II. Имперское господство

II. Имперское господство

В административном отношении бразды правления колониальными делами находились в Лондоне — в руках Торговой палаты[6]. В законодательном отношении верховным органом был, понятно, парламент. Колонии в нем не были представлены, хотя уже в 1698 году одно должностное лицо доносило королю, что многие род-айлендцы открыто поговаривают, что «ни один закон Англии не должен иметь силы и обязывать их без их собственного согласия, так как, заявляют они по глупости своей, в парламенте, заседающем в Англии, нет представителей, посланных ими самими».

Английские административные оковы сильно давали себя знать даже в узко внутренних делах. Так, колониальным ассамблеям (хотя им и удалось добиться успехов в борьбе за расширение своих полномочий в местных делах, — борьбе, сравнимой с той, какую английский парламент вел против короля) никогда не разрешалось избирать собственных спикеров, попирать вето губернатора, устанавливать срок очередных выборов или создавать новые избирательные округа. Кроме того, законы, принятые колониальными ассамблеями, подлежали рассмотрению в последней инстанции Торговой палатой, а что? это означало — можно судить по тому, что данный орган (или равнозначные ему под иными названиями) наложил вето на пятьсот с лишним законов, принятых колониями с 1675 по 1775 год. Наконец, во всех юридических делах, как уголовных, так и гражданских (включая в число последних и дела, связанные с земельной собственностью), судом последней инстанции являлся король.

В «Автобиографии» Джефферсона есть место, которое с особой силой обнажает реальности колониальной политики и раскрывает те вопросы, которые фигурировали в формальных требованиях колоний. Место это довольно длинно, но оно вознаграждает того, кто внимательно вчитается в него.

«В 1769 году я стал членом законодательного собрания по выбору того округа, где я проживаю, и оставался на этом посту до той самой поры, когда оно было закрыто Революцией. Я предпринял попытку добиться в указанном органе разрешения на освобождение рабов; мое предложение было отвергнуто. И если разобраться по существу, то, пока длилось королевское правление, ни одно либеральное мероприятие не могло рассчитывать на успех. Наши умы были ограничены узкими пределами вследствие привычного мнения, будто наш долг — подчиняться метрополии во всех вопросах управления, направлять все наши усилия на служение ее интересам и даже проявлять фанатическую нетерпимость ко всем религиям, кроме ее религии. И все же беда с нашими представителями заключалась в привычке и отчаянии, а вовсе не в отсутствии мысли или убежденности. Опыт показал, что при первых же призывах к их вниманию они смогли мыслить должным образом. Но был еще Королевский совет, действовавший в качестве второй законодательной палаты; а его члены назначались по воле метрополии и проявляли смиреннейшую покорность этой воле. Той же властью назначался и губернатор, обладавший правом налагать вето на наши законы, и он проявлял к ней еще большую преданность. Наконец, королевское вето убивало последнюю надежду на перемену к лучшему».

Однако с наибольшей силой вмешательство метрополии давало себя знать в экономических вопросах. Вмешательство это было направлено на то, чтобы превратить колонии в поставщиков сырья и потребителей готовых изделий. С этим в отдельных случаях были соединены премии и иные награды; но в целом это означало серьезную препону на пути развития всесторонней американской экономики.

Эти экономические законы Англии приняли три главных формы: регулирования торговли, ограничения промышленности и помех в деле выпуска денег. В своей совокупности они преследовали цель держать американскую экономику в подчиненном и зависимом положении по отношению к экономике Великобритании.

Законы, регулировавшие торговлю (главным из них был Навигационный акт 1660 года), предусматривали в общем и делом монополизацию Англией транспортировки, а также купли и продажи колониальных продуктов (а также английских товаров, предназначавшихся для колоний). Результатом этих актов о торговле явилось обложение колонистов обременительным косвенным налогом в силу неблагоприятного торгового баланса. За годы 1700—1773 превышение импорта из Англии над экспортом из колоний в Англию составило более 20 миллионов фунтов стерлингов — для того времени колоссальная сумма, явившаяся для английского правящего класса решающей подмогой в деле поддержания своей власти.

Законы, касавшиеся промышленности (такие, например, как «шерстяной закон» 1699 года, «шляпный закон» 1732 года, «железный закон» 1750 года), в общем и целом запрещали колонистам развивать обрабатывающую промышленность (речь шла особенно о той ее стадии, которая связана с окончательной обработкой товаров). Даже Уильям Питт старший, — а он выступал в пользу примирительной политики по отношению к колониям, — и тот в своей речи, требуя отмены закона о гербовом сборе, открыто заявил: «Стоит разрешить американцам произвести пучок шерстяной пряжи или одну подкову, и они наполнят свои порты кораблями, а города — войсками».

Законы, касавшиеся денежного обращения, в конце концов дошли до полного запрета выпуска денег колониями. Вызванная этим нехватка денег тормозила колониальное экономическое развитие, а дефляционная политика ставила английских кредиторов в более благоприятное положение по сравнению с американцами, постоянно залезавшими в долги.

Законодательство, решительно благоприятствовавшее английским кредиторам по сравнению с колониальными должниками, Англия приняла еще до издания законодательных актов, ставивших вне закона выпуск колониальных денег. Это особенно следует отметить в отношении закона 1732 года, главный удар которого пришелся по вечно сидевшим в долгах владельцам табачных плантаций. Закон предусматривал, что письменное показание под присягой английского резидента должно иметь в суде такой же вес, как и показание, данное в открытом судебном заседании и подлежащее перекрестному опросу; а также добавлял, что земля и личное имущество (включая рабов) подлежат изъятию в уплату долга таким же образом, как и недвижимое имущество в Англии. Все колониальные петиции, содержавшие ходатайства об отмене этого законодательного акта, отвергались в Лондоне, а колониальные законы, смягчавшие требования к банкротам или иным образом благоприятствовавшие должникам, неизменно наталкивались на вето короля.

Яростное негодование колонистов вызывали также английские ограничения в области лесного промысла. Английское законодательство пыталось сохранить самые крупные деревья для королевского военно-морского флота, и была даже учреждена специальная должность королевских лесничих, на обязанности которых лежало метить такие деревья как verboten[7] для американцев. Законы вызывали постоянные смуты и систематически нарушались — причем Массачусетская ассамблея в 1720 году предприняла попытку оправдать беззаконие, открыто заявив, что деревья, о которых идет речь, являлись собственностью короля только до тех пор, пока они росли; но после того как их срубили, возвестила ассамблея, не моргнув глазом, они принадлежали уже колонистам!

Поощряя колонии в деле производства того сельскохозяйственного сырья, которое сама Англия не могла производить, вроде риса и индиго, она в то же время чинила препятствия вывозу из колоний в Англию продуктов, производившихся и в метрополии. Например, установлениями так называемых хлебных законов был или полностью запрещен, или фактически закрыт посредством непомерных таможенных пошлин ввоз в Англию зерна и мяса; весьма высокой дискриминационной пошлиной были обложены также китовый жир и ворвань, если они привозились в Англию на судах, принадлежавших колониям.

Далее, Англия регулярно отменяла колониальные законодательные акты, направленные на подъем обрабатывающей промышленности. Например, Тайный совет отменил пенсильванский закон (1705 года), поощрявший обувную промышленность; нью-йоркский закон (1706 года), касавшийся производства парусины; массачусетскую попытку поощрить производство льняных тканей (1756 года). Торговая палата — а именно она давала Тайному совету рекомендации в области колониальной политики — в 1756 году открыто заявила: «Принятие колониями законов с целью поощрить промышленность, наносящую какой-либо ущерб промышленности данного королевства, всегда полагалось делом неподобающим и неизменно осуждалось».

Англия систематически проводила также политику, направленную на то, чтобы воспрепятствовать экспансии колонистов на запад. Это она делала потому, что, во-первых, старалась помешать американским спекулятивным операциям в западных землях, во-вторых, старалась монополизировать в своих руках весьма прибыльную торговлю пушниной с индейцами и, в-третьих, страшилась того, что экспансия американского населения на запад значительно затруднит поддержание колониального владычества и будет способствовать развитию чувства американской независимости.

Самым крупным примером английской запретительной политики в отношении движения на запад явился закон 1763 года, которым колонистам было запрещено поселяться к западу от Аппалачей. В этом законе проявились все упомянутые факторы, и мы располагаем одним свидетельством того времени, проливающим особенно яркий свет на некоторые из побуждений, двигавших Англией. Вот что писал в мае 1763 года лорд Эгремонт, статс-секретарь, разъясняя лорду Шелберну, президенту Торговой палаты, почему он выступает в пользу проектировавшейся «линии 1763 года»:

«Так как их [колонистов] число возросло, они станут эмигрировать в Новую Шотландию или провинции Южного края [Флориды], где принесут пользу своей метрополии, вместо того чтобы обосновываться в самом сердце Америки, вне досягаемости правительства, где из-за великих трудностей с доставкой европейских товаров они будут принуждены сами торговать и производить к безграничному ущербу для Британии».

Правда, среди ведущих английских деятелей существовало расхождение во мнениях по вопросу об экспансии на запад. Некоторые из них полагали, что экспансию нужно поощрять, так как она будет содействовать рассеиванию населения и тем самым помешает развитию обрабатывающей промышленности. Группа эта не взяла верх; но важно отметить, что разногласие касалось тактики, а не самой цели, то есть не стремления воспрепятствовать развитию американской обрабатывающей промышленности.