«Кто введет мя во град

ограждения»

(Пс.59,11).

Митрополит Афанасий с епископами, находившимися в Москве, с боярами и народом, недоумевали. Таинственный отъезд Иоанна Грозного из столицы в Александровскую слободу вызвал у одних уныние, у других смятение, у третьих ожидание чего-то чрезвычайного. Обеспокоены были все. Наконец, 3 января 1565 г. митрополит получил известие от Государя. В Царской грамоте, обращённой к знатным людям, перечислялись беззакония вельмож, преступления приказных, измены воевод и сквозили упрёки в адрес духовенства, нередко принимавшего сторону крамольников. Посему, заключал Иоанн IV: «Не хотя терпеть ваших измен, мы от великой жалости сердца оставили Государство и поехали, куда Бог укажет нам путь». К народу же Царь послал иную грамоту, уверяя добрых московитян в своей прежней милости. Глашатаи на площадях велегласно повторяли, что опала и гнев Государев не касаются простых граждан.

Столица ужаснулась. Людям, привыкшим к стабильности самодержавной власти, безначалие представлялось делом страшным. Ещё в дохристианские времена великий греческий философ Платон говорил, что власть худшего из самодержавных тиранов всё-таки лучше революции, а знаменитый Меценат советовал римскому императору Августу: «Если ты заботишься об отечестве, за которое вёл столько войн, за которое с удовольствием отдал бы душу свою, то преобразуй его и приведи в порядок... тот, кто даёт свободу неразумным людям, всё равно, что даёт меч ребёнку или сумасшедшему... Ибо пресловутая свобода черни является самым горьким видом рабства для людей достойных и одинаково несёт гибель всем». Даже боярская управа, в сравнении с дикой охлократией (властью толпы), казалась народу благом. А уж тем паче Православный Царь. «Государь нас оставил! - возопили люди, - мы гибнем! Кто будет нашим защитником в войнах с иноплеменными? Как могут овцы без пастыря?» Проливая слёзы, все говорили одно: «Пусть Царь казнит своих лиходеев: в животе и в смерти воля его; но Царство да не останется без главы! Он наш владыка, Богом данный: иного не ведаем». Купцы и мещане кричали: «Пусть Царь укажет нам своих изменников: мы сами истребим их!»

Митрополит собрался было ехать к Иоанну, его удержали. На общем совете решили послать пятерых епископов во главе с Пименом, архиепископом Новгородским, наиболее влиятельным в то время (и тайно метившим в митрополиты), а с ними пятерых архимандритов, и князей - И.Д.Бельского, И.Ф.Мстиславского, с делегациями бояр, дворян, купечества и мещан, чтобы «бити челом Государю и плакатися».

Пятого января Иоанн Грозный принял посланных от народа, и те упросили его принять заодно с ними бояр и дворян. Наконец, вошли все и с силою начали убеждать державного сжалиться над Россией. «Вспомни, - говорили посланцы, - что ты блюститель не только Государства, но и Церкви: первый, единственный монарх Православия! Если удалишься, кто спасёт истину, чистоту нашей веры?» Иоанн ответил, повторив упрёки, изложенные в его грамоте, затем смягчился: «Для отца моего митрополита Афанасия, для вас богомольцев наших, архиепископов и епископов, соглашаюсь паки взять свои Государства; а на каких условиях вы узнаете».

Условия Иоанн обнародовал, вернувшись в столицу 2 февраля. Для своей безопасности он избрал 1000 телохранителей (что поначалу никого не удивило), затем объявил своею собственностью города: Можайск, Вязьму, Козельск, Медынь, Перемышль, Белев, Лихвин, Ярославец, Суходровью, Суздаль, Шую, Галич, Юрьевец, Балахну, Вологду, Устюг, Старую Руссу, Вагу, Каргополь, и волости Московские с их доходами. Тысяче своих телохранителей из князей, дворян и детей боярских он дал поместья в вышеозначенных городах, а тамошних вотчинников перевёл в другие места. В самой столице взял себе несколько улиц, в том числе Арбатскую с Сивцевым Вражцем, половину Никитской с разными слободами, и выслал оттуда всех знатных и служилых людей, не записанных в Царскую тысячу. Эту часть Москвы и всей России Царь объявил своей Опричниной; остальное всё - Земщиной.

На Руси издавна опричниной называли вдовью часть имения. Когда умирал государев дружинник (боярин), его земля отходила другому служилому воину, а вдове и детям прежнего хозяина, для прокормления, оставалась малая доля, та, что была оприч (кроме) остальной, большей части. Царь на Руси владел всем. Держава его, по подобию Церкви - «Невесты Христовой», была Государю словно супруга. С нею он венчался на Царство и развестись мог не иначе, как только через смерть свою или уход в монастырь. Последнего Иоанн IV желал, однако чувство долга (ведь он был «игумен всея Руси») обязывало его оставаться Царём. Постричься в монахи Иоанн не мог, но взамен этого он учредил Опричнину - своего рода военно-монашеский орден для защиты Веры и сохранения целости Отечества. Государев опричник при поступлении на службу давал присягу верности, и подобно монаху отрекался от всего мирского, хотя семейным человеком оставался. Жизнь в Александровской Слободе, ставшей «генштабом» Опричнины, регламентировалась строгим уставом. Царь сам его составил и сам неукоснительно исполнял, подавая пример остальным. Он первым вставал, звонил к заутрене, пел на клиросе, молился, и во время общей трапезы читал вслух «Жития святых».

Историки-гуманисты объявили Опричнину «царством террора» за то, что силами её были подавлены смуты и заговоры внутренних врагов России, а врагу внешнему был поставлен надёжный заслон. Историк В.Б.Кобрин, например, не видит в Опричнине никакого смысла. По его мнению, это - «вакханалия казней, убийств... десятков тысяяч ни в чём не повинных людей». Насколько правдивы сии голословные заявления о «десятках тысяч» казней (да ещё и «неповинных»), мы отмечали в предыдущей главе. Но всё-таки: сколько же, хотя бы примерно, по документам, было казнено за четыре десятилетия Иоаннова царствования? Советский историк Р.Г.Скрынников подсчитал со всей возможной скрупулёзностью, что жертвами «царя-тирана» могли стать около трёх, максимум, четырёх тысяч казнённых. То есть, не более 100 казней в год, включая, наряду с изменниками, массу рядовых преступников (убийц, грабителей). Это совсем немного даже по современным меркам. А в масштабах средневекового Государства, ведущего непрерывные войны на нескольких фронтах, в условиях жесточайшей борьбы за власть между боярами и Царём эти цифры выглядят просто ничтожными. Для «невинных жертв» тут вовсе не остаётся места. И надо учесть размеры тогдашней России. В куда меньших странах - Англии, Франции - короли в эпоху Иоанна Грозного буквально опустошали казнями мятежные города и целые области. Достаточно вспомнить расправы над подданными королевы Елизаветы Английской, «Варфоломеевскую ночь» в Париже (1572 г.). О репрессиях Бориса Годунова у нас речь впереди. Но и потом, в России XVII-XVIII вв. одних староверов изводили миллионами. Император Пётр I рубил головы стрельцам. 17000 донских казаков палачи посекли только за Булавинское восстание. А сколько их было до и после того? На строительстве Санкт-Петербурга загублено несколько сотен тысяч действительно невинных тружеников, причём за какие-то пять-шесть лет. И Петра I за этот геноцид собственного народа не «тираном» зовут, а именуют «Великим созидателем». В то время как Иоанн Грозный, который и сформировал основание будущей Империи Российской, объявлен «тираном» - и только. Словно строителем Державы он и не был. Борьбу с крамолами бояр ему не прощают, относят к «безумствам», к «зверствам»; но самое главное - его «жертвы» чаще всего просто выдумываются, факты искажаются, а число справедливо казнённых преувеличивается до фантастических размеров. Яркий пример тому - так называемое «Новгородское дело».

В 1563 г., ещё до учреждения Опричнины, Царь Иоанн узнал о «великих изменных делах» князя Владимира Старицкого. Лишь началось их расследование, Курбский бежал в Литву. Тут же умер родной брат Царя, Юрий Васильевич. Во избежание дальнейших смертей (прежде всего малолетних царевичей) Иоанн Грозный написал новое завещание. Он лишил Старицкого права на опеку наследника престола и удалил его из Кремля. Таким образом, Государь принял меры безопасности, хотя через три года вновь простил и вновь приблизил Владимира (всё-таки, двоюродный брат). Части своих сообщников, разоблачённых в ходе следствия, Старицкий вместе с боярами вынес обвинительный приговор (1567 г.). И потом, уже в лето 1569-е, возглавил армию, направлявшуюся в Астрахань. В тот год активизировался западный фронт, а турки и крымцы, естественно, зашевелились на юге.

Получив командование над войсками, Старицкий, как государственный муж, должен был все силы положить на исполнение порученного дела, на защиту южных рубежей России. Но тем и отличался он, несостоявшийся «боярский царь», что мыслил узкими «удельными» категориями, руководствовался своекорыстными установками и сиюминутными интересами. Потому первое, что он сделал, став во главе полков - это подкупил повара, чтоб отравить Царя. Затем он собирался занять Кремль с помощью войска и совершить переворот. Да похоже он и придумал это не сам. Подготовку заговора осуществляла верхушка новгородского боярства вместе с упоминавшимся ранее архиепископом Пименом и при участии польского короля.

«Шкуру неубитого русского медведя» предполагалось поделить так: Старицкому - трон, Пимену - Московскую митрополию, королю Сигизмунду II - Новгород и Псков, а новгородской знати - вольности польских магнатов. «При этом, - замечает В.Г.Манягин, - Астрахань, с трудом удерживаемая Россией, безусловно, отошла бы к Турции, что поставило бы под удар Казань, а вместе с тем - и присоединение Сибири. Российская империя загонялась в рамки Московии XIV века, и Европа могла бы праздновать победу».

Либерал-разрушителей Святой Руси во все времена такое устраивало. Но, слава Богу, были и державные властители у нас. Те, что собирали и созидали Великое Государство, преодолевая сопротивление знати, изменяя психологию служилого сословия в направлении от корыстных интересов к жертвенному патриотизму. Иоанн Грозный в их ряду занимает особое место.

Узнав о заговоре, Царь вызвал к себе князя Владимира и уличил его в измене. После их разговора наедине Старицкий отправился домой и там, скорее всего, принял яд. Джером Горсей, очевидец событий, пишет: «На другой день он скончался и был торжественно похоронен в Михайловском Соборе в Москве». Старицкий не был растерзан опричниками, как сочиняют переписчики Курбского, и у Горсея, отнюдь не питавшего любви к Иоанну, нет упоминания о «расправе» над родственниками князя Владимира. Горсей тоже сочинял небылицы, но ему, очевидно, такое в голову не пришло. Сына и двух дочерей Владимира Андреевича он едва ли не каждый день мог видеть здравствующими. Это в «мемуарах» немецких шпионов Таубе и Крузе вся семья Старицкого «подверглась истреблению». Ссылаясь на вымысел последних, Карамзин всё же из числа «жертв» исключает дочерей князя Владимира, хотя гибель двух сыновей его описывает красочно. На самом деле, у Старицкого был один сын, и ему Царь Иоанн вернул отцовский удел в 1573 году. В мае 1570 г. дочь Владимира Андреевича, Мария, вышла замуж за Ливонского герцога Магнуса (впоследствии короля). Когда же королева Мария Владимировна овдовела, Годунов, с помощью того же Горсея, выманил её из Ливонии и заточил в монастырь.

«Остаётся только сожалеть, - говорит В.Г.Манягин, - о том, что эти общеизвестные факты были "незнакомы" большинству исследователей». Надо бы здесь и слово «исследователи» взять в кавычки. Впрочем, с историков на самом деле спрос невелик. Многие фантазируют не злонамеренно, а просто за недостатком фактов. Вот, Валишевский, например, не знает, «был ли он [Старицкий] задушен, обезглавлен или отравлен ядом... свидетельства не согласуются». Зато о находке в Новгороде подлинного текста договора изменников с польским королём Валишевский сообщает утвердительно. На договоре стояли подписи архиепископа Пимена и других именитых новгородцев.

Заговор оказался раскрытым, и злодеев, безусловно, требовалось наказать. Но пока войско опричное не выступило из Москвы в направлении Новгорода, мы должны ещё вспомнить о церковных интригах, без которых наш рассказ о «Новгородском деле» будет не вполне понятным.

Митрополит Афанасий правил всего два года и понял, что крест святительский ему не по плечу. Он добровольно ушёл на покой в 1566 году. Басня Курбского о том, что на его место Царь хотел «назначить» архиепископа Германа Казанского, а когда тот не согласился, то Иоанн якобы велел «задушить» Святителя, не подтверждается ничем, кроме слов самого сочинителя её. Владыка Герман здравствовал у себя в Казани долгие годы, а на кафедру всея Руси Собор епископов поставил митрополита Филиппа (Колычева).

Новгородский архиепископ Пимен (второе лицо в заговоре после Старицкого) сам метил в митрополиты и, соответственно, хотел сместить Святителя Филиппа. Когда тот взошёл на кафедру, клевреты Пимена, епископы Пафнутий Суздальский и Филофей Рязанский, затеяли интригу. В их компанию вошёл новый царский духовник, Благовещенский протопоп Евстафий. В чём конкретно пытались обвинить митрополита, осталось неизвестным до наших дней. Однако можно не сомневаться, что замысел злодеев был двояким: во-первых, Филиппа выставляли «заговорщиком» против Государя; во-вторых, искали и выдумывали факты, порочащие его прошлую жизнь.

«Тактика интриги, - пишет митрополит Иоанн (Снычев), - была проста: лгать Царю про митрополита, а Святителю клеветать на Царя. При этом главным было не допустить, чтобы недоразумение разрешилось при личной встрече... Какое-то время казалось, что заговорщики потерпят неудачу. Царь отказался верить в злонамеренность Филиппа, потребовав доказательств, которых у них не было, и быть не могло». Тем не менее, найдя лжесвидетелей среди монахов Соловецких (ранее Филипп был там игуменом), которых принудили угрозами и ласками, злодеи в клобуках составили «церковный суд» на Святителя. Царь пытался защищать его, но не преодолел «соборного» мнения. Иоанн Грозный чтил решения Соборов и следовал принципу симфонии властей. Хотя на сей раз он мог бы в защиту правды использовать царскую власть, как некогда использовал его прадед, великий князь Василий Тёмный, избавивший Русь от унии с латинством (1441 г.). Но, видимо, он сам усомнился.

«Зная по опыту, - продолжает владыка Иоанн (Снычев), - что убедить Царя в политической неблагонадёжности Филиппа нельзя, заговорщики подготовили обвинения, касавшиеся жизни Святителя на Соловках, ещё в бытность его тамошним настоятелем, и это, похоже, сбило с толку Иоанна IV».

В день праздника Архистратига Михаила в 1568 году Святитель Филипп был сведён с митрополии и отправлен на «покой» в Московский монастырь Николы Старого. Затем враги добились удаления, а по сути - заточения его в Тверской Отрочь монастырь, подальше от столицы. Но и это не помогло Пимену сделаться митрополитом. Кафедру занял бывший Троицкий игумен Кирилл. Его свергнуть Пимен уже не успел. Ибо 1 сентября 1569 года умерла от загадочной скоротечной простуды Царица Мария Темгрюковна, а затем открылись связи московских изменников с новгородскими. План Старицкого рухнул, а сам он «исчез из поля зрения историков». Пимен же затаился в Новгороде.

Торжество злоумышленников окончилось. «В декабре 1569 года, - пишет митрополит Иоанн (Снычев), - Царь с опричной дружиной двинулся в Новгород для того, чтобы лично возглавить следствие по делу об измене и покровительстве местных властей еретикам - "жидовствующим"... В этих условиях опальный митрополит становился опаснейшим свидетелем. Его решили убрать и едва успели это сделать, так как Царь уже подходил к Твери. Он послал к Филиппу своего доверенного опричника Малюту Скуратова за святительским благословением на поход и, надо думать, за пояснениями, которые могли пролить свет на "Новгородское дело". Но Малюта уже не застал Святителя в живых. Он смог лишь отдать ему последний долг, присутствуя при погребении и тут же уехал с докладом к Царю».

Вину за убиение Святого Филиппа историки-либералы, конечно, взвалили на Малюту, как на «главного опричника», стало быть, и «палача». Схема клеветы простая, потому работает. Но если посмотреть на вещи непредвзято, то картина меняется. Пристав Стефан Кобылин, надзиравший за Пименовским узником так «небрежно», что вполне мог и убийцей оказаться, не был судим как убийца (вина его не доказана), и не был награждён, как если бы действовал, положим, «заодно с Малютой». Но коль скоро Малюта застал Святого мученика уже задушенным, то Кобылина как сторожа, конечно, наказали. Только наказали за «небрежение» к своим обязанностям и постригли в монахи. Когда же через 20 лет, уже при Годунове, началась дискредитация деяний Иоанновых, тогда вновь явились лжесвидетели Соловецкие, оклеветавшие митрополита Филиппа в 1568 г., и с ними пристав Кобылин. С их-то слов и составили «Житие» Священномученика. Разумеется, в «житии» оном и Малюта Скуратов, и Царь Иоанн представляются «сущими извергами», а заодно с ними и вся Опричнина.

Профессор А.В.Карташев пишет: «Житие, как заметил ещё Карамзин, страдает некоторыми... несообразностями и часто приводит буквальные речи Филиппа, которые, вероятно, сочинены самим автором, в чём и нельзя сомневаться, например, относительно речи Филиппа, убеждающей Царя не учреждать Опричнины, тогда как последняя учреждена ранее». Действительно, она была учреждена за два года до поставления Святого в митрополиты.

Удивляться здесь нечему. Вся огульная критика Грозного и опричников построена на лжи. Материалы следствия о «новгородской измене» пролежали в архивах до XIX в. и всерьёз никем не были востребованы. Но впоследствии исчезли: интерес к «делу» повысился, и документы, очевидно, уничтожили. Однако кое-что из архивных данных сохранилось. Например, то, что в дружине Иоанна IV, направлявшейся к Новгороду, насчитывалось 1500 человек: одна тысяча у Малюты в передовом отряде, остальные охраняли Царя. С таким войском Иоанн, конечно же, не мог и не собирался штурмовать новгородские стены. Он знал, что простой народ его любит и верен своему Государю, потому ворота города ему отворят. Так и случилось.

Знатных новгородцев (чьи подписи стояли под изменническим договором) и ряд монахов, уличённых в ереси жидовствующих, опричники арестовали. Около 100 человек казнили. Но это отнюдь не сотни и не десятки тысяч «повально истреблённых невинных горожан», как сочиняют недоброжелатели Грозного. Тот же архиепископ Пимен остался жив, хотя свободы закономерно лишился. Возглавляя крестный ход навстречу Государю, Пимен надеялся смягчить его гнев видом чудотворных икон, золочёных хоругвей и благолепием всей окружающей обстановки. Изменник ведал об отходчивости набожного Иоанна, но в этот раз просчитался. Едва увидев Пимена, Государь воскликнул: «Злочестивец! В руке твоей - не крест животворящий, но оружие убийственное, которое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой... Отселе ты уже не пастырь, а враг Церкви...»

Пимена заключили в Веневский монастырь. Остальных заговорщиков (около 300 человек) судили и отправили в Москву, где перед казнью две трети из них были помилованы. Это, по всем источникам, была крупнейшая «массовая расправа» Грозного над своими врагами. Народ новгородский от неё не пострадал. Но сравним цифры. У Горсея опричники «убили» в Новгороде 700000 человек (когда всё население там едва ли превышало 100000). Валишевский уменьшил это число на порядок - 70000, что также совершенно нереально. Однако почему вообще речь идёт о таких «тысячах»? Ведь дыма без огня не бывает. Да, на самом деле в братской могиле под Новгородом погребены 15000 человеческих тел. Только это не жертвы террора, а трупы умерших от чумы. После ухода опричников, через несколько месяцев (весной 1570 года), Великий Новгород посетила эпидемия. Всё лето тела свозили в общую могилу, а осенью, когда мор прошёл, всех усопших заочно отпели. Вот, собственно, и всё о нашумевшем «Новгородском деле»!

В феврале 1570 г. царская дружина из Новгорода отправилась во Псков. Там вообще никаких казней не было. Чтобы как-то объяснить этот факт, мифотворцы пишут о воздействии на Грозного увещеваний и устрашений сразу от нескольких известных Святых. Если так, то это лишний раз подтверждает, что Иоанн IV не был «злобным чудовищем», иначе бы никто из увещевателей не сносил головы. И всё же одна исторически установленная кончина праведника, Корнилия Печерского, в момент пребывания Государя в Пскове произошла. Не по вине Грозного, конечно, который не казнил даже изменника Пимена в Новгороде. Причина смерти Преподобного Корнилия неизвестна. Но, как говорится, выдумать причину ничего не стоит. Коль скоро уж совпали даты прибытия Царя во Псков и преставления Печерского игумена, то, стало быть, по логике мифотворцев, Царь и убил его 20 февраля 1570 г. Дата смерти указана на гробнице Преподобного. Только зачем Иоанну Грозному понадобилось убивать благодатного старца, который ласково встретил его в Троицком граде, если там Царь вообще никого не тронул? Да, кстати, об «убийстве» во Пскове никто и не говорит. Все легенды почему-то сосредоточены на Печерской обители. Документ же имеется всего один. В «Повести о начале и основании Печерского монастыря» говорится: «От тленного сего жития земным царем [Корнилий] предпослан к Небесному Царю в вечное жилище». И более ничего. Остальное - домыслы. По Курбскому, «священномученик» Корнилий «умерщвлён» вообще в 1577 году, то есть через 7 лет после реальной его кончины. Изменник просто не знал ни времени, ни места, ни того, что произошло. Но как у него «умерщвлён» Корнилий? «Раздавлен» каким-то «ужасным специальным» орудием. У других сочинителей проще - «обезглавлен» самим Царём, и не в Пскове, где, скорее всего Преподобный почил по причине естественной, а непосредственно в Печерском монастыре. Там по традиции экскурсоводы показывают туристам-паломникам «кровавый путь», по которому якобы катилась честная глава убиенного праведника. Никаких реальных причин сей «казни», кроме необъяснимой «лютости» Грозного Царя, сочинители представить не могут. Тем не менее, миф широко эксплуатируется.

Что сказать на это? «Читающий да разумеет» (Мк. 13, 14). Иоанн Грозный был суров к врагам, хотя в большей степени был милостив. Он твёрдо знал, что слабый Царь не может быть истинным защитником Веры, Отечества и народа своего. Но он, по всем данным, определённо не был ни «безумным злодеем», ни тем паче, «безбожным развратником». А ему ведь и это приписывают. И когда не находится фактов для обвинения Царя в «распутстве», тогда в ход пускается старая сказка о «семи жёнах Синей Бороды».

Сколько же законных жён имел Иоанн Грозный? О двух мы уже сказали. И первая, Анастасия Романовна, и вторая, Мария Темгрюковна (черкешенка) умерли, судя по всему, от отравы. По канонам Церкви для вдовца допускается третий брак. Но и третью избранницу Государеву, Марфу Васильевну Собакину, так называемую «Царскую невесту», враги извели прямо перед свадьбой. Она заболела до вступления в брак и умерла через две недели после бракосочетания, «не разрешив девства», 13 ноября 1571 года. То есть фактически женою Иоанна она не стала. И на основании этого Собор архиереев допустил вступление Царя в «четвёртый», а по сути, в третий законный брак. Только с этого момента историки начинают путаться.

Карамзин уверяет, что так называемой «четвёртой женой» Грозного стала Анна Колтовская. Что брак с нею состоялся в 1572 году. Но через два года её уже постригли в монахини с именем Дарья. Когда она могла стать «женой», если Собор, разрешив Царю «четвёртый брак», одновременно наложил на него суровую эпитимию? Два года он не мог ни причащаться, ни касаться жены. И как же тогда Иоанн воспользовался своим правом в эти два года? Карамзин говорит, что с Колтовскою Царь венчался. Но Карамзину трудно верить, так как о «пятой» и «шестой» жёнах вообще известно только с его слов. В «Алфавитно-справочном перечне Государей Русских и замечательнейших особ их крови», составленном в XIX веке М.Д.Хмыровым, можно прочесть, что «пятая жена или вернее, наложница царя... сожительствовала царю, кажется, до осени 1577 г., не именуясь, по крайней мере, в письменных актах царицею, и неволей пострижена в монахини...» Но если только «кажется», что «сожительствовала», то зачем вообще считать её «женою». Прах её, говорят, покоится в Суздальском Покровском монастыре. А кто говорит? Хмыров пишет: «По некоторым данным и догадке историографа Карамзина». Вот как! «По догадке», как и все остальные сведения. С «шестою женой» ещё проще. О ней в «Перечне» Хмырова говорится: «Василиса Мелентьевна... чья-то вдова и, если верить историографу Карамзину, "прекрасная вдова". Ничего больше о ней не известно». Замечательно! «Если верить Карамзину». А если не верить, то можно считать, что он их выдумал. Остаётся жена «седьмая», или всё-таки «четвёртая» (по сути, «третья»), Мария Феодоровна из боярского рода Нагих. Та, что родила Иоанну Грозному последнего сына, царевича Димитрия. Доказательством законности брака Государева с Марией Нагой служит её захоронение в Вознесенском Девичьем монастыре, в усыпальнице Русских Цариц и великих княгинь, рядом с матерью Грозного и тремя первыми его супругами - Анастасией, Марией и Марфой. Других так называемых «жён» там нет. Слух о том, что Мария Нагая была «седьмою», пустил в своё время Борис Годунов, дабы оспорить права царевича Димитрия на отцовский престол. Но рассказ о Борисе Годунове у нас впереди. А вот об Опричном Царстве сказано ещё не всё.

Основанная в 1565 г., Опричнина просуществовала почти восемь лет. В 1572 году Царь Иоанн Грозный упразднил своё детище. Как пишут злопыхатели, он «устал от злодейств». Но присно поминаемый владыка Иоанн (Снычев) заключает: «Учреждение опричнины стало переломным моментом царствования Иоанна IV. Опричные полки сыграли заметную роль в отражении набегов Давлет-Гирея в 1571 и 1572 годах... с помощью опричников были раскрыты заговоры в Новгороде и Пскове, ставившие своей целью отложение от России под власть Литвы... Россия окончательно и бесповоротно встала на путь служения, очищения и обновления опричниной».

В православном истолковании образ Опричнины связан с будущим. Как древний Царь Давид отделился от беззаконий царства Саулова, как царство Апостолов Христовых противостало царству Ирода, так и в будущем, пишет Леонид Болотин, «остаток верных составит ту "Божию опричнину", к которой обращены слова Спасителя: "Не бойся, малое стадо"». И такое по смыслу Царство «оприч» мира сего, «оприч» царства грядущего антихриста смоделировал в своё время Иоанн Грозный. Он «развернул» Опричнину и сам же «свернул» её, а в завещании своём написал: «Образец учинен». Опричный путь завещан верным чадам Христовой Церкви на последние времена. Завещан Великим Благоверным Царём Иоанном, некогда почитавшимся в сонме местночтимых Московских Святых, но затем оклеветанным и доселе ещё не канонизированным, несмотря на неуклонный рост его народного почитания. Иконы Грозного Царя, взамен уничтоженных, начали воссоздаваться в XIX веке по указанию Царя Александра III. Сегодня пишутся новые образы, наблюдается мироточение Царских икон и, несмотря на активное сопротивление либеральных церковных кругов, близится час, когда, как пишет Л.Болотин: «Светлый образ Царя Иоанна Васильевича просияет дивным светом святости в сонме Российских угодников Божиих!»

Нам же теперь остаётся подвести итоги многотрудного, великого царствования Иоанна IV и рассказать о последних годах его жизни. Но прежде упомянем ещё о событиях, потрясших Европу XVI в., чтобы яснее представить себе нравственный образ эпохи реформации католицизма на Западе.