I. Городская беднота

I. Городская беднота

Классовая борьба среди свободных элементов колониального населения проявлялась на многих уровнях и самыми различными способами. В идеологическом отношении вызов угнетательскому статус-кво принимал всяческие формы — от выступлений против отдельных привилегий до анархистских и уравнительных предложений. В политическом отношении предложения разнились от изменений определенных налоговых установлений до полного разрыва связей с Англией и создания эгалитарной республики. В организационном отношении эти действия включали в себя забастовки рыбаков и насильственное изгнание королевского губернатора.

Начнем с краткого рассмотрения бедных и средних слоев городского населения — так называемых чернорабочих и более квалифицированных прослоек, таких, как моряки, ремесленники, мелкие кустари и мастеровые, — которые, вместе с рабами и кабальными слугами, составляли подавляющую массу населения городов.

В этой среде мы обнаруживаем на фоне изнурительного труда своего рода бурлящий протест, который постоянно прорывается наружу в форме более или менее драматических эпизодов. Большинство этого люда было неграмотно и, во всяком случае, лишено собственных печатных станков. Летописцы колониальных дней, как и почти всякой истории, были представителями состоятельных кругов, и перу именно этих летописцев принадлежат те письменные свидетельства, которые остались от той поры. Несмотря на указанные ограничения, картина колониальной жизни масс, как она предстает в имеющихся письменных свидетельствах, представляет собой картину их глубокого недовольства и постоянного стремления к чему-то лучшему.

Профессор Брайденбо, характеризуя колониальную городскую жизнь, пишет, что «рабочий человек находился во власти своего хозяина, был лишен всякой помощи и гарантий против сокращения заработной платы или безработицы» и из каждого города без конца поступали тревожные вести о «бедных людях, многие из коих помирают с голоду, не имея возможности найти работу». И все-таки, несмотря на полное отсутствие юридической защиты и неприкрытое благоволение властей интересам хозяев, с одной стороны, и конкуренцию, исходившую от несвободных рабочих, — с другой, мы располагаем письменными свидетельствами об организованных битвах колониальных американских рабочих — конечно, непохожих на то, что мы видим среди современных промышленных рабочих, — которые предвосхищают позднейшие профсоюзные сражения.

По-видимому, самой ранней из забастовок поденных рабочих (в отличие от забастовок мастеров-ремесленников, представлявших собой фактически протесты против регулирования уровня цен правительством) явилась забастовка, которую подняли в 1636 году рыбаки, промышлявшие в районе побережья нынешнего Мэна, с целью добиться повышения платы. Имеется и письменное свидетельство о локауте, которому подверглись в 1643 году со стороны хозяев судостроители в Глостере (Массачусетс). В начале 1684 года забастовали 15 из 20 возчиков, находившихся на службе у городского управления Нью-Йорка, в знак протеста против низкой заработной платы. Город прогнал забастовщиков с работы, нанял других и этим сумел в течение какой-нибудь недели принудить возчиков просить об обратном приеме на службу. Восстановлены были только трое, да и то после того, как их заставили уплатить штраф в шесть шиллингов.

Гораздо чаще встречаются письменные свидетельства о «рабочих беспорядках», относящиеся к XVIII столетию, хотя опять-таки запечатлена была только часть этой истории. Один из самых ранних примеров деятельности то организации домашних работниц относится к городу Нью-Йорку, а по времени — к началу 1734 года. Эти женщины чувствовали себя достаточно сплоченными, чтобы поместить в городской печати того времени заметку, в которой говорилось:

«Мы полагаем разумным, чтобы нас не смели бить мужья наших хозяек, так как они очень сильны и могут нанести повреждение слабым женщинам. Если же леди, нуждающиеся в слугах, поручатся за своих мужей, то такие слуги вскоре будут предоставлены в их распоряжение».

Сообщения о нескольких примерах аналогичного характера относятся и к 1740?м годам. Дороговизна пшеницы в городе Нью-Йорке, вызванная отчасти попытками неразборчивых в средствах купцов овладеть рынком путем скупки запасов товара в спекулятивных целях, вынудила пекарей заявить в 1741 году, что они договорились между собой не выпекать более хлеба, пока цена на пшеницу не упадет. В том же году бросили работу конопатчики (рабочие, делающие корабли водонепроницаемыми) в Бостоне, требуя, чтобы им платили деньгами, а не бонами, имеющими силу только в определенных лавках. В обоих случаях исход борьбы неясен.

Отнюдь не была неведома в течение колониального периода (и позднее) деятельность рабочих организаций и среди трудящихся Юга. Так, имеется письменное свидетельство о забастовке, поднятой еще в 1746 году плотниками Саванны с целью добиться повышения платы; надо упомянуть и весьма примечательный факт, что в 1763 году негры-трубочисты (профессия, ограниченная в основном негритянскими рабочими) в Чарлстоне образовали «между собой объединение, чтобы повысить обычное вознаграждение за их труд и отказываться выполнять работу», если их требования не будут удовлетворяться. Исход этой, попытки опять-таки неизвестен; однако зловещим признаком является то, что одна газета того времени свое сообщение об этом событии сопроводила следующим комментарием: «Конечно, это — зло, и чтобы его искоренить, ему надо уделить известное внимание».

Уже под самый конец колониального периода, в 1768 году, имел место случай прекращения работы, весьма напоминающий современные забастовки. В деле оказалось замешано около 20 нью-йоркских портных-поденщиков, которые отказались подчиниться приказу мастеров-портных о сокращении заработной платы, соединили свои средства и способности и открыли собственное портновское заведение — весьма ранний образчик рабочего коллектива.

Ко всему этому можно добавить, что в периоды острых экономических затруднений в колониальных городах имели место эпизодические взрывы возмущения отчаявшихся голодных людей, примером чего могут служить так называемые «хлебные бунты», вспыхнувшие в Бостоне в 1709 и еще раз в 1713 году. Другие причины иногда приводили к волнениям, создававшим для властей серьезные проблемы по поддержанию порядка в колониях.

Так, опять-таки в Бостоне, уже в 1747 году, один британский морской офицер, столкнувшись с нехваткой судовых экипажей, отрядил в город команду по насильственной вербовке, просто-напросто похитившую несколько граждан; колонисты хорошо знали, что такая практика была запрещена, поскольку дело касалось их части мира, более чем за тридцать лет до этого времени. Подобные команды по насильственной вербовке избирали свои жертвы среди самых бедных, которые на этот раз ответили весьма энергично. Многие из них — негры и белые — собрались и договорились исправить положение на свой собственный лад. Они захватили несколько британских морских офицеров, прогуливавшихся по городу, и задержали их как заложников, пока не будут отпущены насильно завербованные бостонцы. Мало того, они посадили в колодки частного шерифа и окружили здание Генерального двора[10] колонии, добиваясь справедливости. Королевский губернатор, после тщетных попыток уговорить толпу разойтись и выдать заложников, призвал милицию перейти в наступление; но он был повергнут в панику, обнаружив, что милиция — составленная из местных жителей — реагировала весьма медлительно.

Губернатор в ужасе удалился в свой замок и потребовал от командующего британским военно-морским флотом освободить насильно завербованных бостонцев. Командующий ответил предложением подавить «бунт» с помощью морской пехоты и моряков своей эскадры. Со своей стороны городские массы отнюдь не собирались отказываться от своих требований, они настаивали на удержании заложников и начали рассуждать вслух, не отказался ли фактически губернатор от своей власти.

В этот критический момент орган городского управления сам высказался против масс и за «порядок и закон» и заверил губернатора в своем почтении, одновременно облив грязью своих сограждан как «черномазых и лиц презренного общественного положения».

Дело было урегулировано, когда британский офицер освободил почти всех тех, кого он насильно завербовал, после чего заложники также получили свободу и военно-морская эскадра покинула бостонский порт. Несмотря на поддержку «почтенных особ» города, губернатор Шерли информировал высшие власти в Лондоне, что это буйное поведение масс явилось результатом городских собраний, пользующихся громадным влиянием, и вообще «разнузданности черни» и демократической атмосферы в городе².