3. Весенний поход

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Весенний поход

Прусские вооружения были еще в полном ходу, ландвер в периоде зарождения, а новые батальоны линейного войска в периоде образования, когда Наполеон смог уже начать войну, имея в своем распоряжении превосходные силы; этому немало содействовала медлительная политика прусского короля, за которую его подданные заплатили потоками крови.

Французский император использовал это время гораздо лучше. Вернувшись в Париж, он нашел там 140 000 рекрутов по набору 1813 г., объявленному им еще во время похода на Москву. Они были собраны в октябре, обучались в течение четверти года и, в общем, были годны для военной службы. То же самое можно было сказать и относительно 100 000 чел. национальной гвардии, которые находились под ружьем с весны 1812 г. Правда, национальная гвардия не должна была по закону выступать за французские границы. Но угодливому сенату было достаточно одного слова Наполеона, чтобы обойти запрещение закона. В добавление ко всему была объявлена мобилизация 100 000 чел. старшего возраста, четырех призывов последних лет и 150 000 чел. призыва 1814 г., которые предназначались, правда, лишь для пополнения запасных частей, а не для полевой войны.

Ужасная катастрофа русского похода не осталась бесследной; в стране замечалось уже некоторое глухое сопротивление; случалось, что рекрутов приводили в полки в цепях. Но в общем и целом могучая военная машина подчинялась еще гениальной руке своего вождя. Под видом добровольных поставок французские города предложили императору взять на свой счет часть вооружений, а именно, дать ему лошадей и восстановить почти полностью уничтоженную конницу. Как совершенно «свободный дар от чистого сердца» Париж выставил 500 всадников, Лион — 120, Страсбург — 100, Бордо — 80 и т. д.; отдельные города и местечки выставляли двух и даже одного всадника. Но от их пожертвований, так же как и от их доброго желания, было мало проку. Кони и всадники в большинстве случаев не могли быть доставлены «натурой», но возлагались на алтарь отечества звонкой монетой, по таксе, установленной правительством. Это был, во всяком случае, скромный финансовый источник по сравнению с теми 370 000 000 франков, которые Наполеон получил, продавая отнятые у общин земли; взамен этих земель он давал их прежним владельцам 5-процентную государственную ренту.

Наполеон, занятый своими энергичными вооружениями, увлекаемый неустрашимой энергией, колоссальным организаторским талантом и находивший своим проницательным умом все новые и новые источники, и слышать ничего не хотел о прусском посредничестве. Он знал, что до тех пор, пока он не нанесет сокрушительного удара своим врагам, он не будет иметь почетного мира как в своих собственных глазах, так и в глазах нации; прилагая старания к тому, чтобы удержать своих немецких вассалов в Рейнском союзе, и ведя серьезные переговоры с Австрией об укреплении союза с ней, он сохранил к Пруссии свое прежнее отношение, наполовину недоверчивое, наполовину презрительное. Принимая объявление войны от Пруссии, он холодно пожал плечами: «Лучше иметь открытого врага, чем ненадежного друга», и послал через своего министра иностранных дел насмешливый ответ, где ядовито, но совершенно справедливо указывал, что то святое наследие, возвращения которого требует прусский король, было создано путем постоянного предательства императора и империи.

Уже 15 апреля Наполеон выехал из Сен-Клу и направился в Майнц, где он пробыл около недели. Он сделал здесь смотр 130 000 солдат, с которыми он намеревался продвинуться в конце апреля в Саксонскую равнину, чтобы соединиться там с итальянским вице-королем, своим пасынком Евгением Богарне, который должен был выйти к нему навстречу с Эльбы, имея при себе 40 000 — 50 000 чел. Это были остатки «великой» армии, которая была тем временем восстановлена и пополнена, но тем не менее оттеснена русскими и прусскими войсками до Эльбы; если к этому прибавить кое-какие отряды, которые начали образовываться в Везеле и Виттенберге, то все активные силы, с которыми Наполеон мог начать кампанию, насчитывали, в общем, более 200 000 чел. К этому надо прибавить еще 60 000 чел., находившихся в крепостях на Висле и Одере, из которых первыми пали Торн и Ченстохов.

Генерал-фельдмаршал, светлейший князь Петр Христофорович Витгенштейн

Русские и пруссаки значительно отстали от Наполеона; даже и после прусского объявления войны сомнения и колебания не имели границ. Главнокомандующего союзных армий генерала Кутузова, лежавшего почти при смерти, было трудно извлечь из его главной квартиры в Калише. Он отнюдь не хотел продолжать войну на немецкой земле и вместе с тем великолепно знал, какое вопиющее противоречие представляли собой истинные силы русского войска по сравнению с теми силами, которые ему приписывались. Смелые планы Шарнгорста перейти через Эльбу, разбить Рейнский союз и поднять Северо-Западную Германию были заведомо безнадежны. В первую очередь было достигнуто выдвижение обоих фланговых корпусов к Эльбе, между которыми должна была потом медленно наступать главная армия.

Северный из этих двух фланговых корпусов состоял под командой русского генерала Витгенштейна, с которым соединились прусские части генералов Йорка, Бюлова и Борстеля; он двигался от Берлина, через маркграфство Бранденбург, на Магдебург, где собрал свои войска вице-король Италии. Между обоими войсками 5 апреля произошел небольшой бой при местечке Меккерн, окончившийся победой союзников; на следующий день Витгенштейн перешел Эльбу и расположился на квартирах у Дессау и Коттена, намереваясь дождаться здесь главных русских сил, которые выступили, наконец, 6 апреля из Калиша.

Между тем летучие отряды корпуса Витгенштейна пытались поднять в Северной Германии восстание против французского господства. Русский полковник Теттенборн, выступив 12 марта из Берлина с несколькими казачьими полками, принудил к отпадению от Рейнского союза мекленбургских герцогов и 18 марта был встречен с радостным ликованием в Гамбурге: через день после этого от французов отложился Любек, а затем на левом берегу Эльбы — Гарбург, Штаде, Люнебург и Бремен.

Однако вся эта экспедиция была не чем иным, как казачьим налетом, и имела своим последствием лишь жестокую расправу, которую произвели маршал Даву и генерал Вандам в восставших местностях. С превосходными силами они перешли на левый берег Эльбы и своими расстрелами отбили всякую охоту к новым восстаниям. Большой ошибкой союзников было то, что они отдали французам Гамбург, имевший большое значение благодаря своим богатым ресурсам, не сделав даже серьезной попытки удержаться в нем. Лишь другой летучий отряд из корпуса Витгенштейна под командой генерала Доренберга пытался помочь казакам Теттенборна; 2 апреля он дал на улицах Люнебурга блестящий бой, но не мог помешать Даву сделать из Гамбурга первоклассную крепость, которая оказалась в состоянии сопротивляться даже и тогда, когда Париж уже пал.

На Верхней Эльбе надежды на успех погибли также в полном своем расцвете, хотя и несколько иным образом. Южный фланговый корпус русско-прусского войска без серьезного сопротивления продвинулся до Дрездена. Он состоял из прусских войск, стоявших до сих пор в Силезии, и из русского корпуса Винценгероде. Командующим был прусский генерал Блюхер, которого пригласил сам Шарнгорст, имевший по своим заслугам первую очередь на это место. Блюхер был старым рубакой, без всякого и даже без военного образования, в строгом смысле этого слова, — «он ничего не понимает в войне», говорил Шарнгорст, — но он был не только мужественным солдатом, прекрасно чувствовавшим себя в конной схватке, но и мужественным полководцем, не боявшимся никакой ответственности, когда дело шло об использовании удобного момента, имеющего такое громадное значение в войне. Он обладал честным, независтливым характером, великодушно принимал на себя делаемые ошибки, не сваливая их на своих подчиненных, и был любим солдатами за свою простую сурово-добродушную натуру. Блюхер состарился в старо-прусском войске, но, руководимый своим здоровым инстинктом, сделался после Йены сторонником реформы и теперь в походе выступал на стороне Шарнгорста и Гнейзенау.

Однако занятие королевства Саксонии не увенчалось военными лаврами; оно лишь показало, какой смысл и какое значение имело Калишское воззвание. На князей Рейнского союза оно не оказало совершенно никакого впечатления; за исключением мекленбургских герцогов, которых теттенборновские казаки обратили на истинный путь, все они строго придерживались наполеоновского знамени. Они знали, что этот плебей не позволит шутить с собой, тогда как относительно своих законных противников они знали наверняка, что ворона в конечном счете не выклюет глаз другой вороне. В Дрездене вскоре выяснилось, как правильно было это чутье. Саксонский король с давних пор был преданнейшим вассалом Наполеона. Его войска находились во французском военном лагере и еще в Люнебурге озлобленно дрались с прусскими и русскими войсками. При приближении Блюхера он трусливо бежал из пределов страны, оставив своих верных «подданных» под покровительством правительственной комиссии, которую он пытался защитить от насилия победителя тем, что объявил свою страну нейтральной.

Как раньше, так и теперь, было не только возможно, но и необходимо нанести смертельный удар этому маленькому предательскому княжеству.

Все знали, что саксонский король ожидает лишь первой победы Наполеона, чтобы броситься к его ногам. К этому прибавилось еще и тайное намерение царя низложить саксонского короля, так как он предназначал эту страну как компенсацию для Пруссии, что могло устранить притязания последней на польские владения. Но династические интересы победили наперекор всему. В течение 6 недель велись безрезультатные переговоры с убежавшим королем; оставленной им правительственной комиссии было предоставлено право продолжать свою работу; правда, была сделана попытка склонить к переходу генерала Тильмана, стоявшего в Торгау с 8000 чел. саксонского войска. Однако и здесь дело не увенчалось никаким успехом. В конце концов Тильман заявил, что он не Йорк, и это было совершенно правильно. Часть вины за это саксонское разочарование — даже и здесь проявился двойственный характер короля — падала на Шарнгорста. Он думал подкупить саксонское население мягким обращением с ним, но жестоко обманулся в этом.

Тем решительнее высказывался он за энергичное ведение войны, тогда как русские войска продвигались в Саксонию весьма медленным темпом. Во время этого похода умер старый Кутузов, и высшее командование перешло к Витгенштейну, который был значительно моложе Блюхера и по службе и по возрасту, но имел за собой несколько удачных битв за время русского похода. Он не был так беспомощен и инертен, как Кутузов, но выдающимися талантами полководца он не обладал. Во всяком случае, русские имели всякие причины отклонить смелый план Шарнгорста; по этому плану главная часть войска должна была напасть на итальянского вице-короля раньше, чем с ним соединится Наполеон, разбить его и неустанно преследовать до тех пор, пока не удастся вызвать народного восстания в Северной Германии, тогда как меньшая часть союзного войска, дождавшись приближения Наполеона, должна была отступить под его давлением через Эльбу, а затем, когда французский император двинется на помощь своему пасынку, снова продвинуться вперед.

Русские не хотели бросать свою линию отступления и не имели никакого основания вести такую опасную войну, какую предлагал Шарнгорст. Очень возможно, что и он не зашел бы так далеко, если бы в русско-прусской главной квартире знали, какой численный перевес был на противной стороне. Против 200 000 чел., которые Наполеон мог выставить в открытом поле, союзники имели вместе с войсками, наблюдавшими за Магдебургом и Виттенбергом, всего лишь 123 000 чел. (69 000 русских и 54 000 пруссаков). Они могли сравняться по численности с французами лишь в том случае, если бы, отступив назад, они соединились с приближающимися подкреплениями и стянули войска, осаждавшие крепости на Одере и Висле. Разница уменьшалась до известной степени лишь тем, что союзные войска состояли преимущественно из старых солдат, тогда как французское войско по большей части состояло из молодых рекрутов, не бывавших еще в огне. Кроме того, союзники имели великолепную и многочисленную кавалерию, тогда как у противника она почти отсутствовала. Перевес в артиллерии был также на их стороне.

Между тем Наполеон, соединившись без всякой помехи со стороны врага с вице-королем, направился по старой дороге из Франкфурта на Лейпциг, чтобы обойти русско-прусское войско и отбросить его к Рудным горам или даже к Фихтельгебирге (Erzgebirge и Fichtelgebirge), чем война была бы решена. Для устранения этой опасности союзники решили произвести нападение, план которого был очень разумным. Наполеон двигался тремя большими отрядами, которые были удалены друг от друга на расстояние нескольких часов ходьбы: впереди шел сам Наполеон с гвардией, затем самый сильный корпус Нея и, наконец, другие французские корпуса, стягивавшиеся с нижней Заалы. Союзники предполагали прорвать эти походные колонны, напав на серединный отряд; 2 мая они произвели при Люцене наступление и действительно захватили врасплох корпус Нея. Однако французский маршал, проявив большую решимость, не только захватил четыре деревни — Гросгершен, Клейнгершен, Рана и Кайя, — но и сумел удержать их, пока не подошли задние корпуса. Наполеон, бывший уже по дороге к Лейпцигу, при первых же пушечных выстрелах вернулся обратно и взял на себя командование боем. Союзникам удалось занять эти 4 деревни, но они не смогли их удержать. Они сражались с большой храбростью, но Витгенштейн оказался совершенно не на высоте своего положения, да и не имел к тому же достаточного авторитета и характера, чтобы противиться дилетантскому вмешательству царя в военные распоряжения. Совершенно ненужный парад перед обоими монархами лишь замедлил атаку, а неправильные распоряжения привели к тому, что многие корпуса при наступлении перекрещивали друг другу путь, и вследствие этого происходил большой беспорядок и потеря времени. Раздробление сил привело к тому, что первое нападение было произведено с недостаточным количеством войск. Корпус в 12 000 русских без всякого дела стоял в нескольких часах хода от поля сражения, а конница была парализована тем, что все пространство между 4 деревнями было покрыто кустарниками, канавами, плетнями, прудами и т. д. Победу одержала превосходная численность французов. Вечером союзные войска были вытеснены из 4 деревень, вплоть до последних построек деревни Гросгершена.

Все-таки французы не выиграли ничего, кроме своей прежней позиции, но их потери были по меньшей мере такими же, как потери союзников. Последние предполагали на следующий день возобновить битву; однако военный совет, созванный Витгенштейном, высказался за отступление на том основании, что Наполеон имел гораздо большие резервы, чем союзники, а русская артиллерия ощущала недостаток в снарядах. Отступление произошло под прикрытием конницы и в относительном порядке, но когда, отступая в Силезию, перешли через Эльбу и открыли путь в Берлин, тогда пришлось вспомнить об Австрии, помощь которой стала необходимой. Стало желательным остаться вблизи богемской границы.

Саксония со своей столицей снова попала в руки Наполеона, который тотчас же показал, как надо обходиться с законными правителями. Если союзные монархи потратили 6 недель на переговоры с саксонским королем, не добившись успеха, то Наполеон поставил перед ним условие — решить в течение 6 часов, хочет ли он лишиться трона или же вернуться в свою страну, чтобы отдать себя вместе со всем, что у него есть, в распоряжение французов. Само собой понятно, что этот ясный язык оказал свое действие, и саксонский король снова, как верный вассал, упал к ногам коронованного плебея. Между тем союзные войска ожидали австрийской помощи. Шарнгорст, раненный под Люценом в ногу, отправился в Богемию, чтобы эту помощь ускорить. Но он слишком мало берег себя, — его вначале неопасная рана ухудшилась, и он умер через несколько недель в Праге, не увидев никогда победоносным то войско, которое он создал главным образом благодаря своей удивительной энергии и предусмотрительности. Но если бы он и оставался жить, то он вряд ли скоро дождался бы этого. Союзные войска остались предоставленными самим себе и решили принять оборонительную битву под Бауценом, тем более что русские получили при этом небольшое подкрепление в 10 000 или 12 000 чел., которых Барклай-де-Толли привел из занятого Торна.

Эта битва произошла 20 и 21 мая и была снова проиграна, отчасти вследствие численного превосходства Наполеона, имевшего 150 000 чел. против 90 000 чел., частью же из-за безрассудства царя, который вмешивался в военные распоряжения с тем большей смелостью, чем больше падал вследствие неудачи под Люценом авторитет Витгенштейна. Отступление велось в Силезию, и Барклай-де-Толли, заступивший как главнокомандующий на место Витгенштейна, сам стремился в Польшу, чтобы восстановить русское войско.

Прусские генералы противились этому самым решительным образом, и союз грозил уже распасться, когда 4 июня в Пойшвице было заключено перемирие, временно прекратившее войну.