Военные ордены как колонизаторы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Военные ордены как колонизаторы

Граница

Проблематика «границы», очень рано поставленная в Испании, относится также к Пруссии и Святой земле. Средневековая граница была не линией, а зоной столкновений и обменов. Первоначально военная марка, она сделалась зоной первичного освоения земель с замками и укрепленными городами, сетью дорог, общинами свободных поселенцев. Она породила оригинальную экономическую и социальную формацию. В Кастилии и Леоне королевская власть поставила военные ордены на службу своей пограничной политике в качестве инструментов военных действий и социально-экономического контроля. Практика того же рода обнаруживается в Сирии и Палестине в отношении марок, созданных в Триполи и в Антиохии. И даже польские князья призывали военные ордены для защиты и заселения своих границ. Однако между тремя этими границами были различия. В Кастилии монархия всегда умела сохранять контроль над границей, а ордены, даже получив самые обширные территории, всегда оставались на королевской службе[535]. Зато на Востоке государь в конечном счете передавал этот контроль военным орденам. На польских границах ордены вели операции недолго.

Военные ордены и колонизация на латинском Востоке

Здесь ордены получали от князей в дар завоеванные территории или те, которые надо было завоевать. Очень скоро они занялись заселением этих земель. Госпитальеры в 1136 г. получили Бетгибелин близ Аскалона; они привлекли туда колонистов, и в 1168 г. в «бюргерских» держаниях насчитывалось 32 франкских семьи[536]. Тамплиеры, поселившиеся в Доке, и госпитальеры из Рикорданы оспаривали друг у друга воду реки Нааман, вращавшую их мельницы; акты, относящиеся к этому спору (1201–1262), показывают наличие франкского населения и злаковых культур[537]. Дарение госпитальерам в 1142 г. Крака сопровождалось пожалованием обширной территории со множеством деревень и насаждений, которые им поручалось контролировать и эксплуатировать к выгоде латинской власти[538]. У подножия тамплиерского замка Сафед образовался бург, ставший небольшим сельскохозяйственным рынком[539]. Однако надо сказать, что в двух последних примерах франкское заселение имело второстепенную важность: это была не столько колонизация, сколько замирение и эксплуатация зоны, населенной мусульманами. Это скорее пример населенных областей, ставших пограничной зоной, а не настоящей зоны начального освоения.

Булла папы Целестина III в пользу тевтонцев от 21 декабря 1196 г. приводит список их владений; пока упоминаются только дома и ренты в Акре или Тире[540]. Благодаря поддержке императора Фридриха II Герман фон Зальца сумел получить наследство графа Жослена III де Куртене, дочь которого вышла за одного немецкого крестоносца из свиты Генриха VI[541]. Так Немецкий орден приобрел территории Монфора, Шато-дю-Руа (Castellum Regis, Королевского замка) и Манюэ. Замок Монфор, строившийся с 1230 г., позволял контролировать и защищать колонистов, которые селились в деревнях этой долины; одно соглашение 1233 г. упоминает 37 франкских собственников в Castellum Regis[542].

Однако в целом колонизация на Востоке лишь немногим обязана военным орденам: другие монашеские организации, как орден Гроба Господня, или светские сеньоры проявили в этом больше активности. Понятие границы здесь имело иное значение, чем в Испании. Западноевропейские колонисты селились в зонах, в основном населенных восточными христианами, а не в мусульманских. А ведь естественной функцией военных орденов был контроль именно мусульманских зон. Надо еще отметить, что, за исключением военных марок в северных государствах, военным орденам здесь не поручали, как в Испании, завоевывать обширных территорий; и хотя Храм и Госпиталь пользовались в этих марках (и в других местах) все большей автономией, ни тот ни другой не пытались преобразовать эти марки в Ordensstaat. Тамплиеры в 1190 г. от короля Ричарда Львиное Сердце получили Кипр; как только возникли первые трудности, они отказались от этой земли. Тогда они совсем не думали о создании Ordensstaat!

В Испании

Завоевывать, защищать, заселять и колонизовать — кастильско-леонские ордены были созданы для этого. Жалуя им обширные территории на границе, короли Кастилии, Леона, Португалии побуждали их охранять полученное и продолжать Реконкисту. Ее развитие не было линейным, и в нем можно различить четыре стадии. 1100–1150 гг. — динамичная Реконкиста; 1150–1212 — отступление под натиском альмохадов; 1212–1260 — быстрый прогресс; после 1260 г. — застой. Как эта скачкообразная хронология повлияла на колонизацию и заселение — феномен, который, напротив, требовал долгого времени?

Успехи заселения в первой половине XII в. были во многом сведены на нет наступлением альмохадов, и после 1212 г. надо было все начинать заново. Тогда вмешательство военных орденов имело решающее значение. Они отступили, но при этом оказали сопротивление аль-мохадам в относительно узкой зоне, отделяющей Центральную Кордильеру от долины Гвадианы. Орден Калатравы потерял Калатраву, но при этом захватил Сальватьерру в глубине мусульманской территории. После 1212 г. граница сместилась далеко к югу, оставив в тылу то, что назовут «территорией орденов».

В самом деле, политика иберийских королевств по отношению к военным орденам эволюционировала во времени и пространстве. До 1150 г. в Арагоне, Каталонии, Старой Кастилии, на севере Португалии короли делали пожалования от случая к случаю — здесь замок, там город. Потом, во время сопротивления альмохадам, кастильские и леонские короли пожаловали орденам целые огромные территории в южной части Месеты. Наконец после 1212 г., в отныне заселенных областях юго-западной Эстремадуры, Андалусии и окрестностях мусульманского Гранадского эмирата, власти вернулись к политике ограниченных и разрозненных пожалований, часто в городах.

Монархи использовали военные ордены, с одной стороны, в качестве колонизаторов, с другой — в качестве агентов преобразования пограничного общества в «феодализованное». Это выражение приводит испанских историков в восторг; что касается меня, я предпочитаю говорить «нормализованное». Эту нормализацию короли и знать осуществили сами на севере полуострова, но не имели средств обеспечить ее здесь[543].

В этих областях характеристики повторного заселения всегда были одни и те же: сначала производили репартимьенто, то есть определение и распределение наделов между колонистами; устанавливали условия поселения, права и привилегии, а также обязанности будущих колонистов с помощью грамоты заселения (carta de poblaci?n), учитывающей обычаи, или фуэрос, которым было привержено население зон начального освоения. Следующий пример хорошо объясняет эту двоякую роль колонизаторов и нормализаторов: Педро Гонсалес, магистр Сантьяго, ограничил число колонистов (с семьями), приглашенных для заселения Торре-де-Дон-Морант в сентябре 1229 г., семьюдесятью человеками. Чтобы обеспечить стабильность нового заселения, он урезал свободу колонистов продавать свои наделы. На консехо (муниципалитет) была возложена ответственность за выплату печо, или рекогнитивного чинша, сеньору, в данном случае ордену Сантьяго. Судья и алькальд, которых назначал командор, должны были судить в соответствии с фуэро Уклеса. Орден обладал замком, домами, землями и всеми сеньориальными правами бана[544].

Другой пример: в Леоне северная часть, между Дуэро и Центральной Кордильерой, была до 1150 г. окончательно отвоевана, тогда как южная, Трансьерра, между Кордильерой и Тахо, снова стала зоной боевых действий против альмохадов. Несколько крупных городсккх центров обладали значительными, но безлюдными сельскими территориями (например, Саламанка). Заселение этих земель заново началось в 1100 г. с приходом крестьян из северной долины Дуэро. Сформировалось пограничное общество с многочисленным рыцарством городов (кабальерос вильянос) и городскими ополчениями. Это первое заселение в Трансьерре было сведено на нет наступлением альмохадов. Оттеснив их, ордены начали снова заселять Трансьерру. Но в то же время при поддержке короля они — более медленно — стали обосновываться и на севере. Здесь задача состояла в нормализации региона и общества, еще насквозь проникнутых пограничным менталитетом. Даже в Саламанке, где повторное заселение осталось незавершенным, Альфонс IX пожаловал военным орденам еще незанятые участки городской территории, образовавшие пуэблас: два госпитальерам, один Алькантаре (1219), один ордену Сантьяго (1223) и прочим. Ордену Сантьяго дарение было сделан ad populandum illum locum (для заселения этого места). В окрестности двинулись колонисты (одна грамота за 1224 г. приводит список 155 колонистов и их семей); они получали надел, платили печо (чинш) и десятину (непосредственно ордену Сантьяго, который покровительствовал приходской церкви Святого Духа). Перед нами широко распространенная в тогдашней Западной Европе картина демографического роста городов благодаря исходу из села; при том, что Саламанка имела указанную особенность, новое заселение охватило весь регион, отвоеванный заново, даже если это было не более чем отдаленным отголоском Реконкисты, снова сместившейся далеко к югу[545].

Территория орденов начиналась в Трансьерре и тянулась между Тахо и Сьерра-Мореной от Португалии до эмирата Мурсия: с запада на восток Алькантара, Сантьяго, Калатрава, Госпиталь и снова Сантьяго контролировали почти всю территорию. На землях арагонской короны низовья Эбро тоже были территорией орденов. Достигли они здесь целей, поставленных монархами: колонизовать, заселить, эксплуатировать?

Компактная территория кампо-де-Калатрава была заселена гораздо меньше, чем требовалось, когда ее получил аббат Фитеро. В отдельных местах на ней были разбросаны мусульманские и еврейские поселения. Аббат пригласил сюда наваррских и кастильских крестьян. Альмохадская оккупация загнала их в Толедо, но после отвоевания кампо, около 1220 г., они вернулись. К ним присоединились скотоводы с севера. Появлялись новые деревни, получавшие грамоты. Мусульмане и евреи остались, образовав альхамы (общины). Но в целом на территории площадью около 11, 5 тысячи квадратных километров было всего 45 деревень, тогда как орден поместил там свой монастырь-крепость, 27 командорств и 3 приората. В XIV и XV вв. Калатрава с трудом поддерживала этот уровень населения, хоть и низкий. Кампо оставался недостаточно населенным и отставал в развитии. Злаковые культуры разводили только в низких частях речных долин, а огромные безлюдные пространства Сьерра-Морены были отданы под отгонное скотоводство[546]. Итак, результаты были средними: недостаток населения побуждал развивать скотоводство, дававшее ордену все больше дохода, но занятия скотоводством сдерживали рост населения.

Это противоречие ясно проявлялось в той зоне начального освоения, которую еще представляли собой области Мурсии и верховий Гвадалквивира. Арабский эмират Мурсия в 1266 г. был завоеван, а в 1304 г. разделен между Арагоном и Кастилией. Это был регион населенный, урбанизированный, со значительным мусульманским населением. Владения здесь получили ордены Храма, Госпиталя и Сантьяго. Два первых довольствовались тем, что укрепили несколько деревень и использовали их ближайшие окрестности: в Каласпарре, бывшем тамплиерском владении, госпитальеры в начале XV в. поселили 40 семей колонистов — выходцев из Кастилии, а в Арчене поселили мусульман из эмирата[547]. Орден Сантьяго получил более значительную территорию в среднем и верхнем течении реки Сегура. Пустую. В 1400 г. здесь было 28 населенных пунктов и 8 командорств. Но в течение всего XV в. сохранялась угроза со стороны мусульманского эмирата Гранада, и новое заселение ограничилось несколькими деревнями и ближайшей уэртой (huerta, орошаемыми землями). Одни только скотоводы отваживались заходить дальше. Когда после взятия Гранады заселение стало можно возобновить, было слишком поздно! Скотоводство приносило ордену Сантьяго такие доходы, что он, забыв о своей колонизаторской миссии, отныне покровительствовал скотоводам и не допускал колонистов на деэсас (dehesas, пастбища)[548]. Подобный же процесс отмечен в верховьях Гвадалквивира, разделенных между Сантьяго, Калатравой, архиепископом Толедским и королем[549].

В XII и XIII вв. на севере Испании колонизация приобрела классическую форму расширения возделываемых земель и основания новых деревень с грамотами заселения и пожалованием привилегий. В ней приняли участие военные ордены. Зато в XIV и XV вв. военные ордены потерпели неудачу с повторным заселением месетас [плоскогорий] к югу от Центральной Кордильеры: те так и остались пустынными пространствами без людей и возделанных земель, где все больше занимались только отгонным скотоводством. Скотоводство приносило настолько более высокие доходы, чем выращивание зерновых, что в конце концов ордены перестали поддерживать последнее. Экономическая и финансовая реальность была сильней всего, и ордены — Калатрава в несколько меньшей степени, чем Сантьяго, — предпочли скотоводство[550]. Делая это, они превратили «демографический кризис в источник обогащения»[551].

Тевтонцы и колонизация Пруссии[552]

Без колонизации и заселения Пруссии не могло быть и речи о ее прочном подчинении; но заселение сельской местности могло происходить только в обстановке мира и безопасности! Поэтому первоначально колонизация имела городской характер. Кульм и Торн, основанные на Висле в 1232 г., влекли к себе первых колонистов из Северной Германии и Чехии; немецкая колонизация в Ливонии тоже оставалась исключительно городской.

Завоевание сопровождалось строительством замков или укрепленных бургов. Эльбинг (в 1237–1239 гг.), Кенигсберг (1256 г.), как и Дюнабург в Ливонии, первоначально были замками, из которых выросли бурги и города. По соседству с первым Торном в 1264 г. появился новый Торн (Ной-Торн); оба официально объединились только в 1454 г. В Кенигсберге с самого начала было три поселения, давших начало трем городам со своими стенами и институтами. Даже в старинных городах, как Гданьск, начало которого восходит к X в., тевтонцы оставили свой след, построив в 1340 г. замок, а в 1378 г. новый город на правом берегу Вислы. Основание Мариенбурга в 1274 г. стало предвестием второй волны создания городов после окончательного подчинения Пруссии в 1283 г.: с 1280 по 1310 г. их появилось около десятка.

Эти новые города хоть и имели регулярный план с улицами, пересекающимися под прямым углом, но приспосабливались к местности: реки и холмы в Кенигсберге вынуждали считаться с их очертаниями. В целом эти города были очень маленькими. Однако некоторые, глубоко интегрировавшиеся в торговую систему Ганзы, достигли существенных размеров: Данциг в 1416 г. насчитывал 20 тысяч жителей, Торн — более 10 тысяч, а Кенигсберг — от 8 до 10 тысяч.

Итак, тевтонцы не поощряли сельской колонизации до полного подчинения страны в 1283 г. Деревни защищать было трудно, и тевтонцы из политических соображений считали за благо, чтобы прусские крестьяне оставались на месте. К этому вопросу я еще вернусь. Поэтому сельская немецкая колонизация затронула только новь, подлежавшую распашке, лесные зоны долины Оссы в Кульмерланде или неудобные прибрежные земли в устье Вислы, которые в первой половине XIV в. укрепили дамбами и осушили голландские колонисты. Колонизация зон, близких к Литве, и первые поселения в «Вильднисе» датируются XV в. Используемые зоны чаще всего были изрезаны заборами — требования безопасности! Тевтонцы применяли две системы колонизации как в сельской местности, так и в городах:

— либо передачу лена свободным людям (Freien), рыцарям или бюргерам, в обмен на выплату чинша и обязательство нести конную военную службу. Эти вассалы ордена брали на себя привлечение держателей, чтобы эксплуатировать держания (от 40 до 80 на имение). Преобладали средние имения, но были и огромные, которые передавались группе рыцарей: имение Загже в «Вильднисе» включало 1400 держаний;

— либо приказ о передаче территории в распоряжение локатору (locator), организатору подъема целины по тому образцу, который практиковался в Восточной Германии в период «Дранг нах остен». Так, любекскому локатору поручали заселить город Брауэнберг, основанный рядом с одним замком в 1248 г. Эти локаторы вербовали в сельской местности крестьян для распашки нови.

В том и другом случае распределяли наделы, годные для застройки, или держания, которые можно было эксплуатировать. В сельской местности базовым держанием была фламандская гуфа (Hufe, немецкий эквивалент манса) в 16, 8 гектара, как она описана в трактате 1400 г., составленном по заказу магистра Конрада фон Юнгингена[553]. Локаторы, или Freien, предоставляли ее свободным колонистам, обязанным только чиншем (и то не в первые годы). Деревни, сформированные таким образом, имели статут и муниципальную организацию, совсем как города. 28 декабря 1233 г. Кульм и Торн, едва лишь основанные, получили Kulmer Handfeste [Кульмскую грамоту], жаловавшую им выборных магистратов и привилегии в обмен на содержание постоянного городского ополчения. Это «кульмское право» широко распространилось, в том числе и на деревни.

Вопреки распространенному взгляду, тевтонцы не истребили прусское население. Завоевание было жестоким и кровавым, случилось немало побоищ и высылок, многих обратили в христианство насильно. Все это совершенно верно, но незачем преувеличивать. Прусская знать отчасти примкнула к тевтонцам, и немалая часть крестьянского населения осталась на месте, сохранив традиционную систему деревень с мелкими разнородными хозяйствами, гаками (Haken). То же самое было в Ливонии и польской Померелии после завоевания 1309 г. Пруссы и поляки приняли участие в распашке нови наряду с немецкими или голландскими колонистами, например на рубежах «Вильдниса».

Христбургский мир от 7 февраля 1249 г. закрепил правила сосуществования тевтонцев и прусского населения… конечно, крещеного! Он даровал последнему личную свободу, право собственности, юридическое признание, но не коллективные свободы. Прусская знать могла вступать в орден. Разумеется, восстания 1260–1274 гг., жестоко подавленные, повлекли за собой положенные изгнания и конфискации имущества, но принципы, заложенные в Христбурге, пересмотрены не были. Они создали юридические рамки, которые после окончательного подчинения и после установления мира позволили интегрировать население в тевтонскую систему[554].

В целом считается, что колонизация завершилась основанием приблизительно 90 городов и 1400 деревень. С 1280 по 1350 г. было открыто 735 приходских церквей. По некоторым оценкам, население выросло со 170 тысяч жителей в 1200 г. до 550 тысяч в 1410 г.[555]

Но в XV в. Пруссию настиг кризис. Тринадцатилетняя война с Польшей и Литвой стала опустошительной: тогда исчезло 80 % деревень Пруссии.