КРУГ ДЕВЯТЫЙ МГНОВЕНЬЯ СЛАВЫ

Блестящие открытия Дампира и Кука, быстрый рост британской колониальной системы вызвали нешуточную тревогу при дворе французского монарха. Французский абсолютизм вывел государство в первый ряд держав Европы. Белый флаг с вышитыми на нем золотыми лилиями развевался (правда, как оказалось, до поры до времени) в Канаде и Ост-Индии, на огромных территориях Африки и на островах Тихого океана. Успешное завершение экспедиции Бугенвиля и неудачные стычки на море с англичанами, а главное - утрата североамериканских и индийских владений заставили Людовика XVI вновь обратить взоры в южные моря.

В 1783 году в Париже началась подготовка морской экспедиции, которая должна была превзойти по своей эффективности экспедицию Бугенвиля. Лучшие научные силы Франции были привлечены к разработке ее проекта, а подготовку маршрута и целей взял на себя сам Людовик. Вполне возможно, что он прибегал при этом к консультациям Бугенвиля, год назад вернувшегося с англо-французской войны на море у берегов Северной Америки.

И вот 1 августа 1785 года из Бреста по королевскому приказу вышли фрегаты «Буссоль» и «Астролябия», чтобы по возвращении представить его величеству подробный доклад о целесообразности организации постоянного китобойного промысла в южных морях, - так была сформулирована основная задача экспедиции.

«Буссолью» командовал сам начальник экспедиции, опытный морской офицер с тридцатилетним стажем (он начал с юнги в пятнадцатилетнем возрасте) граф Жан Франсуа де Гало Лаперуз, уже известный своими подвигами в стычках с англичанами на всех морях, а также исследованиями северо-западных берегов Америки с 1764 года, когда начал свою одиссею Джон Байрон, по 1768-й, когда из кругосветного плавания возвратился Сэмюэл Уоллис и вышел в море Джеймс Кук. В эти же годы уложилась и кругосветка Бугенвиля.

Командиром «Астролябии» был назначен сорокалетний Поль Антуан Флерио де Лангль, тоже успевший вдоволь повоевать с англичанами.

Команды обоих фрегатов насчитывали двести двадцать три человека, и это были лучшие моряки, каких только можно было сыскать в портовых городах Франции. На борту обоих кораблей были и практиканты-ученики Парижской военной школы. Списки экипажей просмотрел сам Людовик, но при их перебеливании после уточнений и изменений по недосмотру писаря из них исчезла фамилия одного из практикантов - это был никому неизвестный Наполеон Бонапарт. Знал бы Людовик, во что ему обойдется невнимательность клерка! Да и всей Европе....

Лаперуз и Лангль отправились тем же путем, каким шел Кук в первое свое путешествие, - через Атлантику вокруг мыса Горн. В Тихом океане корабли прошли до порта Консепсьон, оттуда до острова Пасхи и наконец прибыли к острову Мауи в Гавайском архипелаге. Затем Лаперуз повторил путь Кука в его третьем путешествии: от Гавайских островов он взял курс на Северную Америку к южному берегу Аляски.

Но от Аляски «Буссоль» и «Астролябия» повернули на юг и проплыли вдоль американского побережья чуть дальше, до Сан-Франциско - в то время испанского торгового форта, а потом вышли в открытый океан и достигли Филиппин.

От Филиппин Лаперуз, уже весной 1787 года, неспешно, но уверенно повел свои корабли на север через Восточно-Китайское и Японское моря и углубился в Татарский пролив, отделяющий Сахалин от материка. Лаперуз не прошел пролив до конца, решив не тратить времени на доказательство известного - что Сахалин полуостров (пройдет еще свыше шестидесяти лет, пока будет доказано его островное положение), и от мыса Жонкиер повернул к югу. Открыв 10 августа вблизи южной оконечности Сахалина остров Монерон, Лаперуз отправился от него на восток и, обогнув мыс Крильон, прошел в Охотское море проливом, получившим позднее его имя, а затем устремился к Камчатке.

Достигнув 7 сентября города Петропавловска, Лаперуз отрядил в Париж гонца Жана Баттиста Лессепса с отчетом и картами, а сам отправился к югу - на Самоа. В то время как вся Франция говорила в первую очередь о Лаперузе, потом о Лаперузе и наконец о Лаперузе, когда король ходил с гордо поднятой головой в ожидании новых известий, а англичане сохли от зависти, сам Лаперуз, открыв остров Савайи, самый крупный в Самоанском архипелаге, подходил к Австралии. С ним больше не было Лангля: он оказался в числе тридцати двух французов, погибших в стычке с самоанцами.

По прихоти судьбы Лаперуз попал в Ботанический залив, как раз в это время ставший свидетелем событий поистине исторических.

После того как Северная Америка провозгласила 4 июля 1776 года свою независимость, английские тюрьмы стало распирать от заключенных: их теперь некуда стало ссылать. Оставались разве что южные моря... Тщательно исследовав отчеты Кука, лорды Адмиралтейства нашли наиболее подходящей для этой цели Австралию, а точнее - район Ботани-Бей. В августе 1786 года правительство тори, возглавляемое Уильямом Питтом Младшим, сумело внушить эту счастливую мысль Георгу III, и в том же месяце лорд Сидней объявил волю короля. А уже 13 мая следующего года одиннадцать английских парусников во главе с «Сириусом» вышли из Спитхеда почти с восьмьюстами каторжниками в своих трюмах и 26 января 1788 года (эта дата отмечается ныне как День Австралии) вошли в Ботани-Бей. На его берегу появился палаточный, потом барачный и наконец настоящий город, получивший имя лорда Сиднея.

Лаперуз прибыл к восточному побережью Австралии одновременно с британскими плавучими тюрьмами! Они сошлись в Ботаническом заливе, и это последняя точка, до которой прослеживается путь экспедиции. После Австралии Лаперуз намеревался идти к островам Санта-Крус и к Маврикию - эти его планы сохранились в отосланном в феврале 1788 года из Ботани-Бей во Францию письме, полученном уже после его гибели...

28 сентября 1791 года Людовик, восседавший на уже сильно качающемся троне, направил на поиски Лаперуза корабли под командованием Жозефа Антуана де Брюни д`Антркасто, но он умер в пути, а немногие его спутники возвратились ни с чем во Францию, ставшую к тому времени наполеоновской.

Экспедиция Лаперуза, что называется, как в воду канула. Никакие попытки отыскать ее следы не приносили успеха в течение сорока лег. Лишь в июле 1827 года ирландец Питер Диллон и около года спустя француз Жюль Себастьян Сезар Дюмон-Дюрвиль нашли некоторые вещи экспедиции Лаперуза у острова Ваникоро из группы Санта-Крус к востоку от Соломоновых островов, а в 1964 году француз Брасар обнаружил там же остатки затонувшего фрегата.

Причина гибели экспедиции так и осталась невыясненной. В то, что оба фрегата, ведомые столь опытными мореплавателями, вдруг как по приказу напоролись на рифы, верится с трудом. Хотя бывает и такое. Гораздо большего внимания заслуживает широко известная англофобия Лаперуза, не раз доказанная им с оружием в руках. И еще тот факт, что как раз в то время, когда «Буссоль» и «Астролябия» прибыли в Ботани-Бей, английские каторжники - в большинстве своем сорвиголовы типа жюльверновского Айртона, а то и похлеще - закладывали по указаниям губернатора Филипа на берегах этого залива первые дома будущего Сиднея. Может быть, именно о судьбе экспедиции Лаперуза вспоминал Жюль Верн, когда сочинял эпизод захвата «Дункана» австралийскими каторжниками. Кто-то из них вполне мог спрятаться во французских трюмах и объявиться лишь в открытом море - как некогда Васко Нуньес де Бальбоа. Да и дезертиров из королевского флота тоже всегда было предостаточно... Все это наводит на безрадостные размышления.

Экспедицию долго ждали во Франции, и последними словами Людовика XVI, произнесенными на эшафоте 21 января 1793 года, были слова, обращенные к палачу: «А скажи-ка, дружок, не слышно ли чего нового о Лаперузе?». Не следовало ли ему задать этот вопрос англичанам?

После гибели экспедиции Лаперуза реестр географических поисков вновь пополняется английскими именами.

В 1787 году, когда «Сириус» с находившимися на его борту каторжниками и Артуром Филипом, будущим губернатором колонии Новый Южный Уэльс, находился еще в пути к Австралии, тихоокеанское побережье Северной Америки обследует Джон Диксон, год спустя в те места пришел его соотечественник Уильям Дуглас, а еще через год - Чарлз Дункан.

Участник второго и третьего плаваний Кука Джордж Ванкувер в том же 1790 году начинает собственную кругосветку, растянувшуюся на пять лет. Он проходит по следам Кука, исследуя залив его имени, наносит на каргу архипелаги Александра и Королевы Шарлотты в заливе Аляска, потом спускается до Калифорнии вдоль тихоокеанского побережья Америки и детально изучает Гавайи. Затем в 1792 году совместно с испанской экспедицией, возглавляемой Хуаном Бодегой и Куадрой, он открывает самый крупный остров у западного побережья Канады, носящий ныне его имя, и изучает близлежащие острова и лабиринт бесчисленных в этом районе проливов и фьордов.

В эти же года прославилось имя еще одного сподвижника Кука, штурмана «Резолюшн» в его последнем плавании - Уильяма Блая. В 1787 году, когда он был уже лейтенантом, командиром трехмачтового шлюпа (по другим источникам - брига) «Баунти» («Подарок»), Георг III по просьбе вест-индских плантаторов отправил Блая на Таити за саженцами хлебного дерева: он должен был доставить их в Вест-Индию («Хлебное Дерево» стало кличкой Блая). С ним шел ботаник Дэвид Нельсон, участник плавания на «Дискавери», избежавший судьбы Кука, чтобы погибнуть от истощения в шлюпке с «Баунти».

О лейтенанте Блае ходили потом легенды - о его непреклонном характере, переходящем в жестокость, о заносчивости в обращении с подчиненными, о сумасбродстве и мнительности. Эти легенды возникли лет пять спустя, когда в Англии состоялся суд над мятежниками, захватившими «Баунти» во время плавания и высадивших в шлюпку посреди океана восемнадцать не присоединившихся к ним членов команды, составивших компанию Уильяму Блаю. Среди них был и Дэвид Нельсон.

Английский 18-пушечный бриг «Вульф» у берегов Дувра, первая четверть XIX века. 

Дело было так. Первый помощник Блая - Флетчер Крисчен, постоянно и публично им оскорбляемый и унижаемый, после несправедливого обвинения в воровстве взбунтовал команду, ночью 28 апреля 1789 года арестовал капитана и сделался хозяином судна. Блая и еще восемнадцать моряков высадили в спасательную шлюпку и вручили их судьбу волнам. За сорок трое суток, жестоко страдая от голода и жажды, палящего тропического солнца и уязвленного самолюбия, они не только добрались в этой скорлупке до Тимора, отмахав за сорок трое суток три тысячи шестьсот морских миль, но и сделали по пути ряд важных географических открытий: Блай нанес на карту семь неизвестных островов в архипелаге Фиджи и четыре - в архипелаге Банкса. Четырнадцать из девятнадцати вернулось на родину.

Что касается восставших, то они достигли на «Баунти» острова Тубуаи (в трехстах милях южнее Таити), привезли туда с Таити женщин и основали на Тубуаи колонию. Однако вскоре среди них начались раздоры, шестнадцать человек возвратилось на Таити, где одни погибли в поножовщинах, а другие (четырнадцать человек) в мае 1791 года были арестованы Эдвардсом - командиром специально посланной туда «Пандоры».

На этом приключения моряков «Баунти» не закончились. «Пандора» погибла на скалах Большого Барьерного рифа, и в ее четырех шлюпках оказались вместе арестанты и их тюремщики! Правда, число их заметно сократилось: во время кораблекрушения погибли четверо моряков Блая и тридцать один - Эдвардса. Оставшимся удалось добраться до Батавии, а затем и до Англии.

Перед королевским судом предстали все, кто имел отношение к «Баунти». Шестеро из них - те, на кого указал пальцем Блай (его-то суд оправдал!), - были приговорены к казни, но троих вытащили из петли адвокаты. Остальных повесили на рее фрегата «Брансуик» в Портсмуте.

Но не все понесли наказание, какое они заслуживали. Еще до прибытия «Пандоры» оставшиеся пятнадцать человек вновь вышли в море на «Баунти» в юго-восточном направлении и пропали без вести. Как выяснилось впоследствии, эти «пятнадцать человек на сундук мертвеца» добрались до острова Питкэрн, нанесенный на карту Картеретом, но тут же потерянный: Картерет ошибся в координатах километров на триста пятьдесят, отчего мятежников с «Баунти» никто и не смог отыскать. Лишь в 1807 году этот затерянный Рай обнаружил американский китобой Фолджер, с изумлением созерцавший совершенно новую расу, созданную совместными усилиями мятежников с «Баунти» и окрестных полинезийцев. Немного позднее этой невероятной истории посвятил один из своих романов Жюль Берн.

Блай же в 1792 году, когда Джордж Ванкувер открыл остров своего имени, возвратился на Фиджи и завершил исследование этого архипелага. В 1805 году, когда его назначили губернатором Нового Южного Уэльса, история с «Баунти» едва не повторилась: моряки и здесь учинили мятеж и заточили Блая в крепость, откуда его вызволил специально для этого присланный из Англии полк солдат. После этого его уже не допускали на командные должности.

XVIII столетие приближалось к концу.

Как никогда раньше, в эти годы носилось в воздухе слово «предатель». Это было закономерно: предатели соседствовали с зачинщиками раздора в поэме Данте, они населяли девятый, последний круг его Ада. Предателями были моряки «Баунти». Жертвой предательства, возможно, пал Лаперуз. Предателями были французы, посягнувшие на жизнь своего короля, и североамериканцы, с удовольствием сделавшие бы то же самое, позволь им обстоятельства.

Победой мятежников закончилась война за независимость Северной Америки, и две одинаковые статуи Свободы украсили собою остров Манхеттен в Нью-Йорке и мост Гренель в Париже. Тогда же, в 1791 году, прекратила свое существование голландская Вест-Индская компания.

Бугенвиль, в июле 1789 года с яростью фурии отстаивавший в Тюильри свободу короля, а затем с презрением отказавшийся принять из рук республиканцев пост морского министра, неожиданно для всех сделался вдруг горячим сторонником Наполеона и принял деятельное участие в разработке планов его египетского похода.

Англия увязла в войне с французами, и ей стало не до географических открытий и не до торговли, хотя и то и другое все же продолжалось.

Никто тогда еще не догадывался, что на историческую арену выходят те, кого до этого времени считали в лучшем случае статистами. Но уже Кук во время плавания в арктических водах то и дело ступал по следам этих самых статистов. А один из них, Герасим Григорьевич Измайлов, собственноручно исправлял карты Кука в октябре 1778 года и дал ему скопировать свои собственные, вычерченные в Охотском и Беринговом морях. Статисты с почестями похоронили в своей земле незнакомого им Чарлза Кларка, и признательное Адмиралтейство вынуждено было не остаться в долгу, отдарившись серебряным сервизом. Со статистами имели дело и Лаперуз, и Ванкувер, и многие другие мореплаватели, чей путь пробегал через воды Севера.

Знакомство с русскими моряками начиналось на востоке. Закончится оно в Синопской бухте. Но кому это могло тогда прийти в голову?

А между тем шаги русского мореплавания и русской географии были последовательны, уверенны и четки.

В последние годы жизни Петра усилился его интерес к Дальнему Востоку, перешедший и к его преемникам на российском престоле. О том, насколько важное значение придавал он восточным окраинам империи, свидетельствуют не только упоминавшаяся экспедиция Евреинова и Лужина, растянувшаяся на три года, но и события, потрясшие Петербург в 1721 году, когда эта экспедиция подошла к концу. 16 марта при большом стечении народа перед окнами Юстиц-коллегии в присутствии всей царской семьи был повешен как предатель сибирский губернатор князь Матвей Петрович Гагарин, провозгласивший отделение Сибири от России, а себя - царем Сибирского царства. К чести Гагарина надо сказать, что он не выдал своих пособников, среди коих, между прочим, был Меншиков. В противном случае Петр наверняка не ограничился бы одной виселицей. Но случай с Гагариным и без того являет пример жестокости Петра, превзошедший казни взбунтовавшихся стрельцов в начале его царствования. По истечении нескольких дней начавший разлагаться труп был убран из-под окон Юстиц-коллегии и вновь повешен на стрелке Васильевского острова, где он провисел, по крайней мере, до 25 ноября, когда вышел специальный указ, «чтобы с помощью железной цепи снова укрепить его на виселице». Так расплачивались те, кто помышлял о дележе России - единой и необъятной, не им принадлежавшей и не их кровью спаянной. Они расценивались хуже, чем Иуда, коего Данте поместил вместе с Брутом и Кассием в девятый - последний, самый мрачный и безысходный круг своего Ада...

Через неделю после смерти Петра, 5 февраля 1725 Да, из Петербурга стартовала новая подготовленная при его участии экспедиция, возглавляемая датчанином на русской службе капитан-командором Витусом Ионассеном Берингом и его вторым помощником Алексеем Ильичом Чириковым, преподавателем Морской академии. Основной целью экспедиции было установление наличия или отсутствия перешейка либо пролива между Азией и Америкой. Из Тобольска экспедиция добралась до Илимска и после зимовки там - до Охотска. На боте «Фортуна» мореплаватели прошли вдоль западного побережья Камчатки и в начале 1728 года перебрались сушей на восточный берег полуострова, в Нижнекамчатск. Отсюда на построенном в течение весны боте «Св. архангел Гавриил» 13 июля Беринг вышел в море и взял курс к северу. 13 августа бот миновал Чукотку и вскоре пересек Северный полярный круг, открыв по пути острова Диомида и Святого Лаврентия. Туман помешал мореходам разглядеть берега Америки, и Беринг приказал 16 августа лечь на обратный курс. 2 сентября они вернулись к Камчатке.

В следующем году попытка была повторена, но также безуспешно. В марте 1730 года Беринг возвратился в Петербург с картами и этнографическими материалами и вместе с Чириковым приступил к разработке проекта новой экспедиции. На ее подготовку ушло десять лет. Лишь в июне 1741 года из Авачинской бухты вышли построенные в Охотске пакетботы «Св. Петр» под командованием Беринга и «Св. Павел», возглавляемый Чириковым. Почти сразу после выхода в море корабли потеряли друг друга во время шторма, и, таким образом, экспедиция разделилась надвое, как в свое время экспедиция Уоллиса и Картерета. Оба пакетбота достигли на этот раз американского побережья, открыли ряд островов, в том числе Алеутский архипелаг, и почти одновременно легли на обратный курс. У архипелага, получившего впоследствии название Командорского в честь Беринга, «Св. Петр» дал течь, и моряки зазимовали на одном из островов. 8 декабря 1741 года Беринг умер от цинги во время этой зимовки. Теперь этот остров носит его имя. Уцелевшие моряки весной 1742 года добрались до Камчатки на суденышке, сооруженном из остатков «Св. Петра», а 9 октября 1741 года в Авачинской бухте бросил якорь «Св. Павел».

Весной 1742 года Чириков попытался повторить свой вояж, но болезнь помешала осуществлению планов, и он вернулся в Петропавловск, а затем в Охотск. Года три спустя Чириков составил подробную карту экспедиции, а участник путешествия Степан Петрович Крашенинников закончил в 1751 году, уже после смерти Чирикова, книгу «Описание земли Камчатки».

Результатами экспедиции заинтересовался незадолго перед тем вернувшийся из Германии Ломоносов, а ее неудачи побудили его к разработке новых приборов и систематизации научных данных. На основе его исследований были заново созданы учебники для Навигацкой школы и Морской академии.

Вот названия лишь некоторых его работ в этой области.

«Способ, как мерить градус теплоты на дне морском подо льдом» (1746).

«Анемометр, показывающий наибольшую быстроту любого ветра и одновременно изменения в его направлении» (1748).

Предисловие к книге Леонарда Эйлера «Морская наука» (1749).

«Письмо о Северном ходу в Ост-Индию Сибирским океаном» (1755).

«Рассуждение о большой точности морского пути» (1759).

«Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию» (1763).

В 1756 году Ломоносов изобретает «новозрительную трубу» с просветленной оптикой, прародительницу нынешних ночных биноклей. В 1758-м конструирует морской барометр и некоторые навигационные инструменты, в числе которых секстан и карданов подвес, курсограф и картушка компаса с тремястами шестьюдесятью делениями, клизеометр для определения отклонения от курса под влиянием ветра и лагдромометр - прообраз донного вертушечного лага, циматометр для учета качки судна и дромометр для вычисления пройденного расстояния, салометр для измерения скорости течений и прибор для определения склонения компаса по наблюдениям известной звезды. Он дает классификацию и характеристику льдов, не потерявшую значения до настоящего времени, и рекомендации по подготовке исследовательских экспедиций.

В 1764 году Ломоносов добивается указа о подготовке экспедиции Северным морским путем «в Камчатку и далее». Эта экспедиция, возглавленная Василием Яковлевичем Чичаговым, отправилась из незамерзающей Екатерининской гавани в Кольском заливе (будущего Мурманска) 9 мая 1765 года, через тридцать пять дней после смерти Ломоносова, но потерпела неудачу. Три двухмачтовых судна со ста семьюдесятью восьмью людьми от острова Медвежий были льдами повернуты к Шпицбергену, а затем после двадцатидневного плавания возвратились в Архангельск. Точно так же закончилась вторая попытка Чичагова в следующем году.

Неудачи преследовали и экспедиции Петра Кузьмича Креницына и Михаила Дмитриевича Левашова, предпринятые из Охотска в 1765-м и затем в 1768 году. Вторая экспедиция достигла, правда, Аляски, где и перезимовала, но многие ее члены умерли от цинги, а Креницын погиб. Левашову с огромным трудом и лишениями удалось добраться северным путем до Петербурга, но по его пути еще долго не рисковали пройти другие.

Продолжались в основном локальные экспедиции к Алеутам, Аляске, острову святого Лаврентия: в 1787, 1790, 1791 и 1792 годах их возглавлял лейтенант Гавриил Андреевич Сарычев - человек, внешне поразительно похожий на Наполеона. Ему было тогда двадцать два года.

В то время как Беринг обрабатывал материалы своей первой экспедиции и готовил вторую, когда Ломоносов разрабатывал свои приборы, а русские суда продолжали битвы с ветрами и льдами Чукотки и Аляски, на южных границах империи не утихали боевые действия. Россия по-прежнему не имела выхода в Черное море, но ее усиление на Каспии сильно тревожило турок. Назревала новая война.

В 1732 году по новому договору Персии были возвращены земли южного Прикаспия в обмен на возможную военную помощь, но в 1736 году Россия вступила в войну с Турцией в союзе не с Персией, а с Австрией. Персия лишь обеспечила спокойствие на южных окраинах России. Однако турки на сей раз просчитались. Русская армия под руководством фельдмаршала графа Бурхарда-Христофора Миниха вторглась в Крым, с ходу захватила Молдавию, штурмом овладела крепостью Хотин и разгромила огромное войско турок при Ставучанах. Османы были на грани уничтожения, однако неожиданно после мелкого поражения вышла из войны Австрия, заключив с султаном сепаратный мир. Это обстоятельство заставило Миниха пойти на переговоры, и в 1739 году по Белградскому миру Россия получила побережье Азовского моря и земли между Бугом и Днепром.

В 1768 году вновь вспыхнула русско-турецкая война. Ее исход предопределило морское сражение у Чесмы в 1770 году. Русский флот, присланный с Балтики, под командованием адмирала Григория Андреевича Спиридова уничтожил турецкие военно-морские силы. Победы армии на Дунае и в Закавказье заставили турок поспешить с переговорами, и по условиям Кучук-Кайнарджийского мира Россия наконец-то получила право беспрепятственного плавания по Черному и Азовскому морям. Ей были возвращены Азов, Керчь, Кинбурн, Еникале. Русским стало все побережье от устья Буга до устья Днепра. Российские корабли могли отныне свободно плавать Проливами (пока только торговые корабли). Поговаривали об экспедиции русского флота в Новый Свет, а английский парламент всерьез вел дебаты по поводу просьбы его величества ассигновать три миллиона фунтов стерлингов на покупку у Екатерины двух-трех десятков тысяч наемников - солдат Салтыкова и Суворова - для наведения порядка в заморских колониях Великобритании.

Но ни для того, ни для другого у России не было времени да и охоты, ее одолевали ближние заботы, насущные. Ей были возвращены Азов и Керчь, но Крым - Крым оставался у турок.

И все же Новый Свет сумел еще раз напомнить о себе. Когда в Старом Свете уже был подписан Кучук-Кайнарджийский мир, а в Новом - конституция освободившихся английских колоний, когда Суворов не стал еще фельдмаршалом, а Потемкин - князем Таврическим, в российской столице появился человек, чье имя прочно вошло в историю Североамериканских Соединенных Штатов, как раз в те годы отстаивавших свою независимость от метрополии, и трех европейских стран - Англии, России и Франции.

Его звали Джон Пол Джонс. Пол, а не Поль: он не был французом. Не был и англичанином. Он имел честь быть шотландцем. Родись он пораньше или умри Петр Первый попозже - кто знает, чем бы мог закончиться этот визит...

Начало биографии Пола Джонса во многом напоминает первые шаги Генри Моргана. Оно и неудивительно: Морган был валлийцем, Джонс - шотландцем. И о тех, и о других шла по всей Англии слава упрямцев и тугодумов. Насчет тугодумства - об этом еще стоит поразмыслить, а вот упрямства, скорее упорства, им действительно не занимать.

Родители Джонса были фермерами - неприличное занятие для шотландцев, думал Пол. Он готовил себя в адмиралы, «чтобы показать этим лягушатникам». Он с детства привык ненавидеть французов, хотя ни одного из них и в глаза не видывал. Пол стал адмиралом, когда ему стукнуло лет десять. С такими же сорванцами, как он сам, он устраивал славные баталии в небольшой закрытой бухточке возле отчей фермы. Но на дно никого не пускал, на это ума хватало: штопаные-перештопаные лодчонки, составлявшие его флот и флот «французов», могли дорого ему обойтись, случись с ними «кораблекрушение».

Лет через несколько адмирал Пол Джонс получил повышение в звании - он стал юнгой. Настоящим. И, в отличие от Моргана, с согласия родителей. Отныне он имел заработок - несколько медных пенсов - и корабельный стол, за которым получал свои харчи на равных с прочей командой. Название этого его первого корабля неизвестно, скорее всего, он располагал целым набором названий - для каждого рейса - и флагов, поскольку занимался торговлей «черным деревом». Он брал этот попутный груз на каком-нибудь берегу Африки - Золотом ли, Слоновой Кости или еще где - и транспортировал его за океан.

Упражнения в шотландской бухте, видно, не прошли даром. Все, что освоил Джонс в теории, теперь он успешно применял на практике. Его биографы да и он сам умалчивают о том, одолевал ли он морскую службу ступенька за ступенькой, ходил ли в матросах и боцманах. Может, ходил, а может, и сразу сделался первым штурманом, натасканный самолично капитаном, - такое тоже бывало.

К тому времени в Новом Свете уже крепко обосновался и его старший брат - Уильям. Он жил в городе-тезке - Уильямсберге, на берегу вирджинской реки, впадающей в Чесапикский залив и еще со времен Уолтера Рейли получившей название Джеймс-ривер - в честь короля Якова. По этой реке, мимо лежащего у ее левого берега острова Джеймстаун, легко можно было добраться до Ричмонда - будущей столицы северян в войне Севера против Юга. Уильям был портным, и Пол частенько делал небольшой крюк по пути к рынку рабов или на обратном, чтобы подбросить Уильяму штуку-другую отличного полотна, а заодно вспомнить молодость за бутылкой джина. Кончились эти визиты тем, что Пол расстался с морем и поселился в Уильямсберге.

Расстался с морем? Черта с два! Только теперь он и начинал ему служить. Думается, тут не обошлось без советов и заманчивых посул одного из клиентов Уильяма - майора королевских британских войск Джорджа Вашингтона: тот в то время уже кое-что замышлял. Пол последовал совету бравого вояки - и получил под свое начало шхуну. Он стал шкипером.

А чуть позже, когда Вашингтон затеял войну за отделение колоний от метрополии, Джонс, называвший себя лейтенантом, получил отличный бриг с семью десятками моряков, поднял на нем невиданный дотоле полосатый красно-белый флаг с тринадцатью звездами в левом верхнем углу и положил в карман камзола патент офицера североамериканского флота - патент за номером один, подписанный бывшим майором Джорджем Вашингтоном. (И можно не сомневаться, что «предателем номер один» Джонс числился с этого времени совсем в других списках.) Поразительная метаморфоза! Тем более поразительная, что на палубе брига «Провиденс» («Предусмотрительность») можно было обнаружить немалое количество чернокожих - бывших рабов, доставленных в Новый Свет из Африки. Вполне возможно, кое-кого из них судьба не впервые сводила под одними парусами с капитаном Джонсом! Но теперь всех их объединяла одна цель и одна идея, негры не помнили зла, Пол Джонс предпочитал не вспоминать о прошлом. Французы были теперь его друзьями и союзниками, врагом была Англия.

Во время войн люди взрослеют быстрее. Корабли - стареют. Бриг «Провиденс» начинал уже разваливаться на глазах, когда Пола вновь осенила идея, мелькавшая еще во время его детских игр. Он поделился ею с кем надо - и получил восемнадцатипушечный корвет - «Рейнджер», а вместе с ним сто тридцать человек вполне пригодных для осуществления упомянутой идеи - пощипать врага в его логове. Мысль, собственно, была не нова, причем не нова прежде всего для Англии, высылавшей когда-то с такой же целью к берегам Нового Света Дрейка и Рейли, Хокинса и Ансона, десятки других адмиралов. На всех языках это называлось пиратством.

И вот теперь, в 1777 году, запущенный Англией бумеранг развернулся в обратную сторону. Он ударил по хорошо защищенной бухте Уайтхевена. Название корабля Джонса переводится как «бродяга, скиталец», но в американской армии оно означало также бойца диверсионно-десантного отряда, а в Англии так называют лесничего королевского парка. Богатый букет ассоциаций!

По пути к Великобритании Пол Джонс тоже порезвился на славу. Выше уже упоминалось, что военные корабли и сами-то по себе мало чем отличались от купеческих. А если еще и руку приложить... «Рейнджер» устремлялся к английским фрегатам, едва они показывались в поле его зрения. Устремлялся открыто, о чем-то отчаянно сигналя. Те останавливались в недоумении: чего надобно этому негоцианту? А негоциант и сам уже собственной персоной перегибался через крыло мостика и орал что-то совершенно непонятное, уносимое ветром. Когда корабли вот-вот готовы были столкнуться, «Рейнджер» круто менял галс, становился бортом к англичанину и выпаливал в него половиной всей своей артиллерии. Как правило, этого бывало достаточно. Подданные его величества шли на дно, так и не успев удовлетворить свое любопытство: о чем сигналил «купчишка» и что хотел сообщить его владелец.

К границам графства Камберленд «Рейнджер» подошел в тот час, когда сумерки с минуты на минуту готовы были стать ночью, а злой осенний дождь превращался то в мокрый снег, то в туман. Пол вел корабль в бухту Уайтхевена уверенно и неторопливо, как водил в детские годы, почти без парусов лавируя по узкому фарватеру среди рифов. Часовые, приплясывавшие от стужи на стенах сильно укрепленного форта при входе в гавань, не обратили на него внимания: приняли за своего, а может не заметили.

Они заподозрили неладное только в тот момент, когда вдруг ночь превратилась в день: один из фрегатов, стоявших в бухте, взлетел на воздух - в его крюйт-камеру угодил зажигательный снаряд, пущенный с «Рейнджера». Американцы стреляли брандскугелями, работавшими почище брандеров: то были полые ядра с просверленными в них дырами, начиненные взрывчаткой или горючей смесью, потомки античного «жидкого огня». За первым фрегатом вспыхнул второй, третий... Англичане спешно выбирали якоря, чтобы не являть собой неподвижные мишени, но береговой ветер валил их друг на друга, ломая снасти, зажигая один от другого, а поднявшаяся паника и вовсе создала полную неразбериху... Когда форт очухался, «Рейнджер» был уже в море, английские пушки лупили по своим.

В Америке моряков «Рейнджера» встретили как героев, в честь славных подвигов Пола Джонса была вычеканена бронзовая памятная медаль. В Новый Свет Джонс прибыл тоже не с пустыми руками: на поясе его блестела золотая шпага, подаренная Людовиком XVI, а на камзоле сиял французский орден за боевую удаль. Имя его не сходило с уст парижан, а больше - парижанок.

Но известно - зависть и предательство бегут впереди славы. Кто-то пустил о нем слухи вроде тех, что ходили о капитане Кидде. С Джонса не потребовали денежного отчета, но обещанный и желанный корабль «Америка» уплыл из его рук вместе с вожделенным чином адмирала. Уплыл в буквальном смысле - во Францию, в подарок Людовику XVI, который меньше всего в нем нуждался. Похоже, что после заключения в 1783 году мира между Англией и США в услугах Пола Джонса Америка больше не испытывала потребности.

И он вернулся в Европу. В Россию. Пассажиром. Расплевавшись с республикой, Джонс возлагал теперь надежды на монархию. И вез Екатерине великолепный подарок - красиво переписанные тексты республиканской конституции Североамериканских Соединенных Штатов и Декларации Независимости. Будь тогда, в 1788 году, в России у власти Петр - они бы отлично поладили, Петр и Павел, - тот мало обращал внимания на подобные пустяки, как республиканство: вдоволь нагляделся и наслушался в Соединенных провинциях Нидерландов, и ничего, там - сами по себе, здесь - тоже. Екатерина - обращала, она восприняла подарок как намек. Но виду не показала. Джонс и его похождения на морях были уже отлично известны в России: за ними с неослабевающим вниманием следила петербургская пресса. Пол Джонс стал звездой петербургских салонов. А потом ему предложили патент... флотского капитана! Государыня, правда, подсластила пилюлю: Пола должны были писать капитаном, а числить генерал-майором. Чего же больше: сама-то она числилась полковницей. Суворов вон тоже генерал-майор ...

К Суворову она его и отправила - воевать с турками. А точнее - к Потемкину: тот был главнокомандующим. Светлейший не удостоил Джонса аудиенции, но волю императрицы исполнил, дал ему персонального толмача и флагманский корабль - фрегат «Владимир», возглавлявший парусную эскадру (была еще гребная, под началом вице-адмирала - принца Карла Нассау-Зигена). Джонсон утешался беседами с Суворовым: тот величал его адмиралом и пересказывал злые анекдоты про Потемкина и его любимчика принца. А на «Владимире» Пол пришелся очень даже ко двору. Да и запорожские казаки быстро признали в нем родственную душу, особенно после одного случая, наделавшего переполоха и в шатре Потемкина, и в стане турок.

Дело было так. Джонс внимательно присматривался к турецкой эскадре, занявшей позицию в Днепровском лимане. И строил планы, вспоминал Уайтхевен, сопоставлял. Наконец надумал самолично сходить на разведку. Выпросил у казаков чайку с гребцами, сел у руля и, дождавшись безлунной ночи (жаль, это не была ночь святого Варфоломея - то-то протянулась бы параллель!), отчалил. Турки безмятежно спали. Чайка не спеша обошла всю эскадру, подошла к флагману. Командир «Владимира» вынул из кармана загодя припасенный уголек и размашисто начертал на белоснежном борту флагманского корабля непреложную резолюцию: «Сжечь». И подписался: «Пол Джонс». Резолюция была исполнена день спустя.

Пират! Не уничтожь императрица в 1775 году Запорожскую Сечь - неизвестно, чем бы могла закончиться дружба Джонса с казаками... Князь Потемкин был взбешен - возможно, потому что был взбешен принц Нассау, бледно выглядевший рядом с республиканцем. Суворов по-детски хлопал в ладоши. Вся парусная эскадра рукоплескала своему командиру. Не Потемкину рукоплескала - Джонсу. И Светлейший, придумав благовидный предлог, возвратил Пола Джонса матушке Екатерине.

Та приняла его ласково, дала чин контр-адмирала, а флотом не пожаловала: все уши прожужжали проклятые англичане, пока Джонс пребывал на югах, теперь вот и Григорий жалуется. А как избавиться от этакого гостя?

Избавиться помогли те же англичане, ни на секунду не упускавшие из виду личного врага его величества. «Англичане уже стали опасаться потерять торговые выгоды, исключительно им предоставленные в России», - писал в своих мемуарах французский посланник в Петербурге и отмечал, что «английские негоцианты образовали в Петербурге целую грозную колонию» и «занимали в Петербурге целый квартал, называемый Английскою линиею»...

В один прекрасный день в квартиру третьего этажа доходного дома графа Шереметева на Миллионной, где скучал Пол Джонс в ожидании нового назначения, робко постучали. Он открыл. На лестничной площадке стояла совсем юная замарашка, готовая за весьма умеренную плату исполнить любую просьбу господина адмирала, касаемую ведения хозяйства и вообще... Господин адмирал привык, однако, сам вести свое хозяйство. Досадливо поблагодарил, презентовал малую толику денег, вытолкал за дверь. И тут начался форменный водевиль. Девица ни с того вроде ни с сего с треском разодрала на себе убогое платьице, расцарапала физиономию, мастерски пустила ручьи по щекам, заревела в голос. А тут и мамаша ее (может, и не мамаша) будто с потолка свалилась - и тоже в крик: «Снасильничал!». Повыскакивали из своих квартир соседи-свидетели...

Русские на такой спектакль не были способны, у них свои методы, от кулачной расправы до Тайной канцелярии. Англичане, кто же еще... Неймется им после Уайтхевена.

Джонс решил плюнуть на все. Не получилось с Америкой, не получилось и с Россией. На его счастье отыскался в русской столице старый знакомый, еще по Филадельфии, - граф Луи Филипп де Сегюр, французский посланник, тоже в недавнем прошлом участник борьбы за независимость Америки. А то не миновать бы адмиралтейского суда, чей приговор нетрудно было предугадать, тем паче что в том суде несколько фамилий звучали очень по-английски... Граф уладил все очень быстро и в лучшем виде. Слишком даже быстро. Екатерина простила Пола Джонса, но видеть больше не пожелала. Отпустила от себя на два года. Делать в Петербурге адмиралу без флота было нечего. Он уехал в Париж через Варшаву, имея при себе рекомендательные письма де Сегюра. Адмирал Джон Пол Джонс умер в 1792 году, сорока пяти лет от роду. Больше он в России никогда не появлялся...

А там дела шли своим чередом. Выгнали-таки турок. Еще до прибытия Джонса в Россию, в 1783 году, в освобожденном от них Крыму был заложен город-крепость Севастополь - отчасти как противовес новому турецкому форту на месте разрушенной Анапы. Пятью годами ранее в устье Днепра, где Пол Джонс метил своими автографами борта подлежавших сожжению кораблей, возник порт Херсон.

Когда же в 1787 году Турция возобновила военные действия, то 3 июня 1788 года вновь созданная османская эскадра была разгромлена Федором Федоровичем Ушаковым у острова Фидониси, а полгода спустя, в день святого Николая, покровителя моряков и корабелов, пала, не выдержав осады, турецкая крепость Очаков. (Не в память ли этих побед был спущен на воду корабль с громким именем - «Слава России»? В 1789 году Иосиф Иосифович Биллингс и Гавриил Андреевич Сарычев ходили на нем в Чукотских морях.) Меньше чем через год армия Суворова - уже фельдмаршала! - разбила турецкие войска у румынской реки Рымник и в 1790 году взяла штурмом Измаил. Одновременно было довершено уничтожение султанского флота при Тендре и Калиакрии. В 1791 году в Яссах был заключен новый мир, по которому Крым присоединился наконец к России, а ее западная граница отодвинулась до Днестра. На новых территориях были заложены два новых порта - Ингул в 1788 году, переименованный следующим летом князем Потемкиным в Николаев в честь очаковской победы, и Одесса в 1792-м.

Россия крепко утвердилась на черноморских берегах.

Строительство портов начиналось тогда с закладки верфей, и сходили со стапелей один за другим новые большие корабли - первенцы Черноморского флота. Офицерскими кадрами для них поделилась Балтика, а в дальнейшем их поставлял Морской кадетский корпус, пока не возникли новые училища - в Кронштадте, Николаеве, Севастополе.

Была армия - и были ее офицеры, серая кость, грубые, пропахшие водкой и портянками, полуобразованные солдафоны, за редкими исключениями.

Была гвардия - ее полки возглавляли отпрыски знатнейших фамилий, паркетные шаркуны, более привычные к запаху пудры, чем пороха, белая кость, хвастуны и фанфароны, российские мушкетеры. Сами гвардейцы были, однако, лихими рубаками, особенно после наполеоновских войн (отличная школа!) и людьми весьма образованными, хотя и грубоватыми.

И был флот - его офицеры почти сразу выделились из массы своих коллег в других родах войск, не исключая и гвардии. Их уважали, им завидовали, и их побаивались задевать, ибо постоять за себя они умели. Они одинаково свободно чувствовали себя в дворцовых покоях и на мостиках кораблей, они легко общались на нескольких языках и в совершенстве знали язык моря - этому обучали в Морском корпусе, и это стало традицией: «Морской офицер должен уметь подойти: к столу, к женщине и к причалу». Они умели. Это были самые образованные и умные люди России, кроме всего прочего - ученые, композиторы, изобретатели, мозг нации и костяк ее могущества.

Немногим уступали им офицеры торгового флота, обучавшиеся тому же самому, но, так сказать, по сокращенной, ускоренной программе. Быстрое развитие торгового мореплавания заставило русское правительство позаботиться о подготовке и воспитании и этих кадров. «Россия, нуждаясь в местах для сбыта своих товаров, - писал де Сегюр, - и отыскивая их, всегда наблюдала свои выгоды. Особенно добивалась она значительных преимуществ для своего судоходства. Последнее было незначительно, потому что при 25 вооруженных военных кораблях она имела не более 50 купеческих судов. По этому поводу Гаррис, впоследствии лорд Мальмсбери, заметил, что русский купеческий флот - самый сильный в мире, потому что в нем на два торговых корабля приходится по одному военному для обороны».

Надо было спешно наверстывать упущенное.

В 1753 году была основана Иркутская школа геодезистов, готовившая штурманов торгового флота для Охотской и Байкальской флотилий.

В 1782-м открылась школа матросов в Холмогорах, через пять лет переведенная в Архангельск, но просуществовавшая только до 1803 года из-за нехватки преподавательских кадров. По этой же причине закрылась в 1797 году Петербургская водоплавательная школа, основанная девять лет назад.

Новые мореплавательные училища были открыты в 1805 году в Риге и в 1808-м в Петербурге, после того как несколько добровольцев, пожелавших связать свою жизнь с морской коммерцией, были прикомандированы для обучения к Кронштадскому и Николаевскому военным штурманским училищам. Но и Рижское, и Петербургское училища просуществовали лишь около двадцати лет.

Более долговечными оказались училища торгового мореплавания, основанные в 1829 году в Петербурге, в 1834-м в Херсоне и в 1839-м в Риге, а также Архангельские и Кемские шкиперские курсы, начавшие функционировать в 1842 году. Все они готовили моряков до 1860 года, некоторые имели собственные учебные суда - «Граф Канкрин» был приписан к Петербургу, «Ломоносов» - к Архангельску.

Многие выпускники этих училищ стали участниками Крымской войны 1853-1856 годов с Турцией и прославленного Синопского сражения 18(30) ноября 1853 года. В этом сражении русская эскадра под командованием вице-адмирала Павла Степановича Нахимова положила бесповоротный конец турецкому владычеству на море. В течение четырех часов были уничтожены свыше трех тысяч турецких матросов, около двухсот человек во главе с командующим Осман-пашой попали в плен, корабельной артиллерией были вдребезги разбиты почти все береговые форты и все турецкие корабли пущены ко дну - кроме быстроходного парохода «Таиф», возглавляемого англичанином Слейдом и пустившегося наутек, едва только запахло порохом. Потери русских составили тридцать семь человек убитыми.

Как Швеции после Полтавского сражения, так Турции после Синопского никогда уже не суждено было оправиться. Именно в те годы была пущена в оборот красивая легенда о том, что три великие победы русского флота, сделавшие Россию первостепенной морской державой на всех прилегающих морях, увековечены в виде трех белых полосок на синих матросских воротниках. На самом деле тут нет никакой связи: три полоски на матросских воротниках носят не только русские моряки. Но три победы - были.

Оглянемся на них еще раз.

27 июля 1714 года - полуостров Ганге-Удд (Гангут, Ханко), Балтийское море, генерал-адмирал Апраксин.

26 июня (7 июля) 1770 года - бухта Чесма, Эгейское море, адмирал Спиридов.

18(30) ноября 1853 года - Синопская бухта, Черное море, вице-адмирал Нахимов.

Если следовать упомянутой легенде, на матросских воротниках еще не было третьей полоски, когда русские моряки заставили заговорить о себе весь мир. Российский андреевский флаг прошествовал по всем океанам и впитал в себя соль неведомых морей. Ошарашенной Европе не оставалось ничего иного как признать в России хоть и запоздалого, но вполне равноправного партнера в освоении мира. Как будет видно из дальнейшего, именно России суждено было с блеском завершить эпоху Великих географических открытий.

Итак, начало XIX века ознаменовалось появлением на международной морской арене новой нации, появлением неожиданным, но уверенным, подготовленным многочисленными открытиями русских земле- и морепроходцев. Еще со второй половины XVIII столетия англичане и французы бойко произносили словосочетание, какого не было ни на одной карте, - Русская Америка. Так стали называть русские поселения на Аляске, Алеутах, Курилах и северо-западном побережье Американского континента вплоть до Калифорнии, возникшие после экспедиций Беринга, Чирикова, Шелихова. 8 июля 1799 года для освоения этих территорий была основана в Петербурге Российско-Американская компания, в течение ближайших сорока лет организовавшая двадцать пять исследовательских экспедиций, в том числе полтора десятка кругосветных.

Паруса первой русской кругосветки были подняты 7 августа 1803 года. Ее возглавляли эстонец Иван Федорович Крузенштерн на четырехсотпятидесятитонном шлюпе «Надежда» и Юрий Федорович Лисянский на трехсотсемидесятитонном шлюпе «Нева». Оба - выпускники Морского кадетского корпуса и участники Гогландского сражения. Оба прошли шестилетнюю выучку в британском королевском флоте. Оба совершили несколько плаваний в Атлантическом океане, а Крузенштерн - еще и в Тихом и Индийском. В 1799 году они возвратились в Кронштадт, и на них пал выбор руководителей Российско-Американской компании в разработке проекта снабжения русских колонистов через Балтийское море, Атлантику и Тихий океан.

«Надежда» и «Нева» вышли из Кронштадта в Копенгаген, а оттуда в Фалмут, после чего прибыли на Канарские острова. С Канар корабли взяли курс на мыс Горн. С этого момента каждая пройденная ими миля сопровождается словом «впервые».

14 ноября русские корабли впервые пересекают экватор и салютуют сами себе одиннадцатью пушечными выстрелами.

В декабре они впервые появились у берегов Бразилии.

20 февраля 1804 года впервые созерцали русский флаг аборигены мыса Горн, а на следующий день корабли впервые потеряли друг друга в густом тумане.

Они встретились лишь в мае на острове Нуку-Хива в Маркизском архипелаге, где Крузенштерн загодя назначил рандеву для такого случая, и далее следовали вместе до Гавайских островов. Здесь шлюпы вновь разошлись: «Надежда» отправилась в Японию с посольством на борту, оттуда на Камчатку за пушниной и затем в Кантон; «Нева» - за пушниной к острову Кадьяк у берегов Аляски и оттуда тоже в Кантон.

В феврале 1806 года оба шлюпа вышли из Кантона, пересекли Индийский океан и приблизились к мысу Доброй Надежды. Здесь в точности повторилась та же история, что у мыса Горн: корабли потеряли друг друга в тумане. Лисянский, не теряя времени на поиски, повел «Неву» вдоль Африки и 16 июня прибыл в Портсмут, впервые в истории мореплавания совершив безостановочный переход из Китая в Англию и затратив на него сто сорок два дня. 22 июля «Нева» бросила якорь на Кронштадтском рейде, а 19 августа к ней присоединилась «Надежда».

Результатом этой экспедиции явился трехтомный труд Крузенштерна с описанием океанографических и метеорологических наблюдений в трех океанах и двухтомный «Атлас Южного моря». Именем Крузенштерна названы пролив в Курильской гряде, остров в архипелаге Туамоту, проход у южных берегов Японии (другое название - Цусимский пролив) и мыс на Аляске; именем Лисянского - открытый им остров в Гавайском архипелаге, полуостров в Охотском море и гора на Сахалине.

На следующий год после завершения первой русской кругосветки Российско-Американская компания снаряжает новую экспедицию под командованием выпускника Морского корпуса, участника трех сражений со шведами на корабле «Не тронь меня» Василия Михайловича Головнина, в четырнадцатилетнем возрасте ставшего гардемарином, пять лет прослужившего в английском флоте и уже успевшего не только получить золотую медаль «За отвагу» в боях со шведами, но и снискать известность как автор свода морских сигналов. 25 июля 1807 года Головнин на трехсоттонном шлюпе «Диана» вышел из Кронштадта в Англию, а 20 декабря салютовал пустынному экватору из всех своих двадцати двух орудий. 12 февраля следующего года «Диана» обогнула мыс Горн, но была отброшена назад штормами и вторично пересекла Атлантику, достигнув в течение трех недель бухты Симонстаун у мыса Доброй Надежды.

За время этого плавания Россия и Англия оказались в состоянии войны, и «Диана» была задержана англичанами. Лишь 16 мая 1809 года удалось морякам вырваться из плена, и Головнин повел шлюп в «ревущих сороковых» широтах к Австралии. Обогнув Тасманию, «Диана» 25 июля подошла к острову Тана в Новых Гебридах и после пятидневной стоянки двинулась на север. 24 сентября она вошла в Авачинскую бухту.

В навигацию следующего, 1810 года Головнин исследовал берега Аляски, а в 1811-м во время плавания в Курильской гряде он вновь был захвачен в плен у острова Кунашир - на этот раз японцами. Командование «Дианой» принял Петр Иванович Рикорд, а Головнин с семью моряками пробыл в плену до октября 1813 года, и прибыл в Петербург в 1814-м через Петропавловск, Иркутск и Москву.

Кругосветка Головнина, без сомнения, была последним великим плаванием, за которым внимательно следил (насколько это было возможно в то время) Бугенвиль. Он умер в августе 1811 года, за десять месяцев до вторжения Наполеона в Россию, и прах его был упокоен в парижском Пантеоне, чей фронтон украшает надпись: «Великим людям - благодарное отечество».

26 августа 1817 года Головнин отправился во второе кругосветное путешествие на девятисоттонном шлюпе «Камчатка», сложившееся для него гораздо удачнее. В январе 1818 года шлюп обогнул мыс Горн и 7 февраля бросил якорь в перуанском порту Кальяо, а оттуда выступил в Петропавловск-на-Камчатке. С мая по сентябрь Головнин исследовал Алеутские острова и побережье Северной Америки, заселенное русскими колонистами, от Новоархангельска (Ситки) до форта Росс в Северной Калифорнии, а затем, побывав на Гавайях и Филиппинах, пересек Индийский океан и прибыл на остров Святой Елены, где скучал в плену Наполеон. Теперь англичане встретили русских куда любезнее, чем десять лет назад. На Святой Елене и затем на острове Вознесения, также принадлежавшем Англии, Головнин пополнил запасы воды и продовольствия, и в сентябре 1819 года «Камчатка» салютовала кронштадтским бастионам.

Между двумя путешествиями Головнина русские моряки занесли в свой актив еще одну кругосветку, «имевшую быть» в 1813-1816 годах, но до сих пор не получившую достойного освещения в литературе. Ее возглавил участник войн со шведами и французами, с 1803 по 1808 год служивший в английском флоте, Михаил Петрович Лазарев. На судне «Суворов» он прошел от Кронштадта до Аляски и обратно, открыв в этом плавании атолл, названный именем русского полководца, которое носил и корабль Лазарева.

Эта кругосветка и еще одна, выполненная Лазаревым на фрегате «Крейсер» в 1822-1825 годах, совершенно затмеваются вторым его плаванием - в 1819-1821 годах, между упомянутыми двумя. Поэтому мало кто помнит и о том, что Лазарев был вторым человеком после Дампира, сделавшим три кругосветных вояжа. Третьим будет Коцебу. Но так уж сложилось, что имя Лазарева упоминается обычно вместе с именем Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена и неизменно на втором месте - то ли оттого, что командовал экспедицией 1819-1821 годов Беллинсгаузен, то ли по причинам чисто грамматическим, связанным с алфавитностью, - точно так же, как в случае с Крузенштерном и Лисянским. Только смерть принесла Лазареву самую высшую почесть, какой мог быть в то время удостоен моряк: его похоронили во Владимирском храме Севастополя рядом с Истоминым, Корниловым и Нахимовым.

Для Беллинсгаузена, как и для Лазарева, эта экспедиция была второй - первую он совершил вместе с Крузенштерном на «Надежде». Она началась 4 июля, когда из Кронштадта отбыли в Копенгаген и далее в Портсмут и на Канарские острова девятисоттонный шлюп «Восток» (по всей вероятности названный так в честь лодьи Кузьмы Соколова) под командованием Беллинсгаузена и пятисоттридцатитонный «Мирный», где командиром был Лазарев. Их целью были поиски Южной Земли, иными словами - максимальное проникновение в южнополярные широты.

С Канарских островов шлюпы взяли курс к Рио-де-Жанейро и оттуда вдоль сорокового меридиана двинулись к югу через остров Южная Джорджия и Южные Сэндвичевы острова. Около Южной Джорджии лейтенант Анненков обнаружил еще один остров, названный его именем, а вблизи Южных Сэндвичевых оказался целый архипелаг из трех островов. Им присвоили имена открывателей Завадовского, Лескова и Торсона, а всю группу наименовали в честь морского министра де Траверсе.

16 января 1820 года корабли пересекли Южный полярный круг (вторыми после Кука) и первыми в истории увидели неизвестный материк - Антарктиду в районе, где сто десять лет спустя побывали норвежцы, присвоившие ему имя принцессы Марты. Льды потеснили шлюпы к северу, 21 января они вновь подошли к материну - и снова не удалось высадиться на него. Этим же кончилась третья попытка, предпринятая 5 и 6 февраля, после того как шлюпы вторично пересекли полярный круг.

14 февраля погодные условия окончательно вынудили Беллинсгаузена принять решение лечь на восточный курс, и 30 марта «Восток» прибыл в австралийскую бухту Порт-Джэксон, где 6 апреля к нему присоединилась «Надежда». С 8 мая по 10 сентября Беллинсгаузен, пройдя проливом Кука, совершил рейд по южным широтам в районе тропика, нанеся на карту архипелаг Россиян близ Туамоту, острова Восток, Александра (Ракаханга), Михайлова, Симонова, Кутузова, Барклая-де-Толли, Крузенштерна, Коцебу.

30 октября суда вновь легли на южный курс в направлении острова Маккуори и 14 декабря вступили в полярную область. Отжатые льдами, они двигались вдоль полярного круга, дважды пересекая его (14 декабря 1820 года и 1 января 1821-го) и снова возвращаясь в шестидесятые широты. 10 января они открыли остров, крещенный в честь Петра I, а неделей позже обнаружили большой мыс - ему присвоили имя Александра I. Этот остров и этот мыс находятся в море, носящем теперь имя Беллинсгаузена. На окраине того же моря были обнаружены и четырнадцать новых островов из группы Южных Шетландских, открытых двумя годами ранее англичанином Уильямом Смитом. Им дали названия, связанные с местами больших сражений Отечественной войны.

3 февраля корабли вернулись к Южной Джорджии и вскоре бросили якоря в Рио-де-Жанейро, а 24 июля прибыли на Кронштадский рейд после семисотпятидесятидневного отсутствия. (Беллинсгаузен в 1830-1852 годах был военным губернатором Кронштадта, там ему соорудили памятник.)

По следам экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева вышел в 1823 году Отто Евстафьевич Коцебу, земляк Крузенштерна, эстонец по происхождению. Как и Беллинсгаузен, он обогнул Землю на шлюпе «Надежда» под командованием Крузенштерна, а в 1815-1818 годах на корабле «Рюрик» открыл несколько островов в архипелагах Туамоту и Маршалловом и залив у берегов Аляски, носящий его имя. За время своей третьей кругосветной экспедиции в 1823-1826 годах на новеньком двадцатичетырехпушечном шлюпе «Предприятие», построенном Адмиралтейством в 1823 году, Коцебу обнаружил еще несколько неизвестных островов в архипелагах Туамоту и Самоа. С ним был в этом рейсе молодой любознательный богослов Зигфрид Ленц, по возвращении с моря порвавший с клириками и ставший физиком - одним из авторов знаменитого закона, автором «правила Ленца», изобретателем нескольких приборов (в том числе барометра и глубиномера-лога) и, наконец, ректором Петербургского университета.

В 1825-1827 годах, почти одновременно с Коцебу, совершили кругосветные плавания питомцы Головнина, служившие с ним на «Камчатке», Фердинанд Врангель и друг стихотворца Пушкина Федор Федорович Матюшкин (по прозвищу «Плыть охота») на корабле «Кроткий».

Еще один сподвижник Головнина, товарищ Врангеля и Матюшкина, Федор Петрович Литке (будущий президент Академии наук) в 1826-1829 годах обошел вокруг света на шлюпе «Сенявин», описал западное побережье Берингова моря, открыл дюжину островов в Каролинском архипелаге.

Имена этих исследователей многократно увековечены на географических картах.

Меньше повезло в этом отношении Алексею Ивановичу Бутакову, совершившему в 1840-1842 годах кругосветку на транспортном судне «Або».

В 1846 году из Кронштадта в Петропавловск-на-Камчатке на двухсотпятидесятитонном транспорте «Байкал» прошел Геннадий Иванович Невельской, впервые доказавший 22 июля 1849 года островное положение Сахалина (чего не сделал Лаперуз) и судоходность Амура.

Такой она была, первая половина XIX века, а особенно его первая четверть.

Крузенштерн и Лисянский, Головнин и Лазарев, Беллинсгаузен и Коцебу, Врангель и Матюшкин. Что ни имя - то гром салюта! А им вослед спешили Литке и Бутаков, Невельской и Станюкович - это уже начиналась вторая четверть российского столетия. Глядят они с портретов - важные, суровые, усатые. А прославили свои имена, будучи еще мальчишками, натиравшими себе втихомолку верхнюю губу, чтобы поскорее выросли усы.

Учреждение Российско-Американской компании состоялось несколько дней спустя после появления на свет Пушкина - будущего стихотворца. Пушкину было четыре года, когда Крузенштерн и Лисянский подняли паруса первой кругосветки. В 1826-м, когда возвратился из южных морей Коцебу, Пушкин не написал еще главных своих произведений, а Матюшкин не завершил своего маршрута.

Лермонтов родился в год, когда возвратился из японского плена Головнин, а Лазарев был лишь в начале своего маршрута. Пуля сразила Лермонтова, когда экспедиция Бутакова находилась еще на полпути, но уже были нанесены на карты Океании имена Александра Первого, Анненкова, Аракчеева, Барклая-де-Толли, Беллинсгаузена, Завадовского, Коцебу, Крузенштерна, Кутузова, Лескова, Лисянского, Литке, Михайлова, Петра Первого, Понафидина, Римского-Корсакова, Румянцева, Рюрика, Сенявина, Симонова, Суворова, Торсона, Траверсе, Чичагова. Позднее к ним добавится имя Миклухо-Маклая и другие, не менее славные. Уже существовали форт Росс, острова и архипелаги Бородино, Восток, Россиян. Много русских имен украсит карту мира впоследствии. Уже были проведены систематические исследования и описания островов Вото, Гавайских, Каролинских, Маршалловых, Моллера, Туамоту. А впереди были Новая Гвинея и десятки иных островов, крупных и мелких, дожидающихся своей очереди. Наконец, был открыт целый материк - Антарктида - и сделана масса открытий по пути к цели или обратно.

Крузенштерн и Лисянский вышли в море через четыре года после рождения Пушкина.. А через четыре года после гибели Лермонтова, 19 сентября 1845 года, тот же Крузенштерн, а с ним Врангель, Ленц и Литке, встретились в квартире Владимира Ивановича Даля, чтобы разработать начатки устава созданного ими тут же русского Географического общества...

Все это будет в должной мере оценено позднее: «большое видится на расстояньи». Разумеется, эти плавания и эта лавина открытий, обрушившаяся на онемевшую Европу, имели огромное значение независимо от национальности свершителей и принесли богатые плоды, но на обывателей они не произвели особого впечатления. Эффектом разорвавшейся бомбы стала для них только экспедиция Беллинсгаузена и Лазарева, разрешившая вековую загадку Южной Земли. Она еще не завершилась, когда к Антарктиде близко подходили английские и американские зверопромышленники Эдуард Брансфилд и Натаниэл Браун Палмер. Еще немного - и они открыли бы нынешнюю Землю Грейама, антарктический полуостров. Но никто в то время и помыслить не мог, что шестой материк откроют русские! Да и после того, как эпохальное деяние свершилось, мало кому удавалось повторить его. Лишь в 1831-1832 годах, десять лет спустя, к ледовому континенту сумел подобраться англичанин Джон Биско, открывший в 1831 году Землю Эндерби, а в следующем - Землю Грейама, остров Аделейд и архипелаг, увековечивший его собственное имя.

В 1837-1840 годах в Антарктиду на судах «Астролябия» и «Зеле» («Усердие») прибыл француз Жюль Себастьян Сезар Дюмон-Дюрвиль, уже известный своими подвигами в Тихом океане во время кругосветного рейса на той же «Астролябии» в 1826-1828 годах. В Антарктике он нанес на карту земли Луи-Филиппа, Адели, Жуанвиля и Клари и впервые высадился на прибрежные скалы материка.

В 1840 году англичанин Джон Уилкс, пытавшийся обнаружить Южный магнитный полюс, достиг берега, названного его именем. Но мало кто о нем сегодня помнит: его закрывают тени гигантов.

Трудности, встреченные в южных полярных широтах, а с другой стороны - решение Тасманом и затем Беллинсгаузеном загадки Южной Земли подстегнули поиски в другом направлении: все еще оставалась нерешенной проблема Северо-Западного прохода.

Было бы утомительно перечислять все попытки его отыскания, продолжавшиеся и в течение XIX века. В процессе этих поисков было совершенно немало побочных, если можно так выразиться, открытий, навечно вошедших в историю мореплавания и географии.

В 1819-1820 годах Уильям Эдуард Парри совершил серию блестящих находок в районе семьдесят четвертой параллели, в том числе - три пролива и пять островов. В 1821-1822 годах он вновь вернулся в эти места, открыл еще один пролив и доказал островное положение Баффиновой Земли, а полное ее исследование завершил во время третьей экспедиции в 1823-1824 годах.

В 1818 году к Берингову проливу через Северный полюс отправилась на двух судах экспедиция Джона Бьюкена, но, достигнув рекордной отметки 80^о 34` северной широты, была возвращена непроходимыми льдами. В следующем году ее участник, офицер флота его величества Джон Франклин, командовавший в экспедиции Бьюкена парусником «Трент», возглавил новый вояж, пересек Канаду от Гудзонова залива до залива Коронейшн и обратно и установил возможность судоходства в этих водах. В 1825-1827 годах он продолжил исследования на более широкой основе. В устье реки Маккензи он разделил экспедицию на два отряда (вторым командовал врач - шотландец Джордж Ричардсон, участвовавший и в первом плавании) и обследовал не только берега, но и внутренние территории континента, открыв несколько новых географических объектов. Третья экспедиция, снаряженная им на поиски Северо-Западного прохода в 1845 году на судах «Эребус» («Преисподняя») и «Террор» («Страх», «Ужас»), погибла в полном составе два года спустя на острове Кинг-Уильям.

В 1848-1854 годах три полярные одиссеи совершил ирландец Роберт Джон Мак-Клур, посланный на судне «Инвестигейтор» («Исследователь») по следам экспедиции Франклина. Этот человек, чье имя не часто можно встретить на страницах книг по истории мореплавания и географических открытий, поставил наконец точку в более чем трехсотпятидесятилетних поисках Северо-Западного прохода, доказав его существование и пройдя по нему в 1853-1854 годах от острова Банкс в море Бофорта до Баффинова залива у берегов Гренландии. История стыдливо умалчивает о том, получил ли Мак-Клур за свое открытие парламентскую премию в двадцать тысяч фунтов стерлингов. Может быть, это молчание и есть ответ? Честь этого открытия, правда, разделяет с ним англичанин Бэлчер, совершивший в 1836-1842 годах кругосветное плавание на гидрографических судах «Сульфур» («Сера») и «Самаранг» и в 1852 году посланный на розыски Франклина.

Одновременно с первой экспедицией Мак-Клура поиски экспедиции Франклина продолжал врач Джон Ричардсон - участник первых двух экспедиций Франклина, успевший совершить несколько открытий у восточных берегов Северной Америки.

Стремясь к Северо-Западному проходу, англичане никогда теперь не упускали из поля зрения и антарктический материк, открытый не ими. Одну из наиболее ярких страниц в историю его освоения вписал английский офицер Джеймс Кларк Росс, участник трех экспедиций Парри и двух - своего дяди Джона Росса, первооткрыватель Северного магнитного полюса в 1831 году. В летние месяцы 1840-1843 годов он уже совершил плавания к берегам открытой двадцать лет назад Антарктики на судах «Эребус» и «Террор», погибших впоследствии вместе с экспедицией Франклина. За время этих плаваний он открыл море, носящее его имя, и прилегающее к нему побережье Антарктиды - Землю Виктории и шельфовый ледник. Этот ледник теперь носит имя Росса, а два вулкана на нем - имена его кораблей. Попутно Росс решил задачу, перед которой отступил Уилкс, - он вычислил местоположение Южного магнитного полюса.

Исследования Росса практически завершили открытие Антарктиды. Вплоть до 1893 года ни одно судно не приближалось к ее берегам. Упал и интерес к Северо-Западному проходу. После Мак-Клура там побывал в 1852 году лишь Уильям Кеннеди, открывший залив Белло. Затем исследование этого прохода прекратилось до экспедиции Амундсена в 1903-1906 годах.

Эпоха великих географических открытий, растянувшаяся на четыре века, завершилась. Все круги Ада были благополучно пройдены. Начиналась эпоха освоения, колониальных разделов и переделов мира.

А чуть раньше канули в Лету и еще две эпохи.

Еще в 1780 году Пенсильвания запретила торговлю неграми, а в 1830-м Франция и Англия договорились о праве взаимного освидетельствования судов в море. Все известные трассы прочесывались крейсерами, и любой из них по малейшему подозрению при виде неизвестного судна мог после предупредительного выстрела поднять свой флаг, требуя того же от незнакомца. А если подозрение не рассеивалось, за этой процедурой мог последовать обыск судна. Если судно не поднимало в ответ свой флаг и пыталось скрыться, его преследовали и захватывали или топили. Эта мера была, правда, обращена и против пиратства, а не только против работорговли.

Но лишь после окончания Крымской войны в 1856 году Парижский конгресс сделал хоть и запоздалый, но все же нужный и решительный шаг: он объявил вне закона также пиратство и каперство. Что касается пиратства, то оно и без того уже пришло к тому времени в полнейшее расстройство и упадок. Организованный морской разбой сделался достоянием прошлого, а одиночки действовали в основном исподтишка и не отваживались на крупные дела, хотя, конечно, исключения бывали. Эпоха пиратства как международного явления кончилась.

А немного позднее, в начале 1890-х годов, начался быстрый закат эпохи парусных флотов (флотов, но не кораблей!). Синопское сражение 1853 года было последним в истории крупным поединком парусных армад. Подобно тому как сражение при Лепанто в 1571 году ознаменовало собой конец эпохи гребных флотов и начало парусных, так Синопское пролегло зримым водоразделом между эпохами паруса и пара.

Пароход Джона Фитча, ходивший по реке Делавер со скоростью 2 узла.

Пароход Роберта Фултона открыл в 1807 году новую эру мореплавания.