I. Колонисты и колонизаторы

I. Колонисты и колонизаторы

Сэр Уолтер Рэли (1552—1613) заявил: «Тот, кто правит торговлей мира, правит богатствами мира и, следовательно, самим миром».

Каждая из крупных держав Западной Европы задавалась целью добиться главенства в кругу своих конкурентов. Достичь этого — значило победить соперника в войне, превзойти его на поприще действенной эксплуатации населения метрополии, заполучить в свою собственность возможно большее число земельных массивов мира (и отобрать у соперника то, что ему удалось присвоить ранее). Колонии должны были стать источниками богатства для правителей державы-метрополии и базами, откуда можно было бы развернуть борьбу за новые завоевания.

Колониальная программа занимала центральное место во всей политике, направленной на достижение главенства. Чем больше колоний было у вас, тем меньше их было у противника. Колонии служили резервуаром сырья, и владение ими делало страну независимой от иностранных держав, выступавших до тех пор в роли поставщиков. Колонии служили источником колоссальных богатств — прежде всего непосредственно, благодаря своей продукции (такой, как, например, древесина, меха, золото, корабельные материалы, рыба, табак, индиго, рис и т. д.), а затем, уже не столь непосредственно, благодаря тем прибылям, которые приносила торговля множеством этих драгоценных товаров. Колонии служили источником людских ресурсов для армий и флотов. Колонии служили рынками сбыта, где можно было продавать (с весьма изрядными барышами) рабов, производивших затем большие богатства — сырье и сельскохозяйственные предметы потребления, — а также сбывать такие промышленные изделия, которые колониям запрещено было производить, хотя они и нуждались в них. И по мере того, как в Англии развивалась промышленность (особенно на протяжении XVIII столетия), этот последний мотив приобретал все больший вес.

Таким образом, с точки зрения правителей Англии колонии были основаны и существовали ради того, чтобы обогащать самих этих правителей и умножать их могущество. Адам Смит, выдвигая на первый план экономические аспекты вопроса, писал в своем «Исследовании о природе и причинах богатства народов» (1776), что Англия «основала (великую империю единственно с целью создать общество потребителей». Ее купцы приложили усилия к тому, заявлял он, чтобы на основе английских законов утвердить свою монополию на американскую торговлю, принуждая колонистов покупать у них и им же продавать; цены в обоих случаях устанавливали они сами — высокие в первом, низкие во втором. «Поддержание указанной монополии, — писал Смит, — составляло до сих пор главную, или, пожалуй, вернее было бы выразиться, единственную, задачу и цель господства, установленного Великобританией над своими колониями».

Один из первых поборников идеи британской империи — Ричард Хаклут в своем «Трактате о западной колонизации», опубликованном в 1586 году, подчеркивал другое главное преимущество, которое дает английским правителям энергичное проведение колонизационной политики. Такая политика, утверждал он, имеет жизненно важное значение в деле борьбы против главенства Испании в Европе, так как могущество испанского монарха покоилось на тех богатствах, которые он черпал из Америки. «Приступая к рассмотрению вопроса о том, как можно посрамить сего [короля] Филиппа, — писал Хаклут, — я предлагаю начать с Вест-Индии, дабы здесь заложить основу для его свержения». А за Испанией шел черед Голландии и Франции. В этом смысле колонисты играли роль пешек, призванных помочь Англии в ее борьбе за мировое господство, и очень многие из них погибли, став пушечным мясом в нескончаемых войнах, подлинная первопричина которых заключалась в честолюбии и алчности людей, проживавших за тысячи миль вдали.

Как только появление капитализма вызвало процесс колонизации, оба процесса переплелись между собой. Рост одного стимулировал рост другого; однако взаимоотношение всегда носило паразитический характер, причем жертвами оказывались колонии. Вот один пример: наиболее значительными отраслями английской промышленности в XVII столетии были выплавка железа и меди, кораблестроение и производство шерстяных тканей. Для всего этого крайне необходима была древесина. Но древесина была именно тем сырьем, которым Англия не располагала. Англия метала громы и молнии и проливала слезы по поводу своей зависимости в отношении данного продукта от балтийских стран, так как войны на море и суше часто отрезали ее от этого источника. Без привозной древесины не было строевого леса для кораблей, не было также смолы, дегтя и вара для конопачения кораблей с целью придать им водонепроницаемость; без древесины не было топлива (в тот период) для железоплавильных и медеплавильных печей; без древесины не было ни поташа, ни красителей для шерстоткацких фабрик. А в колониях, от Новой Англии до Джорджии, было изобилие заготовленной древесины.

Другой пример: по мере развития капитализма в Англии все большее значение для нее приобретали европейские рынки сбыта. Нужда Англии в дополнительных рынках сбыта усилилась в начале XVII столетия, так как сохранившиеся феодальные отношения во многих районах страны сильно ограничивали поглощающую способность внутреннего рынка. В тот же период, однако, рынки сбыта, предоставлявшиеся континентальной Европой, становились все менее надежными, так как, во-первых, растущая национальная буржуазия других стран континента старалась вытеснить иностранных конкурентов, а во-вторых, этот материк был раздираем бесконечными войнами. Так, Тридцатилетняя война, начавшаяся в 1618 году, отрезала путь английским товарам на многие рынки сбыта и способствовала возникновению тяжелого кризиса, который длился на протяжении всех 1620?х годов. А это в свою очередь способствовало тому, что взоры английских правящих кругов направились на Запад.

По мере развития промышленности в Англии и превращения капиталистического производства в решающую экономическую силу колониальная политика, соответствующая более раннему периоду, когда господствующие позиции занимала торговая буржуазия, выступавшая в союзе с земельной аристократией, подвергается все более настойчивым и успешным нападкам. Эти тенденции приобретают внушительную силу к концу XVII столетия, и роль их непрерывно возрастает на протяжении всего XVIII столетия. Они оказывают существенное влияние на углубляющийся раскол в среде английских правящих кругов — как в плане обеих революций XVII столетия, так и в плане развернувшихся впоследствии острых конфликтов по вопросам внутренней и колониальной политики Георга III.

Все эти сдвиги и столкновения внутри английских политических кругов имеют самое непосредственное отношение к колониальной истории; именно ими в решающей мере объясняются многочисленные колониальные восстания, знаменующие (как нам предстоит увидеть) XVII столетие, а также менее яростные, но отнюдь не менее важные политические разногласия, которые знаменуют XVIII столетие и достигают своего апогея в крупнейшем революционном взрыве, происшедшем в 1775 году.

В то время как правители Англии видели в колониях лишь географические области, население которых они могут эксплуатировать, и базы, призванные содействовать их властолюбивым вожделениям, совершенно иного взгляда на колонии держались, вполне естественно, сами колонисты. Правда, часть их составляли приближенные, должностные лица и лизоблюды имперской власти, и их интересы, очевидно, совпадали. Однако подавляющее большинство колонистов — собственников и неимущих — рассматривали колонии как свою родину (даже если многие на протяжении десятилетий называли своей родиной Англию или иные страны Европы). Они рисковали жизнью, пересекая Атлантику, с думой об улучшении этой жизни; конечно, при этом речь не идет о тех, кто был перевезен насильно. Колонизаторы же поставили своей целью эксплуатацию колонистов; это означало прямой и коренной конфликт между противоположными интересами, разрешить который можно было, только покончив с заинтересованностью в эксплуатации.

Нельзя выразить дела более четко, чем это сделал один английский современник, маркиз Кармартен, обращаясь к палате лордов: «Так чего же ради, — вопрошал он, — им [колонистам] было дозволено переселиться в сей край, если барыши от их труда не возвратятся к их здешним господам? Я полагаю, что политика колонизации не стоит и гроша, если ее выгоды не пойдут на пользу интересам Великобритании».

Указывая на этот коренной конфликт между колонизаторами и колонистами, мы вовсе не обязаны держаться мнения, что последние сознательно отвергали теоретические посылки меркантилизма. Два великих авторитета в области колониальной истории — Джордж Л. Бир и Чарлз М. Эндрюс настаивали на том, что колонисты, поскольку речь идет о раннем периоде, не оспаривали преобладающих экономических теорий и что недопустимо задним числом приписывать им такие взгляды. Спору нет, выработка зрелых теоретических взглядов, являвшихся вызовом господствующим воззрениям меркантилистских авторов, потребовала нескольких поколений, но ведь эти воззрения оформились на почве реальной противоречивости интересов, без чего противоборствующие теории не должны были и не могли развиться.

Основывая колонии, английские правящие круги сами сеяли семена восстания. Восстание было органическим следствием противоположности интересов колонизаторов и колонистов. Его семена нашли себе благодатную почву в той пропасти, которая разделяла колонистов и правителей; в процессе смешения народов, который спустя несколько десятилетий привел к образованию новой нации; в особом опыте колонистов, который сплачивал их между собой и все более отдалял от родины; в самостоятельности экономики колоний, которая развивалась, несмотря на препятствия и ограничения; в общем чувстве недовольства, угнетенности и «оторванности». Все это вместе взятое делало колонистов новой нацией.