5. Осенний поход

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5. Осенний поход

За время прекращения военных действий обе стороны энергично вооружались, и оба враждебных войска достигли почти равновесия своих сил. Союзники располагали в открытом поле 492 000 чел., в том числе 165 000 пруссаков, в Польше же генерал Бенигсен формировал новое русское войско. Наполеон имел против них 400 000 чел., за исключением гарнизонов крепостей, находившихся на театре войны; в коннице и артиллерии он также был относительно слабее своих противников, но вместе с тем он имел бесценное преимущество единоличного военного командования.

Чтобы защитить свои земли от нападений Наполеона, ведшего до сих пор войну как нападающая сторона, союзники разделили свои войска на три армии. Сильнейшая из них, достигавшая чуть ли не половины их общих сил, стояла в Богемии, так как в первую очередь ожидалось большое наступление Наполеона на Вену. Этим войском командовал князь Шварценберг — австрийский магнат, не отличившийся ни в одном сколько-нибудь заметном деле, имевший к тому же в своем лагере трех монархов. Туда входили все австрийские силы, а также русские и прусские части. Из прусских войск — корпус генерала Клейста, которому в качестве начальника штаба был дан Грольман.

Вторая и самая меньшая армия — она насчитывала около 100 000 чел. — стояла в Силезии под командой Блюхера, который пока также не одержал еще ни одной победы, но прекраснейшим образом зарекомендовал себя в весенней кампании. После смерти Шарнгорста главным его советником был теперь Гнейзенау. Эта армия состояла из трех неравных частей: двух русских, одной большей, приблизительно в 40 000 чел., другой меньшей, приблизительно в 18 000 чел., и одной прусской части под командой генерала Йорка. Если оба русских генерала неохотно подчинялись прусскому командованию, то Йорк был непримиримым врагом Гнейзенау. При всех своих военных добродетелях он был слишком привержен к методическому ведению войны старой школы; гениальный метод Гнейзенау, в совершенстве усвоившего наполеоновскую стратегию и тактику, не мог не вызывать со стороны Йорка в высшей степени отрицательного отношения к себе. К этому прибавлялась еще и личная зависть, так как Йорк был более старым генералом, чем Гнейзенау.

Наконец, третья армия была приблизительно наполовину больше, чем силезская; она была расположена на севере, главным образом в маркграфстве Бранденбург, с целью прикрытия Берлина, и находилась под командой шведского кронпринца, который, как это ни забавно, считался в лагере союзников несравненным военным гением лишь потому, что он был когда-то французским маршалом. Между тем Бернадот решительно ничем не отличился в бытность свою на французской службе. Своим маршальским достоинством он скорее был обязан тому, что приходился зятем одному из братьев Наполеона, чем своим выдающимся военным заслугам; по сравнению с Даву, Массеной, Неем, Сультом и другими маршалами он всегда стоял во втором ряду и даже при помощи Наполеона не мог с ними сравняться. Позднейшие его военные успехи оказались такими же скромными, как и прежние, хотя новые исследователи предполагают, что зависть подчиненных ему прусских генералов представила его вялую и двусмысленную тактику в чересчур черном цвете.

Ядро северной армии составляли две группы прусских войск, из которых одна состояла под командованием генерала Бюлова, а другая — генерала Тауенцина. Тауенцин был придворным генералом, который очень слабо проявил себя в 1806 г. и очень невысоко расценивался генералом Гнейзенау. Он удерживался лишь вследствие благоволения короля и царя; но все же его корпус, состоявший целиком из ландвера, употреблялся преимущественно для осадных действий. Несравненно выше его был генерал Бюлов, хотя он, подобно Клейсту и Йорку, склонялся более к старой школе; начальником его штаба был Бойен. Наряду с прусскими корпусами к северной армии принадлежал еще один русский корпус под командованием генерала Винценгероде, 24 000 мало пригодных к бою шведов, приведенных Бернадотом, и, наконец, всякая мелочь, состоявшая из отрядов, рассыпанных между Эльбой, Одером и морским берегом: русско-немецкие легионы 1812 г., остатки люцовцев, мекленбургский ландвер и еще несколько тысяч ганноверских и английских солдат.

Военный план союзников не отличался, как это всегда бывает при коалиционной войне, большой ясностью. Сначала все три армии должны были продвигаться концентрически навстречу врагу и сойтись у его лагеря; это было задумано совсем по-наполеоновски и было предложено Барклаем-де-Толли, наиболее способным стратегом русской армии. Но затем наступили опасения, и союзные квартиры склонились к предложению Бернадота, чтобы все три армии продвигались вместе, причем та, которая имела перед собой главные силы Наполеона, должна была после встречи с ним отступить, а две другие армии должны были ударить на преследующего врага с флангов и с тыла. Остановились было на этом плане, но жестокая необходимость заставила снова возвратиться к первому, смелому плану.

Французский план войны также вызвал много споров, так как Наполеон впервые за все долгое время своего командования отказался от нападения. Из его поведения видно, к чему он стремился. Тех намерений, которые его противники считали наиболее вероятными, у него совсем не было; он отнюдь не предполагал идти на Вену, так как ему пришлось бы в этом случае уступить свои позиции в Саксонии и Северной Германии. Он думал, несомненно, и перед битвой и после битвы под Бауценом о походе на Берлин и даже послал после нее маршала Удино, который был разбит 4 июня Бюловым в кровавой битве при городке Люкау. В тот же день началось перемирие, по окончании которого Наполеон тотчас же послал маршала Удино, на этот раз уже с тремя корпусами, опять на Берлин. В них насчитывалось 70 000 чел.; лишь треть из них составляли французы, большая же половина состояла из немецких отрядов. Одновременно с этим на Берлин должен был двинуться из Магдебурга генерал Жирар с 9000 чел., а также маршал Даву из Гамбурга с французскими и датскими войсками.

В течение этого похода на Берлин Наполеон намеревался с главным своим войском держаться оборонительной тактики по отношению к богемской и силезской армиям. Если бы ему удалось разбить силы врагов на севере, сбросив их в море или же отогнав за Одер, у него был бы свободный тыл и большая часть Пруссии, а что самое главное — ее столица была бы в его руках. Он мог разбить очаг народного сопротивления и, опираясь на крепости по Одеру и Висле, находившиеся еще в его руках, получая продовольствие на месте, предпринять сильное наступление на юг, где все преимущества были бы на его стороне, если бы только прусские и русские войска не вышли ему навстречу.

Этот план похода, однако, тотчас же потерпел крах, так как поход на Берлин не удался. Удино дошел до Гросберена, откуда ему оставалось лишь несколько миль до его цели. Бернадот хотел пожертвовать городом, но прусские генералы воспротивились этому, и им удалось разбить 23 августа при Гросберене один из трех французских корпусов — корпус Ренье, — вследствие чего Удино отступил к Виттенбергу. Ландвер бился под Гросбереном превосходно. Бранденбургский крестьянин сражался здесь в прямом смысле за свой дом и двор. Когда скверные винтовки отказывались служить при дождливой погоде, сражались прикладами; саксонские войска, составлявшие часть корпуса Ренье, дрались также храбро. Вина того поражения падает не на них, как обычно утверждают французские историки, но на имевшую и прежде дурную славу французскую дивизию Дерутта, входившую вместе с саксонцами в разбитый корпус. Преследование разбитого врага благодаря осторожному командованию Бернадота произведено не было.

Получив сообщение о Гросберене, войска Даву и Жирара также отступили. Однако Жирар при возвращении был атакован 27 августа при Гагельберге и разбит наголову корпусом бранденбургского ландвера, имевшего наблюдение за Магдебургом. Здесь ландвер также работал прикладами, однако кровожадная фантазия прусских историков, описывавших кучи в 4000 французских трупов с разбитыми головами и вытекавшими из них мозгами, является, к счастью, лишь зверским проявлением немого патриотизма. Фактически таким образом было убито около 30 французов.

Тем временем главные силы Наполеона столкнулись с богемской и силезской армиями. Энергичнее всего действовала силезская армия, хотя она и была несравненно слабее богемской и по плану союзников должна была играть менее выдающуюся роль. Лишь с большим трудом удалось Блюхеру добиться полусогласия на то, что при очень благоприятных условиях он может принять битву. В главной квартире силезской армии были мозг и сердце союзных войск; по своим знаниям и решительности Блюхер и Гнейзенау далеко ушли по сравнению с Бернадотом и Шварценбергом. Прусские генералы относились к делу совсем иначе, чем австрийские, русские и особенно шведские.

Силезская главная квартира точно придерживалась плана похода: сконцентрировав на себе своим энергичным продвижением превосходные силы противника, она отступила с упорным боем по тому же пути, по которому пришла. Это было сопряжено действительно с большими трудностями для войск, особенно для корпуса Йорка, в числе 45 батальонов которого насчитывалось 24 батальона ландвера, очень плохо вооруженного; многим частям пришлось сделать по три ночных перехода подряд, не получая в течение 4 дней горячей пищи. Йорк жестоко поссорился с Блюхером и Гнейзенау, обвинив их перед королем в полном расстройстве армии.

Но поведение главной квартиры диктовалось тем решением, по которому надо было нанести при первой же возможности сильный удар врагу и все-таки при всех обстоятельствах уклониться от подавляющих превосходных сил противника. Главная квартира могла нанести этот сильный удар уже через несколько дней. Наполеон, узнав, что Блюхер уклонился от него, и получив в то же время сообщение, что богемская армия движется через Рудные горы и угрожает Дрездену, повернул обратно с частью своей армии. Он оставил в Силезии около 80 000 чел. под командой маршала Макдональда с приказом прогнать отступившее войско Блюхера далее, за Яуэр, и занять обеспеченную позицию на Бобре. 26 августа Макдональд выступил, но неожиданно для себя натолкнулся на перешедшего снова в наступление врага. Это произошло на небольшой речке Кацбахе, превратившейся вследствие многодневных дождей в бушующий поток. Силезская армия как раз собралась перейти ее, будучи в подавленном состоянии из-за крайне возросших лишений, когда передовые посты сообщили, что французы массами начали переходить реку. Тотчас же было принято решение: дать им перейти и затем сбросить их с берега, высоко поднимавшегося над рекой.

Это удалось с исключительным успехом. Так как одна из дивизий Макдональда была еще очень далеко от поля битвы, то сильная и без того силезская армия имела численное превосходство, и ей удалось сбросить в Кацбах и его быстрый приток Нейсу две французские дивизии и главную часть конницы. Безостановочное преследование, расстроившее вконец французскую армию, завершило победу. Правда, ужасные трудности, с которыми она была выиграна, расстроили так же жестоко и ландвер: многие ландверисты покинули войско.

Того же 26 августа и на следующий день Наполеон встретился с богемской армией, продвигавшейся на Дрезден. Согласно плану, она отступила за Рудные горы, но с очень большими потерями, приблизительно в 50 000 чел. Наполеон также потерпел чувствительную неудачу: он считал, что союзные войска отступили к западу, и послал корпус Вандама через Рудные горы, чтобы сделать нападение на неприятельский обоз. Корпус попал как раз в центр богемской армии, совершавшей свое отступление через Рудные горы, и был совершенно уничтожен 30 августа при Кульме.

Эти первые бои и сражения не настолько существенно изменили равновесие сил между обеими воюющими сторонами, чтобы заставить Наполеона отказаться от своего плана войны. Он хотел теперь сам идти на Берлин, но ему снова помешало в этом энергичное продвижение Блюхера, гнавшего перед собой остатки армии Макдональда. Тогда он поставил маршала Нея во главе войск, которые Удино должен был вести на Берлин и которые были значительно подкреплены. Но в то же время, как сам он не мог ничего поделать с Блюхером, уклонившимся от него так же, как и раньше, Ней был 6 сентября окончательно разбит под Денневицем, как он сам сообщал об этом своему императору.

Этим самым наполеоновский план войны был сведен на нет, и общее его положение значительно ухудшилось. В утомительных переходах вперед и назад, в повторных поражениях он потерял несравненно больше, чем союзники, да и моральное состояние его войск сильно пострадало; тысячи отставших бродили по стране, стараясь вернуться на родину. Доставка продовольствия в опустошенной стране стала почти невозможной; во всем чувствовался большой недостаток, а подвоз, особенно снарядов, затруднялся многочисленными летучими отрядами союзников. К тому же верные вассалы Рейнского союза начали колебаться; при Денневице целый батальон саксонского лейб-полка перешел к пруссакам, а крупнейшее рейнское государство — осыпанная милостями и благоволением Наполеона Бавария — вступило в переговоры с Австрией, чтобы обставить свой переход на сторону врага возможно выгоднее.

В военных действиях наступил перерыв, продолжавшийся несколько недель. Богемская армия поджидала русский резервный корпус, который Бенигсен вел из Польши; силезская армия должна была прикрывать марш Бенигсена, а северная армия не осмеливалась перейти Эльбу, которая от Дрездена до Гамбурга была еще в руках врага. Наполеон должен был ограничиться исключительно обороной; он выжидал со стороны врага какой-нибудь неосмотрительности, которая позволила бы ему напасть на него с превосходными силами.

Между тем дипломатия снова заработала. 9 сентября в Тильзите были подписаны новые союзные договоры, выходившие далеко за пределы Рейхенбахских соглашений. Всеми союзными державами целью войны было признано: роспуск Рейнского союза, полная ликвидация французского господства на правом берегу Рейна, восстановление Австрии и Пруссии в границах 1805 г. Участь герцогства Варшавского была предоставлена «полюбовному соглашению»; немецким же государствам, расположенным между Австрией, Пруссией и Рейном, была обещана «безусловная и полная независимость».

С «дружелюбным соглашением» получилось, однако, некоторое недоразумение. Царь не осмеливался еще обнаружить свои польские вожделения, которые, как он знал, должны были натолкнуться на серьезное сопротивление, особенно с австрийской стороны. Австрия же держала себя так, как будто она и не подозревала, что подразумевалось под «дружелюбным соглашением». Однако все они еще нуждались друг в друге. Другое недоразумение произошло «с полной и безусловной независимостью» средних и мелких немецких государств. Эти слова звучали так, как будто ими хотели указать лишь на независимость от чужеземного, французского господства; подразумевали же под ними безусловный суверенитет этих государств, как это выяснилось через месяц, когда Австрия заключила с Баварией в октябре соглашение в Риде.

Вступление союзников в Лейпциг, 19 октября 1813 г. (через внутренние Гриммайские ворота).

Побуждения, заставившие крупнейшее государство Рейнского союза отложиться от Наполеона, не носили, конечно, ни малейшего следа национального воодушевления; это была лишь трусливая хитрость крыс, бегущих с тонущего корабля. Баварский король, получив одновременно признание за собой своих владений — с обменом некоторых областей между ним и Австрией, — вступил в европейскую коалицию как равноправная держава и получил уверения, что может наслаждаться своей «полнейшей суверенностью». Вместе с этим Калишскому воззванию был нанесен последний удар; то, что позволили одному монарху из Рейнского союза, должно было быть позволено и остальным; если же каждый из этих жалких предателей родины мог быть суверенным в своих владениях, то о национальном возрождении германского государства не могло быть и речи.

Прусские историки утешают себя тем, что относят крушение всех национальных надежд на счет Меттерниха, который с предательской хитростью завлек в тенета бесхитростные души прусского короля и государственного канцлера Гарденберга. Это, конечно, не следует принимать всерьез. Меттерних, несомненно, имел очень обильный список грехов, но как министр государства существование которого как европейской державы основывалось на разъединенной Германии и разъединенной Италии, он, конечно, имел очень мало попечения об итальянском или немецком единстве; если он при этом и изливался в лицемерных любезностях, то это можно поставить ему скорее в похвалу, чем в вину. Как трезвый политик, он охотно жертвовал старой ветошью габсбургской империи, которую даже сам Штейн хотел ему обратно навязать; он обеспечил гораздо крепче австрийскую гегемонию над Германией путем суверенитета средних и мелких государств.

Слезы прусских историков текли еще и потому, что Меттерних был более откровенен, а в особенности более удачлив, чем прусские министры, национальное сознание которых было немногим выше, чем у него. Судя по их плану, они добивались того, что через несколько десятилетий было сочтено величайшей изменой, — линии по Майну; Пруссия должна была господствовать над Северной Германией, а Австрия — над Южной. Ни Гарденберг, ни Штейн не могли предложить ничего лучшего, и именно, исходя из своего плана, они ограничили деятельность центрального правительственного совета Северной Германии, в то время как австрийскому кабинету было предоставлено право сговориться с государствами Южной Германии, что Меттерних и использовал в своих габсбургских интересах при Ридском договоре.

Между тем медведь, шкуру которого собирались делить, не был еще убит. Союзные войска остерегались возможных нападений Наполеона на них в одиночку, сами же не решались атаковать его на его крепкой позиции в Дрездене, опиравшейся на Рудные горы и на Эльбу. Таким образом, пришли к необходимости вытеснить его с этой позиции путем маневрирования, напав на него с левого берега Эльбы и с тыла; на саксонской равнине, около Лейпцига, можно было скорее рассчитывать выиграть большое решительное сражение. В широком обходе, намечавшемся Шварценбергом, силезская армия должна была быть подтянута к богемской, но Блюхер воспротивился этому: у него не было никакого желания выступать под командованием такого посредственного главнокомандующего, каким был Шварценберг, имевший к тому же в лагере 3 монархов. Вместо движения влево к богемской армии он настаивал на более смелом движении вправо к северной армии, где прусские генералы уже открыто возмущались «предательством» Бернадота и заявляли о своем намерении присоединиться к Блюхеру. Если бы силезская армия пошла в Богемию, то этим не только была бы парализована ее собственная активность, но можно было с полной уверенностью ожидать, что Бернадот впал бы в окончательную бездеятельность.

Блюхер отчасти получил согласие монархов на свой план, отчасти же осуществил его на свой собственный риск. 26 сентября, когда подошли русские резервы под командой Бенигсена, он выступил в поход, несмотря на горячий протест русских уполномоченных его лагеря и вопреки приказу главной квартиры, ставившему новые препятствия на его пути. 3 октября он достиг Вартенбурга на Эльбе и перешел последнюю с жестоким боем, которым руководил Йорк. Как при Гросберене и Денневице, в бою участвовали только прусские войска и главным образом ландвер; силезский ландвер покрыл себя в этой битве такой же славой, как и в других битвах бранденбургский ландвер. Гнейзенау, который после битвы при Кацбахе не мог найти достаточно резких выражений, чтобы осудить силезский ландвер, на этот раз не мог им нахвалиться. Отзываясь особенно похвально о батальоне из Хиршбергерского округа, составленного преимущественно из ткачей, он в конце своего доклада Гарденбергу добавляет: «Если бы ваше превосходительство видели этих храбрых бедняков, не имеющих даже необходимого платья, изнуренных болезнями и лишениями, ваше сердце сжалось бы от сострадания».

После того как союзное войско перешло через Эльбу, за ним последовал на следующий день в Бернадот, которого прусские и даже русские генералы давно заставляли это сделать. Это произошло при Акене и Дессау без малейших препятствий со стороны неприятеля. В то же самое время богемская армия также выступила из Рудных гор и направилась к Лейпцигу, куда с севера подходили две другие армии. Таким образом, позиция Наполеона при Дрездене была обойдена, и все силы врага сказались в его тылу.

Герцог Иоахим Мюрат.

Портрет кисти Альберта Адама

Но это было для него даже желательно. Он наконец имел возможность нанести удар, чего он так страстно желал. Он оставил в Дрездене гарнизон в 30 000 чел. и бросился сам на левый берег Эльбы. Против богемской армии, наступавшей здесь, он выставил несколько частей под командой своего зятя Мюрата, неаполитанского короля. Сам же с главными силами выступил против обеих северных армий, которые он намеревался разбить вместе или порознь, а затем уже посчитаться хорошенько с богемской армией.

Его план имел большие шансы на успех, поскольку дело касалось Бернадота. Этот достойный гасконец тотчас же, как только почувствовал приближение Наполеона, потребовал всеобщего отступления. Блюхер, наоборот, хотел принять битву, так как он располагал более чем 60 000 чел., Бернадот — около 90 000 чел., Наполеон же — около 130 000–140 000 чел. Однако Бернадота было невозможно склонить к этому; с большим трудом можно было заставить его не переходить через Мульду и Заалу, чтобы избежать нападения Наполеона, а остаться, по крайней мере, на левом берегу Эльбы. Как комиссар безопасности, Бернадот требовал, чтобы наиболее опасные места были заняты войском Блюхера, он же сам встал сзади Блюхера. Наполеон, энергично наступавший на Эльбу там, где он ожидал увидеть противника, слишком поздно понял, что враг ушел от него. Он сконцентрировал теперь свои войска у Лейпцига.

Здесь 16–19 октября решилась судьба похода. 16 октября силы обеих сторон были приблизительно равны; из 440 000 чел., с которыми Наполеон начал поход, и 30 000 чел. отставших — около 90 000 чел. были выделены Дрездену и Гамбургу, 180 000 чел. были потеряны за 2 месяца убитыми, ранеными, больными и дезертирами, 185 000 чел. были на месте битвы, и 15 000 чел. пришли лишь на следующее утро. Союзники также имели не более 200 000 чел., так как Бернадота ни силой, ни добром нельзя было вывести на поле битвы. Блюхер наступал с севера, а Шверценберг с юга на французские позиции, которые были прикрыты с запада Лейпцигом и Ратсхольцем — местностью, покрытой болотами и кустами, лежавшей между реками Эльстером и Плейссой.

На севере произошел жаркий бой при деревне Маккерн, которую защищал маршал Мармон на очень сильной позиции с 27 000 чел. против 60-тысячной силезской армии. Главная часть кровавой работы снова пала на корпус Йорка, который с потерей 5000 чел., более чем 1/4 части всех своих сил, в конце концов одержал победу. На юге Шварценберг бился при деревне Вашау с самим Наполеоном. Здесь перевес был на французской стороне, тем более что Шварценберг расположил часть своих войск так неудачно, что они не могли принять никакого участия в бою. Наполеон одержал победу, но она не являлась тем сокрушительным ударом, которые он привык наносить раньше. Казалось, что уже вечером в первый день сражения он сам считал поход проигранным.

За это говорит то, что в воскресенье, 17 октября, он отказался от нового наступления на разбитого врага, которое одно лишь могло спасти его, и послал пленного австрийского генерала Мейерфельда к союзным монархам с мирными предложениями. Последние, однако, не дали никакого ответа. Они воздержались в этот день от наступления, так как должны были получить существенные подкрепления: Бенигсен вел корпус в 50 000 чел., и Бернадот также придвинулся наконец к боевой линии. Военные уполномоченные союзных войск в его лагере наседали на него с резкими требованиями, и даже подчиненные ему русские и прусские генералы не скрывали своих намерений — в крайнем случае отказаться от повиновения ему.

Наполеон уже вечером 17 октября дал первый приказ к отступлению, которое должно было производиться через город по направлению к западу. Он стянул ночью свой войска в узкий полукруг вокруг Лейпцига. Если бы союзники не напали на него утром 18 октября, то он мог бы отойти, сохраняя внешность добровольного отступления. Он мог еще надеяться отбросить их с большими потерями, но союзные войска уже действовали с сильным перевесом, численно их силы относились к французским войскам, как 3: 2; фактически, правда, отношение было более благоприятно для Наполеона, так как Бернадот по-прежнему удерживал своих драгоценных шведов вдали от битвы, так же как союзные монархи свою неизменную парадную игрушку — гвардию. В общем здесь сражалось приблизительно около 150 000 французов с 180 000 чел. союзных войск, и даже теперь французы смогли отстоять часть своих позиций. В некоторых местах союзники так близко подошли к городу, что Наполеону, в случае возобновления битвы на следующий день, грозило полное уничтожение; оставалось лишь отступить. Таким образом, «битва народов в Лейпциге» была проиграна Наполеоном, собственно, без крупного решения в самом бою. Эта столь воспеваемая битва была, как сказал один из новейших историков не слишком пышно, но зато очень удачно, лишь колоссальным арьергардным боем.

В то время как масса французских войск теснилась в узких улицах города, стремясь достигнуть единственного для них пути отступления, союзные войска предприняли штурм города, во многих местах увенчавшийся успехом. Все же французы могли бы закончить свое отступление, если бы не преждевременный взрыв моста через Эльстер, отрезавший значительную часть армии, принужденную сдаться в плен.

Таким образом, Наполеон снова должен был отступать с расстроенным войском. Преследование его не соответствовало требованиям Гнейзенау; особенно жестоко упрекал Гнейзенау корпус Йорка, который так сильно пострадал при Вартенбурге и Меккерне; он и без того уменьшился с 40 000 до 10 000 чел. Однако само отступление рассеяло те остатки войска, которые еще сохранились у Наполеона; подобно тому как на третий день Лейпцигской битвы от 3000 до 4000 саксонцев, а также часть вюртембержцев перешли на сторону союзников, так теперь немецкие солдаты оставляли толпами французские знамена. Молодые французские рекруты также разбегались тысячами. Хотя Наполеону и удалось еще разбить наголову при Ганау баварско-австрийский корпус, пытавшийся загородить ему путь, но когда после 13-дневного похода он перешел 2 ноября Рейн, у него было наряду с 60 000 отставших лишь 40 000 вооруженных солдат, среди которых с ужасающим опустошением свирепствовала эпидемическая лихорадка.

Кроме того, были окончательно потеряны сильные гарнизоны в крепостях по Эльбе, Одеру и Висле.