Карманные кражи

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Карманные кражи

Восемнадцатого августа 1743 года Иван Каин в толпе прохожих возле Москворецких ворот поймал воспитанника гарнизонной школы Алексея Адолимова «с поличным ножем да бритвой, которая без черена, которой в разных местах мошенничает». На допросе тринадцатилетний преступник признался: «…приносной с ним бритвой отрезывал у деревенских мужиков ножи в ножнах и прорезал у одного мужика мешок, вынул денег два алтына. А сколько он, Алексей, обрезывал и вынимал из кармана ножей, за множеством не упомнит, понеже мошенничает недель з десять. И оные ножи продавал на площади прохожим незнаемым людям»[467]. Видимо, подобным же инструментом в феврале 1742 года пользовался и двадцатилетний «фабричный» Федор Яблочкин, который «в роспросе и с подъему (на дыбе. — Е.А.) винился, что… в крестные хождении по празником у разных женок с шубок срезывал серебреные пуговицы»[468].

Техника кражи, которую использовали эти «мошенники», очень древняя. С незапамятных времен во многих странах, в том числе в России, основным видом преступлений в больших городах было срезание кошельков, которые городские обыватели носили на поясах. Так, во Франции городских воров очень долго называли coupeur de bourse (дословно «срезающий кошелек»), в России же, как мы знаем, их коллег именовали «мошенниками» (от слова «мошна»). В XVIII веке в связи с распространением моды на костюм с карманами и, соответственно, прекращением ношения привязных кошелей эта воровская техника постепенно уходит в прошлое[469].

В России же этот рудимент древнего воровского «ремесла» продолжал сохраняться, пока «деревенские мужики» продолжали приходить в город. Ведь петровские указы, предписывающие носить европейское платье и обувь, не распространялись на священников, крестьян и извозчиков[470]. Поэтому «мошенники» продолжали использовать эту древнюю технику воровства именно применительно к крестьянам, приходившим в Москву в традиционном русском костюме и носившим на поясе ножи и кошельки.

Но все-таки наиболее распространенными во времена Ваньки Каина были карманные кражи. Хотя московских воров продолжали по старинке называть «мошенниками», к 30–40-м годам XVIII века они уже хорошо освоили новую технику воровства и даже, можно сказать, довели ее до высокой степени совершенства. Чтобы убедиться в этом, обратимся к следственным делам Сыскного приказа.

Первого марта 1744 года, когда Каин в поиске «воров и мошенников» проходил по Ивановской площади, к нему подошел подпоручик Николай Васильевич Ханыков и рассказал о своей беде. По своим делам он пришел в Вотчинную коллегию, располагавшуюся в Кремле, и в толпе таких же просителей «у него, Николая, вынули мошенники» серебряную вызолоченную «доскань» (табакерку), не так давно купленную им «в овощном ряду у купца Ивана Петрова» за 20 рублей. Офицер просил: «ежели он, Каин, увидит на площади, как станут продавать доскань серебреную, чтоб он, Каин, поймав, объявил ему, Николаю».

Не теряя времени, сыщик отправился на располагавшийся между торговыми рядами «жемчужный перекресток» к знакомому торговцу выжигой Михаилу Никитину, и тот ему донес, что «сего числа продавал на площади подьяческой сын Иван Стрелков табакерку серебреную вызолоченную, токмо он, Никитин, не купил».

Подросток Иван Стрелков был хорошо знаком Каину. Он был сыном «подьячего» Московской полицмейстерской канцелярии Василия Петрова сына Стрелкова, который отдал его для обучения «словесному мастерству» пономарю Андрею Максимову. Но чиновничий отпрыск, «не хотя учитца», убегал и «на [Красной] площади, близ питейных погребов с веков у разных людей крал перстни и кресты медные… А потом… спознался на площади с мошенниками Варварской школы школьниками Сергеем Зотовым да с башмачниковым сыном Данилой Ечменевым и с ними мошенничал на площади и в разных рядах да в Вотчинной коллегии».

Сыщик отправился за Яузские ворота в приход церкви Николая Чудотворца «на Болванке», где Иван Стрелков проживал с родителями. Без труда найдя юного «мошенника» на улице возле дома, Каин схватил его «и спрашивал, что он, Стрелков, на площади, какую доскань серебреную продавал». Подросток, видимо, не на шутку перепуганный, признался, «что он, Стрелков, доскань серебреную вызолоченую вынял в Вотчинной коллегии с мошенником Данилой Ечменевым ис кармана незнаемо у какого афицера и продал, а кому, не сказал».

Шестого марта карманник, приведенный в Сыскной приказ, поведал на допросе, как недавно обворовал офицера: «Тому ныне шестой день, а именно в четверток, на Ивановской площади сошелся с товарищем Данилою Ечменевым, и с ним… ходили в Вотчинную коллегию для мошенничества. И в той коллегии оной Данила, усмотрев незнаемо какого афицера… вынул ис кармана кафтанного табакерку серебряную вызолоченную, и из нее нюхал табак, и положил в карман по-прежнему, и того афицера ему, Ивану, он, Данила, указал. И он, Иван, у того афицера ис кармана оную серебряную табакерку вынял и с тою табакеркою он, Иван, из Вотчинной коллегии ушел, а оной Данила остался в Вотчинной коллегии. И пришед он, Иван, на [Красную] площадь, тою табакерку продал… шапошнику Игнатью, взял один рубль дватцать копеек, а продал ему заведомо, что краденая, и оные деньги все исхарчил». Кроме того, на допросе Стрелков рассказал, что далеко не первый раз совершал подобные карманные кражи в Вотчинной коллегии. Так, «тому ныне месяца с три» он «в той Вотчинной коллегии… вынял незнаемо у какого афицера ис кафтанного кармана доскань медную с табаком, и вынув, ис той табакерки табак выкинул, и принес на [Красную] площадь, и тою табакерку… продал шапошнику Игнатью… которой торгует мужскими шапками в овощном ряду на ларях, взял двадцать копеек».

Четырнадцатого числа подканцелярист Сыскного приказа Степан Молчанов с солдатами и подследственным Иваном Стрелковым был отправлен на поиски торговца, купившего у «мошенника» краденую табакерку. На Красной площади в шапочном ряду «по указыванию» Ивана Стрелкова арестовали Игнатия Шапошникова, у которого в лавке нашлась и серебряная «доскань», вынутая из «кафтанного кармана» подпоручика Ханыкова. 33-летний оброчный дворцовый крестьянин Игнатий Сергеев сын Шапошников, который «торгует мужскими шапками на [Красной] площади в ларях от хозяина», на допросе признался: «…тому ныне шестой день оной Иван Стрелков… продал доскань серебряную вызолоченную, за которую дали денег один рубль дватцать копеек…заведомо, что вынута ис кармана незнаемо у какова человека, и оная табакерка имелась у него, Игнатья, в ларе».

План торговых рядов в Китай-городе — основного «места работы» московских воров. Составитель К. И. Бланк. Копия 1745 г. РГАДА

Спустя еще два дня подпоручик Николай Васильевич Ханыков в Сыскном приказе под расписку получил обратно свою украденную табакерку[471].

Это следственное дело подтверждает высокий уровень мастерства московских карманных воров во времена Ваньки Каина. Подпоручик Ханыков, находясь в толпе просителей в Вотчинной коллегии, и не заметил, как оказался объектом своеобразного соревнования в ловкости потерявших всякий страх «мошенников». Данила Ячменев вынул из кармана его кафтана табакерку, понюхал из нее табак и засунул табакерку обратно в карман, указав на нее своему подельнику. Иван Стрелков снова вынул табакерку, продемонстрировав приятелю, что нисколько не уступает ему в мастерстве. Офицер же обнаружил пропажу только в тот момент, когда захотел понюхать табак.

К сожалению, следственных дел, содержащих в себе столь подробные и яркие сведения о повседневной преступной деятельности московских карманников, не так много. Как уже говорилось, профессиональные воры круга Ивана Каина, как правило, делали признания общего характера, не давая описания конкретных краж. В качестве примера приведем показания 2 5-летнего «фабричного» Тихона Белого: «И тому ныне года с три он, Бобров, спознался по сему делу с приводными с матросом Денисом Ивановым, да с солдатом Тимофеем Васильевым, да со школьником Леонтием Юдиным, да Коломенского полку с солдатом Иваном Болшуновым, которого не сыскано, да с боярским человеком Петром Ачкой и с ними мошенничал: в разных местах — в соборе и на площади и под горою — вынимал у господ и всякого чина у людей ис карманов платки и кошельки, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит. А оные краденые платки продавали салдатской жене вдове Настасье, а чья дочь, не знает и где живет, не знает, которая торгует под горой»[472].

Редкие сведения о конкретных преступлениях карманников говорят о том, что кражи совершались небольшими группами из двух — пяти человек. Основным принципом деятельности таких преступных групп являлось распределение ролей при совершении преступлений и разделе добычи. Пятнадцатилетний школьник Алексей Елахов на допросе рассказал, что он, являясь членом группы «мошенников» (Иван Каин, Ларион Наговицын, Василий Терновский), занимавшейся карманными кражами в кремлевских соборах, сам из карманов ничего «не внимал», а только «стеснял народ, чтоб товарыщем ево вынимать было способно». На допросах многие «мошенники», подобно ему, обращали внимание следствия на то, что при совершении преступлений они выполняли всего лишь побочные функции. Среди них 23-летний «фабричный» Иван Гусев, который показал, что он «тому с полгода… мошенничал и по ныне: ходя на площади и под горой с товарыщи, Большаго суконного двора [фабричным] Тихоном Степановым сыном Бобровым, а других как зовут, не знает, токмо из салдат, всего шесть человек, вынимали оные ево товарыщи всякого чина у людей ис карманов деньги и платки, а во сколько поймов, того за множеством сказать не упомнит, а он, Иван, сам не вынимывал, только ходил с ними вместе и брал пай»[473].

О том, каким образом объединявшиеся в группы «мошенники» распределяли функции, поведал потерпевший, оброчный крестьянин Иван Котенок: «…ноября 16 дня 1744 году был он, Котенок, в городе для нужд своих, и зашел под гору (Васильевский спуск. — Е.А.) в пирожной ряд для еды пирогов, и за те пироги стал было давать из мешочка деньги». Но вдруг какой-то неизвестный, «вырвав тот кошелек з деньгами, и сдал не вем кому, и от него ушел». Крестьянин, видимо, стал кричать, и одного из злоумышленников схватили. Им оказался «артиллерии гантлангер» Антон Филимонов. На допросе он в преступлении не сознался, утверждая, что «у того крестьянина денег не вырывал, а вырвал те деньги бывший тогда в том пирожном ряду матроз Иван Буханов» (хорошо известный нам Иван Харахорка)[474].

Среди пойманных И. Каином «мошенников» было несколько военнослужащих, в том числе 26-летний драгун «Московского драгунского шквадрона» Тихон Петров по прозванию Широкий. На допросе он признался: «…в нынешнем 741-м году с осени стал он мошенничать с товарыщи, с [беглым] салдатом Тимофеем Чичовым, Коломенского полку с [беглым] салдатом Иваном Жегалой, и ходили в городе на площади и по сей привод, и под горой, оныя Чичов и Жегала вынимали всякого чина у людей ис карманов денги, а он, Тихон, ходил за ними, а сам не вынимывал, и те деньги делили они вместе». Можно предположить, что Петров подстраховывал преступников: в случае опасного для них развития ситуации он, как представитель власти, мог тут же вмешаться в конфликт и способствовать его разрешению в пользу «мошенников». Видимо, точно также покровительствовал карманникам и солдат Сыскного приказа Иван Блинников, на допросе рассказавший: «…тому ныне года з два он, Блинников, спознался по сему делу с приводными Иваном Голым, Иваном Куваевым, и что они мошенники, ведал, а с ними не мошенничал, только когда они ему попадутца на дороге, брал с них по алтыну и по две копейки на вино, а в приказ их не привел простотою своей, и в той ево вине воля Ея Императорского Величества»[475].

Если одни члены преступной группы выполняли вспомогательные функции, то другие делали главную работу — очищали карманы жертвы в публичном месте, на глазах у большого количества людей. Для этого требовались большое самообладание и ловкость движений, которые доводились до автоматизма. Очевидно, совершение такого рода краж без предварительного обучения и тренировки было невозможно.

Естественно, заниматься ими можно было не везде, а в наиболее людных местах города. В показаниях «мошенников» чаще всего фигурируют кремлевские Успенский и Архангельский соборы, а также находившийся в Кремле Чудов монастырь. Об одной из краж, совершённой в воскресный день в Успенском соборе, на допросе рассказал Петр Ачка: «Да в нынешнем 741-м году после десятой пятницы спустя дня з два он, Петр, с товарищем Козмой Григорьевым сыном Легасом в Успенском соборе у приезжева человека вынули ис кармана чесы серебреные с цепочкой». Кузьма Легас на допросе подтвердил это заявление[476].

Шестого января 1742 года, в праздник Крещения Господня, Каин с солдатами «ходил для сыску воров и мошенников» в Чудов монастырь. Там, во время «ранней обедни, в поздний обеденной благовест, в церкви Алексея Митрополита» им были пойманы четыре преступника, которые «во оном монастыре и в протчих местах мошенничают». Это были 65-летний отставной «монетчик Денежного двора» Артемий Рудаков, сорокалетний отставной солдат Василий Вербицкий, семидесятилетний отставной солдат Петр Тулубьев и его ровесник Матвей Сухарев (его социальный статус неизвестен). Все они повинились в систематическом совершении карманных краж. Так, самый молодой из задержанных, Василий Вербицкий, согласно его заявлению, «тому ныне з год… стал мошенничать и ходил в Успенском соборе и в Архангельском и в Чудове монастыре и по празником в крестное хождение вынимал у господ и у приезжих людей и всякого чина у людей ис караманов платки шелковые и бумажные, а во сколько поймов, того сказать не упомнит, и продавал разным прохожим людям». Петр Тулубьев признался, что в соборах «вынимал на проходе у разных людей платки крашенинные… и оные платки продавал прохожим людем»[477].

Интересно, что все четверо во время богослужения «стояли вместе». Очевидно, они составляли одну преступную группу и собрались в храме вовсе не для молитвы, а в ожидании удобного момента для совершения очередной карманной кражи. Из показаний самих же карманников следует, что чаще всего таким удобным моментом был крестный ход после литургии. Почему в этом соборе в тот день оказалось лишь четверо карманников, которые к тому же «стояли вместе»? Можно предположить, что между различными группами московских «мошенников» существовала некая договоренность о распределении «рабочих мест», ведь большая их концентрация в одном замкнутом пространстве была невыгодна и даже опасна для самих преступников.

Излюбленными местами преступного промысла московских карманников XVIII века были Красная площадь, Москворецкая улица (нынешний Васильевский спуск), а также торговые ряды с их перекрестками. Действительно, более удобную площадку для работы «мошенников» найти было трудно: там круглый год в течение всего дня «толкалось» множество народа. Это нашло отражение во многих документах, в том числе и в следственных делах Сыскного приказа. Например, в показаниях 48-летнего ямщика Ивана Кириллова сына Шестопрядова, проходившего свидетелем по одному из уголовных дел, находим следующую любопытную зарисовку:

«…как он извозничал в Москве, и минувшего июля месяца пред праздником Прохорова дня, а за сколько времени, не упомнит, нанялся он везти из города Китая от Воскресенских ворот под Девичей монастырь по сему делу содержащуюся женку Василису Венедихтову. И как он с той Венедихтовой из [Китай-]города поехал, то оная Венедихтова говорила ему, что де она приезжала в [Китай-]город для покупки соли, токмо де купить не могла, понеже имеетца у соляных лавак великая теснота».

Многие «мошенники» в своих признаниях называли Красную площадь и торговые ряды главными местами совершения карманных краж. Так, Михайла Голован на допросе признался, что он с «товарищами» «мошенничал, на [Красной] площади, и под горою, и на разных перекрестках вынимали у приезжих, и у посацких людей, и всякого чину у людей ис караманов платки и кошелки з денгами»[478].

Кроме этого, в качестве мест преступлений карманников в показаниях часто упоминаются мосты (прежде всего Большой Каменный), на которых, по всей видимости, нередко наблюдалось столпотворение. Например, Иван Кувай признался, что с «товарищами» «на Каменном мосту… у разных людей вынимали деньги, а во сколко поймов, того за множеством сказать не упомнит». Как мы знаем, 1 ноября 1738 года на Косьмодемьяновском мосту «на рассвете дня» Иван Метла неудачно пытался вытащить платок из кармана спешившего на работу канцеляриста Ивана Шабловского[479].

«Мошенники» пользовались также сутолокой на перевозах через Москву-реку. Так, 21-летний «фабричный» Петр Михайлов сын, «Губан он же», летом подрабатывал тем, что переправлял людей на лодке через Москву-реку. Вместе с ним ездил Ванька Каин, который «вынимал на пороме и в лотках у разных людей ис корманов платки и деньги»[480].

«Заработок» карманников напрямую зависел от их квалификации. Городские обыватели носили с собой платки, кошельки, деньги, предметы роскоши (табакерки, часы), распределяя все эти вещи по карманам в зависимости от их ценности и частоты использования. Чем дороже была вещь, тем сложнее было преступнику незаметно ею завладеть. Поэтому наиболее частой добычей московских карманников в XVIII веке были платки, которые использовались обывателями постоянно и хранились в наиболее доступных для воров местах. Некоторые опытные воры сознательно нацеливались на кражу денег, табакерок и часов, не обращая внимания на платки. Так, Денис Криворот на допросе, кажется, даже обиделся, узнав, что «товарищи» оговорили его в краже из карманов платков. Он заявил, что брал из карманов только деньги, «а платков и протчаго он не вынимывал, а товарищи ево у кого платки ис карманов вынимали ль, не знает»[481].

Впрочем, платки были не такой уж малозначительной добычей. Солдатская жена Матрена Данилова, схваченная 30 декабря 1741 года на Красной площади по «указыванию» Каина, показала, что «она, Матрена, по сему делу у приводного Петра Ачки в два пойма купила два платка, за один дала три копейки, за другой пять копеек, заведомо, что краденые, и, купя, продала разного чина людям». Вдова «фабричного» Устинья Иванова, пойманная вместе с Матреной, поведала на допросе, что «на [Красной] площади купила по сему делу у доносителя Ивана Каинова да у приводного Петра Ачки… два платка, бумажной да крашенный, дала десять копеек, а купила заведомо, что краденыя, и, купя, продала мимохожему салдату… взяла четыре алтына». Лавочный сиделец Тимофей Никитин, который в тот день был арестован также по команде «сыщика из воров», признался, что «у доносителя Ивана Каина купил платок, а какой цветом, того сказать не упомнит, ценой за пятнадцать копеек, не заведомо, что краденой… а что он, Каин, мошенник, он, Тимофей, ведал»[482].

Таким образом, стоимость краденого платка могла составлять от трех до 15 копеек. Если вспомнить, что многие «мошенники», будучи работниками московских мануфактур и воспитанниками Московской гарнизонной школы, получали всего по копейке на день, а другие и вовсе были безработными бродягами, то такая добыча не покажется бедной.

Кража кошельков и денег требовала более «тонкой» работы, была более рискованной, но и сулила значительно больший заработок. Размер добычи карманников, охотившихся за кошельками, исчислялся уже не в копейках, а в рублях. Так, 1 марта 1744 года Данила Ячменев «в Вотчинной коллегии незнаемо у какого человека вынул ис кармана деньги два рубли пятнатцать копеек»[483], то есть всего за несколько часов вор «заработал» двухмесячную зарплату московского «фабричного».

Но самой желанной добычей для карманника были табакерки и карманные часы. Мода на их ношение, возникшая в странах Западной Европы, в 30–40-х годах XVIII века получила распространение и в России. Стоимость их была велика, но при их реализации на рынке краденых вещей цена существенно занижалась. Так, весной 1741 года Петр Ачка и Кузьма Легас продали украденные в Успенском соборе часы с серебряной цепочкой всего за пять рублей; Иван Стрелков сбыл на Красной площади серебряную табакерку подпоручика Ханыкова за 1 рубль 20 копеек, хотя незадолго до этого она была приобретена владельцем в овощном ряду за 20 рублей[484].