Глава 4 БУНКЕР

Легенда о бункере занимает большое место в современной мифологии, причем не только в Германии, но и повсюду в Европе. В самом начале конфликта между хорватами и сербами в бывшей Югославии западные корреспонденты в Хорватии услышали, как там превозносили последнюю защиту бункера и сравнивали ее с ситуацией в Хорватии.

В идеологии этого вновь возникающего сейчас правого крыла утвердился хорошо отработанный образ гитлеровского бункера во время осады. Отчаянно решительные, угрюмые, храбрые и доблестные герои-эсэсовцы из элитной части Зеппа Дитриха, их черные мундиры все еще девственно чисты, серебряные буквы «СС» на воротничках поблескивают, они стреляют с бедра из автоматов, отбиваясь от орд Красной Армии, сражаясь за своего фюрера, в то время как бункер, чудо подземного сооружения, медленно раскрывает свои секреты — подземная Валгалла, пылающая огнем славы.

На самом деле бункер Гитлера был частью комплекса, наспех спланированного и обустроенного хуже, чем любой другой бункер, какие трусливый фюрер выстроил, потворствуя своей мании преследования. Этот комплекс из соединенных между собой бункеров около министерства иностранных дел, Имперской канцелярии и министерства пропаганды никогда не предназначался для размещения в нем командных структур, а только как бомбоубежище. Верхний уровень бункера самого Гитлера начали строить в 1936 году — скромное сооружение со стенами всего в метр толщиной предназначалось тогда только для обслуживания старой Имперской канцелярии. В любом случае весь комплекс был нелепым местом, чтобы выбирать его в качестве командного центра, его единственным достоинством, как заметит впоследствии один саркастически настроенный советский полковник, было то, что бункер расположен «близко от магазинов».

С середины 1944 года бомбардировки союзников заставили проектировщиков «нерушимого Тысячелетнего Рейха» обеспечить себе существование под землей, и комплекс начали расширять, углублять, одевать в бетон. Убежища с вентиляцией стали обязательной приметой с тех пор, как американцы начали бомбить город днем, а англичане ночью. Больше спасаться в центре Берлина было некуда: великолепное здание Имперской канцелярии с его огромными комнатами с массивными мраморными столами, помпезными дверями и многочисленными тяжелыми канделябрами оказалось неподходящим — здесь можно было расположить только военный командный пост. Обитая со своими приспешниками в бункере, Гитлер находился в 24 километрах от Объединенного генерального штаба в Цоссене, к югу от Берлина. Для Гитлера, как Верховного главнокомандующего, не было никакого смысла находиться вот так далеко от своего генерального штаба. А может быть, и был?

Гитлер теперь был так уверен в опасности хоть какой-то критики, в заразности инакомыслия среди своего высшего командования, что прибег к такой экстраординарной мере, как требование к высшим армейским чинам подписывать клятву молчания, прежде чем они будут допущены на любую «конференцию» с Гитлером. Само понятие «конференция» приобрело совершенно иной характер, но военачальники вынуждены были проглотить свою гордость и соглашаться на то, что им затыкали рот.

Гитлер теперь поссорился со всеми командующими войсками, с одиннадцатью из восемнадцати фельдмаршалов, с двадцатью одним из почти сорока полных генералов и со всеми командующими трех секторов Восточного фронта. Тем не менее все они по-прежнему выполняли его приказы, воплощая на практике идеи, которые, как потом все они понимали, являются, с военной точки зрения, полным безумием.

Публикация генералом Вальтером Варимонтом записей различных «конференций» раскрывает поверхностный характер дискуссий между Гитлером и генеральным штабом — дискуссий, которые очень часто имели дело с проблемами совершенно неразрешимыми и в которых они даже не пытались обратиться к насущным делам. При чтении этих записей возникает совершенно нереальная картина: профессиональные фельдмаршалы потворствуют пехотинцу из другой эпохи, покорно выслушивая его непритязательные солдатские анекдоты и неточные, противоречивые обстановке неминуемого разгрома ответы на их конкретные вопросы. Со смешанным чувством гордости и совершенно очевидной глупости Варимонт записывает, что генеральный штаб понимал, что Гитлер совершенно не способен руководить простейшими военными операциями и что к нему с величайшим презрением относятся те самые люди, которые из привычки подчиняться и из чувства патриотического долга помогают ему уничтожать свою родину.

Поначалу они терпели его слабоумие с разной степенью неохоты, но когда началась война, они отказались от своей враждебности к Гитлеру, хотя внутри у них кипело раздражение. Практически в последние месяцы войны многие армейские командиры были преисполнены решимости сделать все, что в их силах, и игнорировать все противоречивые приказы. Многие из них были только счастливы не получать такое количество приказов, противоречащих здравому смыслу, и они приветствовали то, что Гитлер был изолирован в своем берлинском бункере. В последние два месяца войны почти все они, за исключением Кребса, начальника генерального штаба, и Йодля, начальника оперативного отдела Объединенного генерального штаба, считали приказы Гитлера совершенно ненужными бумажками. Они знали, что война бесповоротно проиграна.

Хотя Гитлер и считал это проявлением пораженческой власти, он справедливо боялся, что включение его узкого кружка подхалимов в огромный армейский командный бункер таит в себе опасность того, что его физическое состояние будет выглядеть смешным, а его умственные способности и его решения окажутся под вопросом. Поэтому он предпочитал изоляцию в компании Бормана, Лея, Ламмерса и Геббельса, хотя должен был понимать, каковы могут быть военные последствия такого добровольного отделения командующего от командных структур.

Изоляция, конечно, имела место: один телефонный коммутатор, один радиопередатчик и один радиотелефон — таковы были все средства связи Гитлера из бункера с военной действительностью. Предпочитая оставаться в бункере, Гитлер решительно отказался от ответственности за ведение войны — факт, не оставшийся незамеченным Объединенным генеральным штабом, хотя, похоже, историки прошли мимо него. Следует предположить, что Гитлер был охвачен чудовищным страхом перед возмездием со стороны его собственного народа и верховного командования армии, боялся восстания в армии, унижения, боялся того, что его живым отдадут в руки советских войск и союзников.

Берлинский бункер радикально отличался от штаба штаб-квартиры Объединенного генерального штаба в Цоссене, где комплекс бункера был по крайней мере в семь раз больше берлинской системы, где имелся центральный коммутатор, возможно, самый большой в Европе, соединяющий с любой частью нацистской империи, непосредственно обслуживающий генеральный штаб.

Если бы Гитлер хотел продолжать войну, то самым подходящим для него местом должен был бы быть Цос-сен. Но Гитлер хотел иного — создавать видимость войны. Берлинский бункер даже не имел прямой связи со штабом в Цоссене, его обслуживал наскоро смонтированный коммутатор, доделанный фирмой «Сименс» в ноябре 1944 года, такого размера, который сейчас можно увидеть в третьеразрядном отеле. Там было место только для одного телефониста, которым, как выяснилось, оказался не обученный этой профессии сержант Рохус Миш. Чтобы связаться с Цоссеном, Миш сначала должен был соединиться с телефонной станцией «Централ-200», передатчике, установленном на башне зенитной артиллерии в миле от бункера. В результате, когда советское наступление захлестывало один пригород за другим, перепуганные штабные офицеры сидели рядом с Мишем, пока он дозванивался до своих знакомых в разных районах Берлина и спрашивал их, не видели ли они советские танки. А в последнюю неделю войны этот коммутатор вообще замолчал.

Рядом с отчаявшимся Мишем сидел офицер радиосвязи с единственным в германской армии передатчиком, работавшим на средних и длинных волнах. Коротковолнового передатчика у него не было, а радиотелефон, по которому он мог передавать и получать сообщения, целиком зависел от длины провода, свисавшего с залатанного воздушного шара, висевшего непосредственно над бункером. Этот воздушный шар дважды сбивали артиллерийским огнем, а наземная линия была уничтожена 27 апреля.

Чтобы планировать свою «великую стратегию», Гитлер зависел от передач иностранных программ Би-би-си, Гейнц Лоренц из министерства пропаганды, которому помогал Ганс Баур, личный пилот Гитлера, а эти последние дни редактировал записи этих передач так, чтобы они не оскорбляли слух фюрера. Ирония судьбы заключается в том, что именно из отредактированной передачи Би-би-си от 29 апреля Гитлер узнал о попытке Гиммлера узурпировать его власть и начать торговаться с союзниками.

Вот так и получилось, что бомбоубежище стало нервным центром завершающейся войны, который располагал до смешного малыми возможностями связи. Гитлер, который теперь представлял собой всего-навсего помеху для верховного командования, обретался именно в таком месте, которое всех устраивало, там, где его не видели и не принимали в расчет.