II

II

Именно опыт американской войны за независимость дал для борьбы против постоянных армий и за милицию практическое оружие в руки буржуазного просвещения, оперировавшего до сих пор лишь идеологическими методами. Известно и не нуждается более в доказательствах, что этот опыт вызвал коренной переворот в тогдашней стратегии и тактике. Но решающих аргументов в пользу того взгляда, что милиция при всех условиях стоит выше постоянной армии, этот опыт, однако, не дал.

Воины времен воины за независимость британских колоний в Северной Америке: рядовой 9-го Пенсильванского полка, рядовой Массачусетского батальона полковника Патерсона, сержант 1-го Филадельфийского батальона, Вэлли Форт 1778 г.

Из писем Вашингтона мы знаем, что победоносный полководец американских повстанцев ни в коем случае не стремился к тому, чтобы командовать милицией. Напротив, он стремился стать во главе постоянного войска. Сам он был «заслуженный» офицер, подобно другим своим товарищам по командному составу. Главным муштровальщиком его милиционной армии был старо-прусский офицер Штойбен, который раньше в чине капитана принадлежал к штабу старого Фрица. Не то чтобы эти офицеры не понимали превосходства новой военной системы, вытекавшей из социальных условий жизни американских повстанцев. В начале европейских революционных войн Штойбен говорил одному из своих немецких посетителей, что французские добровольцы ведут точь-в-точь такую же войну, как и американские фермеры, и что, подобно этим последним, они также непобедимы.

Однако новый способ ведения войны был доступен также и постоянным армиям, и ставить их принципиально ниже милиционных Вашингтон и его товарищи были склонны менее всего. В действительности американская милиция не справилась самостоятельно с английским наемным войском, состоявшим преимущественно из никуда не годного в военном отношении элемента — из немецких крестьян, которых княжеская сволочь с грубым произволом продавала за деньги английскому правительству. Только с помощью французского вспомогательного корпуса регулярных войск Вашингтон мог нанести решительный удар. Конечно, отсюда не следует, что американские повстанцы не могли в конце концов одержать победу самостоятельно, но защитники постоянных армий имели все-таки право сказать, что эти последние сокращают ужасы войны и что благодаря этому в интересах человеческого прогресса им должно быть оказано предпочтение перед милиционными армиями.

Современные Соединенные Штаты, правда, благодаря своему географическому положению могли обойтись без организации постоянного войска. Серьезно вопрос о выборе между постоянным войском и милицией стал только перед большими державами европейского континента. И здесь он приобрел особенно жгучий интерес для Франции спустя десять лет после американской войны за независимость, когда армии феодальной Европы двинулись вперед, чтобы задушить Французскую революцию, совершенно разложившую старую французскую армию и оставившую страну до известной степени безоружной перед лицом огромного превосходства сил неприятеля. Опасность была велика и близка, и именно преобладающая часть населения — крестьянство — была непосредственно заинтересована в защите страны, что редко бывает. И действительно, добровольцы с большим воодушевлением и в большом количестве спешили к угрожаемым границам.

Но каковы были достижения этих добровольцев? Из многочисленных и единодушных свидетельств, существующих на этот счет, мы выберем свидетельство человека, который имеет, по общему мнению, репутацию организатора побед Великой французской революции, именно Карно. В марте 1794 г. французы под командой Дюмурье были разбиты прусско-австрийскими войсками, предводительствуемыми принцем Кобургским. Разбитое войско почти рассеялось в результате массового дезертирства добровольцев. Сам Дюмурье признавал, что вследствие этого Франция в течение продолжительного периода была почти беззащитна и спаслась только потому, что союзные армии, действовавшие против Франции, оставались бездеятельными и целые месяцы тратили на совершенно незначительные пограничные предприятия. Это заявление подтверждается Карно, который после битвы был отправлен Конвентом в армию. Он нашел ее в самом опасном положении полного морального разложения. Карно жалуется на пассивность и недисциплинированность войск, на грабителей, разорявших даже французские деревни, на беспечность, трусость, недостаток патриотизма. Как на особенное зло, грозившее армии полной гибелью, Карно указывает на «стада» женщин, сопровождавшие ее. Этих женщин было, по его мнению, столько же, сколько солдат.

Особенно обстоятельно описывает Карно экспедицию, которую предприняла часть французской армии из Бергена в Фюрнэс. Маленький голландский гарнизон удалось выгнать без всякого боя. Но едва французские солдаты вступили в город, как они начали пьянствовать, грабить и расстреливать в воздух свои патроны. Карно и генералы не могли найти средства положить конец безобразиям и были вынуждены, так как ничего другого не оставалось, двинуть войско в дальнейший марш на Ньюпорт; этот марш первоначально не имелся в виду. Двинулись в путь, но уйти далеко не удалось: марш оказался совершенно невозможным. «Почти все были более или менее пьяны. При каждом шаге многие падали на землю; в рядах господствовал полный беспорядок; ранцы солдат были так плотно набиты награбленными вещами, что люди едва были в состоянии их нести. При соприкосновении с первыми же неприятельскими аванпостами сказался недостаток в патронах, употребленных большей частью для фейерверка, который себе позволили устроить в Фюрнэсе». Так говорит Карно.

При таких условиях было, конечно, невозможно вступить в области, где можно было встретить неприятеля. Пришлось идти назад в Фюрнэс; там осталась часть войск, в то время как Карно с остальными на следующий день продолжал отступление на Берген. Он рассказывает, что во все стороны были посланы многочисленные патрули, чтобы предупредить новые грабежи, но напрасно. «Во время этого марша мы имели несчастье видеть, — пишет Карно, — что солдаты рассеивались по всем направлениям и что, кроме битком набитых ранцев, которые они тащили на плечах, некоторые несли кур, другие вели лошадей, быков, овец и свиней. Почти все расстреляли целиком патроны, которые были им даны». Все увещания и упреки генералов ни к чему не приводили. Встретившаяся по дороге деревня была совершенно бесполезно сожжена и уничтожена.

Карно рассказывает о всех этих вещах, не как о чем-то случайном, неслыханном, выходящем из ряда вон. Он говорит о них, как о совершенно обычных явлениях, с которыми приходится иметь дело всегда при организации армии. Он приходит к заключению, что ничего нельзя было предпринимать против Ньюпорта и Остендэ, и затем прибавляет: «На самом деле невозможно с такими войсками, как бы храбры они ни были, думать о каких-либо серьезных завоеваниях. Ничто не может противостоять их первому натиску, но, когда он уже произведен, полное разложение нарушает всякий порядок, и если неприятель возвращается, ему ничего не стоит их совершенно уничтожить».

Как поборол Карно это положение — известно всем. Когда Комитет общественного спасения возложил на него в августе 1793 г. руководство всем военным делом, Карно создал боеспособную армию, слив добровольческие формирования со старыми линейными полками.

В новой форме это было опять постоянное войско, которое оказалось способным делать завоевания, и еще какие завоевания! Оно показало также, что новый способ ведения войны, выработанный американскими повстанцами, ни в коем случае не был неразрывно связан с милицией. Именно французская армия довела его до высшей степени совершенства, хотя по своим организационным формам она все больше и больше приближалась к старым наемным войскам. Всеобщая воинская повинность была нарушена в пользу господствующих классов системой заместительства, и величайший полководец французской армии настолько предпочитал профессиональных солдат, что с величайшим презрением относился ко всяким народным ополчениям. Такое презрение довольно дорого стоило Наполеону в сражениях при Гросберене, Денневице и еще в целом ряде других сражений.

Но еще яснее, чем у Вашингтона и Карно, выступает предпочтение постоянного войска перед милицией у Шарнгорста. Он очень рано стал красноречивым защитником системы постоянных армий от нападок буржуазного просветительства. Не то чтобы Шарнгорст мечтал о старых наемных войсках — он отлично видел все их недостатки и требовал реформ, которым мы были бы очень рады, если бы их провели даже и в современном войске. Нет ничего более несправедливого, чем те ссылки на авторитет Шарнгорста, которые делались представителями правительства при обсуждении последнего военного проекта в рейхстаге. Однако на самом деле они не так уж заблуждались во взглядах Шарнгорста, иначе 100-летний юбилей со дня его смерти не был бы отпразднован за несколько недель перед этим без всякой официальной шумихи. Вполне заслуженная честь для Шарнгорста, которому юнкерская армия стояла поперек горла. С другой стороны, мы, конечно, не можем приводить Шарнгорста в качестве защитника милиции, как мы ее понимаем. Мы могли бы только сказать, что наши нынешние взгляды на военное устройство представляют последовательное развитие мыслей, высказанных в свое время Шарнгорстом. Но требование милиции в нашем смысле слова выходило за пределы горизонта его времени.

Шарнгорст умел по существу мыслить исторически и понимал прекрасно, что войны, при данных исторических условиях, не могут быть уничтожены ни остроумными насмешками Вольтера, ни пламенными обвинениями Фихте. Он понимал также, что военное устройство не может базироваться на произвольных мудрых или нелепых образчиках, но что оно неразрывно связано с данными историческими условиями. Он признавал, что милиция возможна для острова, для крепости или для маленького государства, но для больших государств он считал необходимыми постоянные армии. Даже кадровую армию Беренгорста, существенно ограничивавшую чисто философские нападки на постоянные войска, Шарнгорст находил совершенно недостаточной. Именно в полемике с Беренгорстом Шарнгорст доказывал, что победа или поражение на поле сражения не являются делом слепого случая, но что ведение войны имеет свои исторические законы.

Первоначально выросший на фридриховских взглядах, не совсем чуждый мнения, что только палкой можно создать необходимую дисциплину, а моральное воодушевление совсем не требуется для обыкновенного солдата, Шарнгорст, однако, извлек урок из американской войны за независимость и еще больше из французских революционных войн, в которых он принимал участие как ганноверский офицер. Однако он никогда не заходил так далеко, чтобы ожидать дисциплины, являющейся основной предпосылкой успешного ведения войны, от одних моральных побуждений. Войско, в котором безусловное послушание стало чисто механическим, будет всегда выше войска, которое вступает в бой только в результате политического или религиозного воодушевления, что, по словам Шарнгорста, является утопией.

В 1801 г. Шарнгорст перешел на службу в прусскую армию, недостатки которой он мог хорошо изучить в непосредственной близости, занимая там ответственный пост. Практические реформы, которые он предложил произвести по французскому образцу, разбились, однако, о тупость фридриховских солдафонов. Наиболее замечательной из попыток Шарнгорста был меморандум, поданный весной 1806 г., которым он хотел в последнюю минуту предотвратить катастрофу, угрожавшую старопрусскому войску. Этот меморандум выявляет взгляды Шарнгорста на милицию и постоянное войско даже яснее, чем его позднейшие практические реформы, которые он проводил в борьбе с огромным количеством препятствий, вынужденный постоянно и систематически урезывать эти реформы.

Шарнгорст в своем меморандуме исходит из того, что в войске решающим фактором являются не только физические силы, но также силы моральные. Для того чтобы угрожавшая война с Францией стала победоносной, армия, нация и вся Европа должны видеть, что король сражается только за независимость государства, лишь сопротивляться позорному иностранному порабощению. Затем он должен создать себе достаточные вспомогательные средства в виде увеличения и более целесообразного устройства армии. Увеличение возможно только в ограниченной мере. Шарнгорст рассчитывает приблизительно на 25 000 солдат. Гораздо важнее создание национальной милиции. «Только вооружая массу народа, маленькое государство уравновешивает свои шансы на успех в оборонительной войне против больших государств, ведущих или предпринимающих войну наступательную». Это положение подчеркнуто самим Шарнгорстом. Он обосновывает его тем, что наступающий не имеет никакого основания рассчитывать на большое напряжение национальных сил в своей стране, на вооружение всей народной массы. Ведущий завоевательную войну монарх не может требовать от своих подданных столько, сколько может потребовать от своего народа монарх, подвергшийся нападению и вынужденный вести борьбу за свое существование. Здесь Шарнгорст находится в полном согласии с Карно. Если этот последний заявлял, что с милицией нельзя пускаться ни в какие завоевательные войны, то первый говорил, что милиция пригодна только для оборонительной войны.

Так как старо-прусские юнкерские офицеры перед лицом угрожающей опасности войны начали играть с идеей милиции, Шарнгорст решительно выступает против игрушечной милиции. Своей собственной рукой он пишет следующую фразу в меморандуме: «Слабенькая, незначительная милиция была бы полумерой. Она скорее приносила бы вред, чем пользу». Для своей национальной милиции он требует всеобщей воинской повинности. Каждый гражданин без исключения должен служить в ней. Командные места занимаются высшим дворянством и высшими гражданскими чинами. Шарнгорст рассчитывает, таким образом, выставить 300 000 людей, способных носить оружие, — количество, на которое может быть увеличена постоянная армия в 220 000 чел.; при этом он не считает недавно присоединенных польских областей, которые до 1806 г. составляли значительно большую часть прусского государства, чем после 1806 г. Но если национальная милиция, согласно предположениям Шарнгорста, должна была превысить численность постоянного войска на 80 000 чел., то все-таки Шарнгорст был далек от того, чтобы в качественном отношении поставить их на равную высоту.

Только при условии, если армия разбавлена лишь на одну треть или на одну четверть национальной милицией, она остается способной, — говорит он дальше, — выполнять те задачи, которые ставятся перед полевыми войсками. Никогда эта часть национальной милиции не должна действовать самостоятельно, но всегда совместно с полевыми войсками, которые занимают пересеченную местность; она должна усиливать ту часть войска, которая предназначена для демонстраций, чтобы сковывать противника и защищать известные позиции. Национальная милиция в остальном во всех частях армии должна играть ту же роль, какую играла легковооруженная пехота римлян: прикрывать движение главных колонн, идя боковыми путями, занимать впереди лежащие кустарники и рощи, нападать на фланги противника и т. д., одним словом — действовать там, где нужно более искусное использование обстановки и применение рассыпного строя.

О постоянном войске в этом меморандуме Шарнгорст не пишет ничего, если не считать указаний на неспособность верховного командования, о которой он очень подробно распространяется в данном сочинении, предназначенном для короля и для высших представителей военной власти. И здесь он руководствуется французским примером, показавшим, на что способна справедливая ненависть крестьянина, доведенного до отчаяния высокомерным юнкерством. Шарнгорст не требует, правда, гильотины, при помощи которой Комитет общественного спасения создавал способных генералов, но он настаивает на том, чтобы при каждом выступлении отстранялись все признанные неспособными военачальники и чтобы после неудачных сражений офицеры беспощадно наказывались за сделанные ими ошибки. Ответственность должна быть настолько повышена, чтобы никакому человеку среднего характера и способностей не пришло в голову добиваться первого места в армии.

В общем и целом этот меморандум Шарнгорста показывает, что в милиции он видел только дополнение и вспомогательную часть постоянного войска. Руководящей мысли меморандума Шарнгорст оставался верен и тогда, когда после сражения при Иене, коренным образом реорганизовал прусскую военную систему на основании принципов современной стратегии и тактики. И тогда у него речь шла в первую голову о создании постоянного войска, так же как и у его товарищей по работе — Гнейзенау, Грольмана и Бойена. Гнейзенау при случае охотно высказывал то или другое пренебрежительное замечание о постоянном войске. Но как раз Гнейзенау гораздо решительнее, чем другие, держался за традиции старого наемного войска. Он категорически настаивал, наперекор возражению генерал-аудитора, на сохранении права офицера убивать на месте неповинующегося солдата.

Как известно, в 1813 г., с началом войны европейской коалиции против Наполеона, Шарнгорсту удалось достигнуть своей цели — создать национальную милицию и провести всеобщую воинскую повинность только на время войны. Ландвер, как была по-немецки названа эта милиция, не имел, конечно, ничего общего с французскими добровольцами 1792 г. У него вообще не было почти никакого сходства с демократически организованной милицией. Добровольчеству было предоставлено известное место, причем каждый являвшийся добровольно имел право на ефрейторский чин. Это уже показывает, насколько мало у Шарнгорста было оснований рассчитывать на массовый приток добровольцев. Прусский ландвер по существу дела был не более как слабой копией постоянного войска; Гнейзенау при организации силезского ландвера, несмотря на свои знаменитые рассуждения о неприкосновенности спины, не стеснялся применять самые варварские телесные наказания, практиковавшиеся в наемных войсках.

В весенней кампании 1813 г. ландвер, за исключением отдельных восточно-прусских батальонов, почти не принимал участия. Только после истечения Пойшвицкого перемирия в середине августа, т. е. лишь через 5 месяцев после объявления войны, ландвер приобрел известную боеспособность. Бранденбургские и померанские крестьяне великолепно сражались при Гросберене и Денневице. Гораздо хуже обстояло дело с силезским ландвером, состоявшим из малокровных ткачей, которые ничего не теряли от чужеземного господства и ничего не приобретали от его свержения. В силезском ландвере даже после победоносного сражения при Кацбахе имело место массовое дезертирство из-под знамен. Только в течение относительного сентябрьского затишья он был настолько хорошо вымуштрован, что 3 октября при Вартенбурге и 18 октября при Меккерене оказался уже в состоянии блестяще выдержать свое боевое крещение.

Это произошло при страшных, несоразмерно больших потерях. Корпус Йорка — прусское ядро силезской армии — при своем прибытии на Рейн насчитывал только 10 000 вместо прежних 40 000. Вопреки первоначальным планам Шарнгорста ландвер не употреблялся в качестве легкого войска, которое получало бы только второстепенные задачи. Напротив! К любезным свойствам постоянного войска принадлежит свойство смотреть с величайшим презрением на милицию, но с величайшей готовностью уступать ей свою кровавую работу. Сражения и бои, в которых участвовал в 1813 и 1814 гг. ландвер, и в частности, силезский ландвер, были бесчисленны, в то время как прусская гвардия в тех же походах вводилась в бой всего 2 раза: первый раз в сражении при Люцене, когда не было еще никакого ландвера, и в последний раз перед воротами Парижа, когда гвардия была послана в бой ради славы или позора, ибо ей должна была принадлежать честь вступления в неприятельскую завоеванную столицу, в то время как «грязные люди» ландвера — по высокомерному выражению благородного короля из династии Гогенцоллернов — должны были расположиться лагерем у парижских ворот.

Чтобы вывести надлежащую мораль из этих исторических набросков о милиции и постоянном войске, нам нужно бросить короткий взгляд на прусскую военную историю, начиная с 1815 г.