4. Ганнибал и Цезарь

4. Ганнибал и Цезарь

В противоположность Афинам, Рим был с самого начала сухопутной державой, возникшей не из таких блестящих войн, как персидские, но в упорной борьбе, из скудных источников, в непрерывных битвах с мелкими соседними государствами, а потому с самого начала создававшей свою военную дисциплину совсем иначе, чем это было возможно в Афинах и даже в Спарте.

Дельбрюк делает очень ценные выводы, связывая корни римской военной организации с корнями римского государственного устройства, но при недостаточности исторических источников он должен был в существенном ограничиваться заключениями от позднейшего развития к раннему. Полный исторический свет начинает пробиваться лишь со Второй Пунической войны, историком которой является Полибий в такой же мере, в какой Фукидид является историком Пелопоннесской войны. Однако Дельбрюк не позволяет ему завладеть собой так безапелляционно, как последнему.

Вторая Пуническая война создала эпоху в истории римского военного дела. Она была таким же испытанием огнем для Рима, как Пелопоннесская война для Афин. Дело шло здесь о гегемонии Рима в Италии, но только Рим это испытание выдержал. В тяжелой борьбе приобрел Рим также права и на мировое господство. Его войска, бывшие до тех пор, несмотря на существовавшую строгую дисциплину, гражданским ополчением, превратились в профессиональную армию. Республиканское устройство Рима, победоносно устоявшее под ужасными ударами Ганнибала, вследствие своей победы стало превращаться в военную монархию. Сципион — окончательный победитель гениального карфагенянина — был предшественником Цезаря.

Пока римское военное государство имело лишь граждан-солдат, граждан-офицеров, граждан-полководцев, оно не могло и думать о том, чтобы послать войско в Африку и сразить своего опасного соперника — Карфаген. С другой стороны, богатый торговый город Карфаген обладал прекрасно организованным профессиональным войском, с великолепными полководцами и главнокомандующим, являвшимся беспримерным в истории военным гением. Если Ганнибала часто сравнивают с Наполеоном, то не следует забывать, что Ганнибал не смог, в конце концов, добиться успеха, вследствие узкого и завистливого торгашеского расчета правителей своего отечества, тогда как Наполеон был вынесен на поверхность волной Великой революции.

Если гениальность карфагенского полководца хотят поставить в известные рамки, то мы должны сказать, что величие Ганнибала проявилось как раз в том, что, несмотря на военно-техническое превосходство карфагенского войска над римским, он не увлекся утопическими целями. Особенность его войска позволяла ему вторгнуться в Италию и атаковать противника на его собственной земле, чего не позволял римлянам характер их войска, но Ганнибал никогда не думал, даже после своей победы при Каннах, уничтожившей полностью римское войско, повести наступление на Рим и занять город. Упреки, которые ему делают за то, что, победив, он не сумел воспользоваться плодами своей победы, основаны на полном непонимании положения вещей. Его войско не было достаточно сильным, чтобы осадить и взять такой большой, хорошо укрепленный и богато снабженный всевозможными продуктами город, как Рим. Неудачный штурм города отнял бы у Ганнибала плоды всех его побед и помешал бы как раз тому, на что Ганнибал рассчитывал, — отложению итальянских союзников от римской гегемонии.

Это отложение началось в широких размерах после битвы при Каннах. К Ганнибалу перешло большое количество областей и мелких общин, а также и такие большие города, как Тарент, Сиракузы и Капуя — величайший город Италии после Рима. Если бы это движение продолжалось, Рим бы неминуемо пал. Медленное истечение кровью было бы его верной смертью. Это знали и римляне. Они избегали поэтому решительной битвы, в которой они могли бы погибнуть, и делали неслыханные усилия для того, чтобы снова подчинить себе отложившиеся города и общины. В течение более чем целого десятилетия почти все боеспособные мужчины Рима носили оружие, что, по вычислению Дельбрюка, составляло 10 процентов населения, цифру, величину которой можно понять, лишь учитывая, что Пруссия в 1870 г. имела под ружьем 3¹/₂% и даже в 1813 г. только 5¹/₂% населения, но и это продолжалось не дольше одного года с четвертью. Благодаря такому беспримерному напряжению сил Ганнибал был окончательно разбит. Несмотря на свое превосходство в открытом поле, он не мог помешать римским легионам в осаде и покорении отложившихся городов. Эти осады, после битвы при Каннах, стали центром военных событий. Военных средств, имевшихся в распоряжении карфагенского войска, было недостаточно, чтобы атаковать римские лагери, которые воздвигали консулы при осадах. Атака карфагенской кавалерии и тактические сочетания различных частей и родов оружия, это крупное превосходство карфагенян, здесь не могло проявиться, и поэтому упорная храбрость римских легионов одержала верх. «Этот единственный факт, встречающийся в истории, где одна сторона умела производить большие и продолжительные осады, в то время как другая обладала несомненным превосходством в открытом поле, может быть объяснен лишь исключительно различной конструкцией военных сил — тем, что войска не были однородны и каждая сторона имела свою особую организацию».

Ганнибал

Когда римляне осадили Капую, Ганнибал не смог напасть на них в их укреплениях и пытался терроризировать их демонстративным походом на Рим. Однако римляне не дали себя запугать, и Капуя пала.

В известном смысле это было решительным кризисом войны. Если могучая Капуя не смогла устоять собственными силами против Рима, а также не могла быть защищена от Рима Ганнибалом, это означало, что гегемония Рима над Италией была несокрушима и что план Ганнибала не удался. Значение падения Капуи, как переворота в существовавшем положении вещей, было тотчас же понято современниками. Оно отразилось в легенде, которая и до сегодняшнего дня сохранила за словом «Капуя» характер поговорки, — в той легенде, что грубые солдаты Ганнибала изнежились якобы в распущенном и богатом городе и стали неспособны к бою. Это очень интересный случай исторического образования легенды; насколько историческое значение факта понято правильно, настолько неверно его историческое объяснение. Войска Ганнибала не изнежились в Капуе, так как он продержался в Италии еще 12 лет, в течение которых римляне не осмеливались напасть на него, однако падение города запечатлело крушение военного плана Ганнибала.

Пожалуй, вместе с этим война пришла к известному равновесию. Сколько бы ни склонялись весы в сторону римлян, последние не могли говорить о какой-либо решительной победе, пока они не разбили в открытом поле карфагенское войско, предводительствуемое Ганнибалом. Это удалось им лишь тогда, когда гражданское ополчение было реорганизовано в профессиональную армию и были подготовлены офицеры-специалисты, заступившие место ежегодно сменявшихся гражданских начальников, под командой которых римское войско находилось еще под Каннами. Сципион, переправившийся в Африку, чтобы напасть на Карфаген на его собственной земле и этим заставить Ганнибала уйти из Италии, был облечен продолжительной военной властью, а войско его состояло главным образом из навербованных солдат, искавших службы ради службы и ради добычи, ставших в течение войны настоящими воинами и отвыкших от гражданской жизни. Это войско, впоследствии победившее Ганнибала при Заме, и принудило Карфаген к унизительному миру, от которого он уже более не оправился; оно имело характер профессионального солдатского войска не только по своим военно-техническим достоинствам, но также и по своим морально-политическим порокам, по заносчивому, грубому обращению со своим собственным гражданским населением.

В течение полутора столетий происходило затем медленное распадение староримского государственного устройства, пока Цезарь не закончил того, что начал Сципион. Начиная с Моммзена особым пристрастием всех историков было прославление Цезаря, и даже Дельбрюк не совсем свободен от такого прославления. Однако к стратегии Цезаря, известной нам преимущественно по его собственным сочинениям, он сохраняет критическое отношение и доказывает на отдельных фактах, что сочинения Цезаря — в самом лучше случае прибавим мы от себя — не должны оцениваться выше, чем воспоминания, написанные Наполеоном на острове Св. Елены, т. е. иначе, чем «причудливая смесь реалистической правды и совершенно сознательной выдумки». Особенно же часто берет Цезарь сведения с потолка там, где вопрос идет о бесчисленных массах побежденных им войск. На самом деле он был уже глубоко проникнут мудростью старого Фрица, что добрый бог всегда сопутствует большим батальонам, и во всех своих битвах, в лучшем случае, за одним исключением битвы при Фарсале[14], он умел позаботиться о том, чтобы численный перевес был всегда на его стороне.

Сципион Африканский

В этом, конечно, ему нельзя сделать упрека. Однако невероятные мошенничества, которые он проделывает с численностью войск своих противников, освещают «несравненный» гений Цезаря очень своеобразным светом. При Алезии — решительной битве в галльской войне — Цезарь имел будто бы 70 000 чел.; галлам, которых он держал блокированными в Алезии, приписывает 80 000 чел., а их приближавшейся деблокадной армии[15] даже 250 000 пехотинцев и 8000 всадников. Путем глубокого анализа фактов Дельбрюк доказывает полную несостоятельность и неправдоподобность этих цифр; он приходит к выводу, что в Алезии было не более 20 000 галлов, а в деблокадной армии — не более 50 000 чел.; силы галлов и римлян, следовательно, приблизительно равнялись друг другу — так, между прочим, утверждал это и Наполеон I.

Победоносная стратегия Цезаря в Галлии покоилась как раз на том, что он умел избегать сильной стороны галльского войска и использовать сильную сторону римлян. Силу галлов составляло большое число более или менее воинственных, физически сильных народностей. Если бы Цезарь разделил свои легионы, чтобы победить сразу все галльские племена, и затем выделил бы гарнизоны для крепостей и главных городов, чтобы удерживать их в подчинении, то он бы проиграл. Однажды, когда он, по соображениям снабжения, был вынужден разместить свои войска на различных зимних квартирах, у него было полностью уничтожено 1¹/₂ легиона — 9000 бойцов, — приблизительно половина того количества войска, которое Вар потерял в Тевтобургском лесу. Стратегия Цезаря состояла в том, что он все свое войско держал постоянно вместе, чтобы побивать отдельные галльские народы своими превосходными силами; это была стратегия, вполне отвечавшая существовавшим условиям, но они были полной противоположностью той поразительной стратегии, которую он позднее демонстрировал доверчивой публике, — стратегии, которая якобы давала ему возможность с ничтожным меньшинством обращать в бегство бесчисленные полчища.

В конечном счете Цезарь победил в галльской войне не благодаря своему исключительному гению, но вследствие того превосходства, которым обладало римское военное искусство, как таковое, по сравнению с военным искусством варваров. Дельбрюк достаточно беспристрастен; при всем своем почтении к Цезарю он исчерпывающе выясняет этот вопрос и приходит при этом к поражающим выводам.

Варвары имеют перед цивилизованными народами то преимущество, что они обладают для военных целей необузданной первобытной силой. Цивилизация делает человека более утонченным, более впечатлительным, уменьшая вместе с тем его военную ценностью — не только телесную силу, но и психическое мужество. Любая масса римлян, бывших прежде крестьянами или горожанами, противопоставленная такой же массе варваров, была бы, без сомнения, побеждена, обращена в бегство без сопротивления. Этот естественный недостаток, порождаемый цивилизацией, должен быть возмещен с помощью искусства; дисциплина должна сделать утонченные нации способными сопротивляться грубым. Но этого мало. Нет никакого основания предполагать, что римская когорта в 600 человек должна победить отряд галлов такой же силы. Римская дисциплина и тактика не давали еще так много, чтобы одержать верх над бешеной храбростью варварских войск, особенно если они превосходили по своей численности римские. Поэтому Цезарь так старательно избегал столкновений с превосходными силами и заботился о том, чтобы иметь перевес на своей стороне.

В чем же заключалось преимущество римского военного искусства? Дельбрюк отвечает: «Оно покоилось на организации войска в целом, которая позволяла концентрировать в одном месте очень большие массы, двигать их в порядке, снабжать, поддерживать их связь. Этого всего не умели делать галлы. Их подавляла, конечно, не храбрость римлян, которой не уступала их собственная храбрость, и не массы римских войск — совсем нет: их массы были не меньше, — но их массы были мертвы, не были способны к движению. Римская культура восторжествовала над варварством, так как сделать большую массу подвижной — это есть искусство, которое дается лишь высокой культуре. Варварство на это неспособно. Римское войско являлось не только массой, но массой организованной; оно представляло собой организованный, сложный, живой организм. Сюда относились не только солдаты и вооружение, всадники и пехота, не только легаты, трибуны, центурионы, легионы, когорты, манипулы, центурии, дисциплина снизу, управление сверху, авангард, арьергард, патрули, донесения, устройство лагерей, но также квестор и его войско чиновников и контролеров, инженеры с их орудиями, умеющие быстро сооружать мосты, валы, блокгаузы, тараны, метательные орудия, корабли, интенданты с их обозами, доктора с лазаретами, магазины, цейхгаузы, полевые кузницы и т. д.».

Юлий Цезарь

Действительно, нельзя лучше доказать, что способ производства имеет решающее значение и в области военного искусства, но это, конечно, не может помешать Дельбрюку бросать новые громы против исторического материализма.