4. Базельский мир

4. Базельский мир

Война Франции с Пруссией была закончена за полгода до 19 октября 1795 г., когда состоялось окончательное решение судьбы Польши Россией, Австрией и Пруссией.

Третий поход 1794 г. принес прусскому оружию так же мало лавров, как и два первых. Уже в конце второго похода герцог Брауншвейгский сложил с себя главное командование, чувствуя себя, по его словам, «морально больным». Страх перед демоническими силами революции пробудил в его узком и ленивом мозгу проблески сознания. Он заявил, что если воодушевление и опасность двигают великую французскую нацию к великим делам, то и среди объединившихся противников каждый шаг должен руководиться единой целью и единой волей; если же каждая армия будет действовать сама по себе, без твердого плана, без единства, без принципа и без метода, то из этого не выйдет ничего, кроме всеобщей путаницы.

Это было правильное, но совершенно бесплодное признание. Подобные группировки постоянно разрываются внутри себя, но давление прогрессивной победоносной революции заставляет их снова сплачиваться. Даже прусский король не хотел отказаться от борьбы с якобинцами[40]; юнкерскому окружению с большим трудом удалось втянуть его в польский поход, так жаждал он контрреволюционных лавров на Рейне, хотя они становились очень дорогими. Правда, было очень легко заменить Брауншвейга Мюлендорфом — одного солдафона другим, — но отсутствовала самая главная предпосылка для ведения войны — деньги. Не оставалось ничего другого, как отдать прусское войско в количестве 62 400 человек в наем морским державам. Таким образом, Пруссия унизилась до уровня мелких немецких государств, которые несколько лет тому назад продали свои войска Англии для войны с Америкой. Гаагским договором от 17 апреля 1794 г. было обусловлено, что все завоевания прусских войск принадлежат морским державам и что войска должны употребляться там, где это является необходимым в интересах морских держав, но все же — как настояли из последних остатков стыда представители Пруссии — лишь по военному соглашению Англии, Голландии и Пруссии.

В то время как делались такие отчаянные попытки удержать колеблющуюся коалицию, французы, пустившие теперь в ход все средства, готовились к войне на широкую ногу. Они предполагали направить главное свое нападение против Нидерландов, выгнать из Бельгии англичан и австрийцев и завоевать Голландию. От Арденн до Дюнкирхена они выставили около 300 000 чел.; в руководстве операциями участвовал Карно; северной армией командовал Пишегрю, решительный полководец с революционным происхождением; под его командой находились Маро, Макдональд, Вандом, Бернадот и другие смело подымавшиеся таланты. Как и прежде, союзники могли обладать преимуществом в том или ином роде оружия, но они не могли сравняться с французами ни в энергичном ведении дела, ни в безумной храбрости войск, неудержимо продвигавшихся вперед. Морские державы призвали на помощь свои прусские наемные войска, однако Мюлендорф, опираясь на вышеуказанный двусмысленный параграф Гаагского договора, заявил определенно, что без его согласия никто не может распоряжаться его войсками; он же ни в коем случае не пойдет в Бельгию; а военные операции в Нидерландах он поддержит движением против Эльзаса и Лотарингии. Таким образом, только что склепанная коалиция снова затрещала по швам; дело дошло до энергичных неприязненных переговоров, которые, наконец, привели к полному разрыву между Англией и Пруссией.

По смыслу договора морские державы были совершенно правы, и даже прусский министр Гарденберг находил: «Мы несомненно все согласимся с тем, что спасение Голландии в высшей степени важно и что мы должны верой и правдой выполнять заключенный с морскими державами договор, если только мы не хотим навлечь на себя обвинение в вероломной политике и этим оттолкнуть от себя всех и навлечь на себя всеобщее презрение»… Однако Гарденбергу не удалось ничего сделать против своего гораздо более влиятельного коллеги Гаугвица, который как раз и вставил этот параграф в Гаагский договор и теперь стоял на стороне Мюлендорфа.

Русская армия: обер-офицер гусарского полка (1763–1776 гг.); рядовой гусарского полка (1798–1801 гг.); рядовой гусарского полка (1812 г.)

Тогда англичане приостановили выплату жалованья, и прусские военные действия снова оказались парализованными. О походе против Эльзаса и Лотарингии не было, конечно, и речи; Мюлендорф занял лишь те позиции в Пфальце, с которых пруссаки были выгнаны в прошлом году.

Однако осенью, когда австрийцы были выбиты из Бельгии и отошли за Рейн, он принужден был отдать их снова и также отступать за Рейн; таким образом, французы в результате своего похода получили не только Бельгию, но и левый берег Рейна; однако этого еще было мало. Пишегрю завоевал к Рождеству этого года еще и Голландию, провозгласив ее Батавской республикой. Это была первая дочерняя республика, которыми начала опоясывать себя Франция.

Старопрусское государство находилось теперь в полном разложении: от Франции оно было отделено широкой пропастью революции, с Англией было окончательно порвано, с обоими императорскими дворами мир находился на острие меча; подавившись польским грабежом, с совершенно расстроенными финансами, с опозоренным несчастными походами войском оно висело над пропастью; для него не было уже спасения, речь могла идти только об отсрочке его гибели, которую можно было купить заключением позорного мира, положившись на милость революционной Франции. Фанфаронство манифеста 1792 г. было уже окончательно вытравлено из прусского юнкерства. Как генералы, так и дипломаты настаивали на мире с Францией наперекор упрямому королю, который никак не мог отказаться от своей сумасбродной идеи, что он, как «рыцарский монарх», не может вести переговоров с «цареубийцами». Они сделали для него приемлемыми эти переговоры, указав на то, что Робеспьер низвержен, и пообещав вести переговоры через Бартельми, французского посланника в Швеции — дипломата времен Людвига XVI.

В Париже очень охотно пошли навстречу прусским мирным предложениям. Здесь питали еще радужные надежды на то, что старопрусское государство носит все же сравнительно современный характер, и были даже готовы заключить союз с Пруссией. При этом, конечно, не забыли обеспечить и свои собственные интересы и наложить на побежденного Кадвинское ярмо. Пруссия должна была просто выйти из коалиционной войны, и в случае если Франции удастся занять левый берег Рейна, отказаться от своих леворейнских владений; в вознаграждение за это, при общем мире, она должна по молчаливому дружескому соглашению получить владения из отнятых земель праворейнских духовных владетельных особ. Заключенный 5 апреля 1795 г. в Базеле мир устанавливал демаркационную линию, которая начиналась от восточного берега Фрисландии и шла на юг до Майна и оттуда на восток до Силезии, охватывая, таким образом, всю Северную и Среднюю Германию; французы обещали признавать эту линию, если имперские сословия, охваченные этой границей, будут соблюдать строжайший нейтралитет. Представителем Пруссии при заключении этого мира был сам Гарденберг[41], только что предостерегавший от политики, которой можно всякого оттолкнуть от Пруссии и навлечь на нее всеобщее презрение; он должен был довести эту политику до той вершины, которой она до сих пор еще не достигла. Отсюда делалось заключение, что Базельский мир при всем своем позоре был необходимостью для Пруссии. И это, конечно, верно; быть может, даже вернее, чем полагают писатели, приукрашивающие историю. Из всей феодальной коалиции прежде всех испустило дух старопрусское государство; после небольшой борьбы с революцией оно было совершенно истощено в интеллектуальном, моральном, финансовом и военном отношении, тогда как другие державы феодальной коалиции еще в продолжение значительного времени могли противостоять ей с переменным счастьем. Старопрусское государство вышло из круга великих событий и под защитой трусливого нейтралитета кое-как влачило свое жалкое существование; всеми ненавидимое и презираемое, оно дорогой ценой купило последнее десятилетие своей жизни.