевидный факт, что при таких несовершенных расследованиях и такой наивности нет никакой необходимости объяснять провалы, придумывая какое-то сопротивление, имелись тем не менее свидетельства, что их деятельности противостояла организованная и целенаправленная дезинформация. Эти исследователи полагали, что все это происходит под непосредственным контролем такого мастера дезинформации, как Фредерик Швенд, который подсунул ничего не подозревающим любителям глупые выдумки, запутав тем самым профессиональных следователей.

Швенд, бывший майор СС, был той головой, которая придумала подделку английских банкнот с целью дестабилизации британской экономики. Теперь он жил в Перу, рабо тая старшим инженером на заводе «Фольксваген» в Лиме. Перед тем как обосноваться в Южной Америке, он работал на американскую контрразведку, выслеживая беженцев-нацистов, с тем чтобы сделать им выгодные предложения. Эта работа позволяла ему совершать дорогостоящие путешествия и обеспечила ему огромное влияние во всех южноамериканских странах, а несколько западногерманских журналистов, включая Герберта Джона, жившего в Перу и занимавшегося розыском бывших нацистов, считали его вождем нацистской организации и, главное, одним из защитников Менгеле.

В феврале 1971 года Швенд был арестован по обвинению в соучастии в убийстве богатого перуанца. Судья, который расследовал это дело, конфисковал бумаги, которые впоследствии, как предполагается, попали в руки Ла-дисдава Фараго и содержали переписку между Швендом и Борманом, а также записную книжку с адресами Бормана. Однако описания Фараго того, как он увидел эти вещественные доказательства, в высшей степени драматичны и сразу же вызывают сомнения.

В Южной Америке, конечно, нашлось несколько свидетелей, на которых мог положиться Швенд, включая Виллема Сассена, бывшего главу отдела дезинформации абвера «Скорпион». Сассен попал в Южную Америку в 1948 году и быстро стал приверженцем Адольфа Эйхмана. Он записал 67 магнитофонных лент с хвалебными рассказами Эйхмана о его программе истребления евреев, который уверял, что снова проделает все это.

Даже Сассен содрогнулся, слушая хвастовство Эйхмана. «Должен заявить, — говорил Эйхман на одной из магнитофонных лент, — что я ни о чем не жалею. Слишком рано притворяться, что я из Савла превратился в Павла. Нет, я должен честно сказать, что, если бы мы убили все десять миллионов евреев, подсчитанных в 1933 году гиммлеровским статистиком (доктором Рихардом Коррером), я сказал бы: «Отлично, мы уничтожили врага».

Сассен впоследствии продал эти записи Эйхмана американцам и стал агентом израильской разведки с оплатой пять тысяч долларов в месяц!

Однако еще до того, как Сассен в 1962 году перебежал в другой лагерь, что было продиктовано не только финансовыми выгодами, но и страхом, что его убьют, израильтяне были уверены, что он помогал Менгеле и Борману, хотя он уверял, что ничего не знает о том, где обретается Борман. Израильтяне понимали, что он является ключевой фигурой, будучи советником по связям с общественностью чилийского президента Пиночета и парагвайского диктатора Стресснера. Он должен был оплатить «доверие» израильтян, опознав одного из покровителей Менгеле — Вольфганга Герхарда, редактора фашистской газеты «Рейхсбриф». Однако след Бормана так и не обнаруживался.

Беата Кларсфельд, тоже охотившаяся за нацистами и ставшая впоследствии знаменитой, когда разоблачила Клауса Барбье, «Лионского мясника», утверждала, что она знает о фотографии, на которой сняты Швенд и Борман где-то в Южной Америке.

По крайней мере она — новичок в этом деле — не утратила своего энтузиазма. Но враждебное отношение средств массовой информации к таким попыткам, без сомнения, приглушили интерес израильтян и уменьшили количество денег на столь дорогостоящие поиски, предполагающие наличие агентов в каждой южноамериканской стране. Израильские разведчики сегодня оплакивают возможности захватить Менгеле живым, которые были упущены исключительно из-за того, что испарился энтузиазм. «Это был только вопрос времени, — сказал один из таких агентов. — Если бы у нас был еще год, мы бы его взяли. Всего лишь один год, и мы бы притащили его в Израиль и повесили».

Эти следователи по-прежнему уверены, что множество ложных свидетельств о существовании Бормана исходило от организации, ставившей целью разрушить представление о живом Бормане, или живом Менгеле, или о них обоих.

Теперь нам известно гораздо больше насчет того, насколько семья Менгеле была замешана в том, что он скрывался. Множество семейных и иных писем свидетельствует о том, сколь тщательно семья скрывала свою связь с Йозефом Менгеле. Эти письма и другие свидетельства, обнаруженные позднее, показывают масштабы дезинформации, организованной в Южной Америке нацистами — защитниками Менгеле.

Ныне существуют также свидетельства того, как нацисты, окопавшиеся в министерстве иностранных дел ФРГ, сотрудничали с Менгеле. К примеру, посольство Западной Германии в Буэнос-Айресе выдало Менгеле рабочее удостоверение, дававшее ему возможность просить получения паспорта. Менгеле признался сотрудникам посольства, что уже в течение семи лет он живет под псевдонимом Гельмут Грегор, но на самом деле он Йозеф Менгеле. Он привел точную дату своего рождения, дату развода с первой женой и назвал свои адреса в Буэнос-Айресе и в Гюнцбурге в Германии. В посольстве ему посоветовали обратиться за аргентинским удостоверение личности, а потом вернуться за паспортом. После этот Менгеле направился в аргентинскую федеральную полицию, признался в том, что предоставил ложную информацию о своем приезде в Аргентину, и получил новое удостоверение личности за номером 3940484 Менгеле вернулся в посольство ФРГ и получил там новенький западногерманский паспорт № 3415574. Единственное, что он забыл, так это поставить в своем паспорте штамп «Военный преступник»!

Объяснением этой «оплошности» со стороны посольства ФРГ может служит тот факт, что послом Западной Германии в то время был Бернер Юнкере, бывший помощник Риббентропа и активный нацист. Еще более примечательно то, что он был специальным посланником Риббентропа в Югославии, где усташи перещеголяли даже эсэсовцев своей жестокостью. Когда его интервьюировали в возрасте 85 лет, Юнкере не мог вспомнить, кто такой Менгеле!

Все это дает некоторое представление о том, с какими трудностями охотники за нацистами сталкивались в Буэнос-Айресе. В Парагвае и Чили трудности были еще больше.

Подводя итоги, мы можем утверждать, что нет никаких фактических доказательств того, что Борман был жив после войны. Свидетельства, существовавшие до 1972 года, были скудными и невысокого качества. Они только указывали скорее на Парагвай, чем на Аргентину, Чили или Бразилию.

Ладислав Фараго пролил свет на некоторые финансовые операции, про которые уже было известно, и вот эти-то финансовые операции, проводившиеся по инициативе Бормана, требуют новой проверки. Дело в том, что они дают основания подозревать, что Борман в первую очередь направился в Аргентину, а также выяснить, по каким весьма веским причинам он должен был покинуть эту страну. Расследование, которое вел Фараго в отношении финансовых операций, основывалось на гораздо более серьезных началах, нежели другие его утверждения.

В начале войны нацистские настроения среди немецких иммигрантов в Аргентине были настолько сильны, что была создана специальная комиссия, которая должна была доложить об угрозе самому государству Аргентина. 28 ноября 1941 года Следственная комиссия по расследованию антиаргентинской деятельности доложила, что тысячи немецких иммигрантов «контролируются немецким рейхом», а многие получают прямую финансовую помощь от нацистской Германии. В первые годы нахождения у власти сторонника фашистов Хуана Перона в Аргентине насчитывалось более 1 500 информаторов и агентов абвера.

Перон зарезервировал около десяти тысяч бланков аргентинских паспортов для беженцев-нацистов. Он также направил в Копенгаген в качестве члена дипломатической миссии своего личного представителя Карлоса Пинейро, чтобы тот организовывал бегство нацистов в Аргентину через «Аварийный люк во Флепсбурге». В ноябре 1945 года датчане выдворили Пинейро, обвинив его в использовании дипломатического статуса для вывоза нацистов из Дании.

Перон помогал нацистам в ответ на колоссальные финансовые вложения в его страну. Протокольные записи Рейхсбанка показывают масштаб одной только такой финансовой операции. В ходе операции «Сожженная земля» 100 килограммов платины, 16 тонн золота, 4 638 каратов бриллиантов, не говоря уже о миллионах золотых марок, долларов, фунтов стерлингов и швейцарских франков, были отправлены вместе с сотнями произведений искусства на шести немецких подводных лодках четырем доверенным лицам в Аргентине. Эти четыре доверенных лица певели все это награбленное добро в валюту и золото в сейфы «Банко Германию» и «Банко Тонквист». Все вклады были сделаны на имя Перона и его будущей жены Евы Дуарте. Говорили, что Борман замешан в этих операциях при переводе денег на счет Евы через Людвига Фрейде.

Есть смысл выяснить судьбу четырех доверенных лиц, которые стояли между Евой и деньгами. Людвиг Фрейде, первый из доверенных лиц, был широко известным немецко-аргентинским банкиром, тесно связанным с нацистами. После того как вклады были сделаны, против него был выдвинут ряд обвинений, но потом, совершенно неожиданно, 6 сентября 1946 года расследование было прекращено, как сообщалось, по распоряжению президента.

Если, судя по всему, Фрейде серьезно угрожали, то для этого были достаточные основания. В 1952 году его нашли упавшим на столик во время завтрака — он выпил отравленный кофе.

Рикардо Штаудт, известный бизнесмен, которого считали вторым человеком в списке нацистов, обитавших в Южной Америке, был вторым доверенным лицом. Он попал в автомобильную катастрофу сразу же после того, как Рикардо фон Дейте, сотрудник «Банк Алеман Трансатлантико», третье доверенное лицо, был убит в 1950 году в Буэнос-Айресе.

Четвертым доверенным лицом был доктор Хейнрих Дорге, бывший помощник Ялмара Шахта, финансового гения нацистов. Он появился в Аргентине в 30-х годах и был хорошо осведомлен о жестокости Перона. Он был обречен умереть в 1949 году — его труп нашли на одной из улиц Буэнос-Айреса.

Если Борман добрался до Аргентины после войны, то, учитывая его огромные финансовые вложения в Еву Перон, он, разумеется, понял, что климат здесь не слишком здоровый и что есть места, где можно гораздо более выгодно держать свои вклады, например в Бразилии. (Когда Альберт Блюм, предполагаемый казначей организации ОДЕССА, созданной для финансовой поддержки бывших эсэсовцев, умер в Бразилии в 1983 году, он оставил после себя 39 миллионов фунтов стерлингов.) Борман, как и Менгеле, вероятно, понял, что нет никаких препятствий для переездов из одной страны в другую и получения там гражданства. Особенно гостеприимен был Парагвай. Скорее всего им покровительствовал влиятельный архитектор Фредерико Хаазе. Он был женат на дочери министра финансов Парагвая при президенте Стресснере,