1. Введение
1. Введение
Великая французская революция 1789 г. положила начало эпохе войн, которые почти четверть столетия потрясали и сокрушали европейские, и не только одни европейские, государства в самых их основах.
В начале этой эпохи в первых рядах зачинщиков войны стояло старое прусское государство. Прусская армия начала наступление на Францию тем бесславным манифестом, который обещал сравнять с землей французскую столицу. Однако прогнившее изнутри старое прусское государство — в то время оно уже было таким — только в течение немногих лет выдержало этот железный танец с революцией.
В апреле 1795 г. Пруссия заключила с Французской республикой Базельский мир, которым она предала своих союзников и уступила французским завоевателям левый берег Рейна.
За это время французы согласились отказаться от всякого активного участия в большой международной политике. В Базеле была установлена демаркационная линия, которая начиналась на восточно-фрисляндском побережье, тянулась к югу до Майна и оттуда на восток до Силезии, т. е. охватывала всю Северную и Среднюю Германию. Французы обещали признавать незыблемость этой линии при условии, что все отграниченные ею государственные образования будут соблюдать строгий нейтралитет.
Этим бесславным миром старое прусское государство купило отсрочку своей гибели, себе же на несчастье. Пруссия утешала себя мнимой безопасностью, в то время как гниение внутри государства распространялось все шире и европейский авторитет Пруссии был окончательно подорван. Рано или поздно должен был настать день, когда Пруссия с совершенно ослабленными силами окажется втянутой в водоворот европейской войны. И этот день наступил на рубеже двух столетий, относительно которого Шиллер, с его прозорливостью поэта, предвещал, что две могучие нации столкнутся в борьбе за безраздельное мировое господство.
Эта борьба поглотила первые пятнадцать лет нового столетия. Военной диктатурой Наполеона Французская революция защитила себя от всех континентальных держав. Легенда, будто с этого момента Наполеон, охваченный ненасытной страстью к завоеваниям, вновь и вновь нападал на эти державы, принадлежит к политическим сказкам для детей. Постоянно повторявшееся им заверение, что он никогда не являлся нападающей стороной, а всегда только отражал угрозы нападения, — заверение, которое в течение многих десятилетий высмеивалось как самое невероятное измышление бонапартистской легенды, — завоевывает себе все более широкое признание со стороны историков, в известной степени беспристрастных. По меньшей мере с момента своего коронования в 1804 г. Наполеон оставил бы в покое державы на континенте, если бы они не шли на него войной. Подлинно возмутительной сказкой является, наоборот, слащавая легенда, будто европейская свобода была спасена от наследника Французской революции хищным царизмом.
Правильное понимание эпохи наполеоновских войн достигается в том случае, если рассматривать ее как борьбу между Англией и Францией за господство на мировом рынке.
При данных обстоятельствах эта борьба была исторической необходимостью; даже если рассматривать ее с моральной точки зрения, то и в этом смысле Наполеон не был повинен больше, чем английская олигархия. Однако дело не в том, чтобы радоваться по поводу событий или оплакивать их, а в том, чтобы понимать их. Для того же чтобы понимать историческое развитие в начале XIX столетия, надо все время иметь в виду, что его движущие силы коренятся в противоречии экономических интересов Англии и Франции.
Об это противоречие интересов разбился также и нейтралитет, при помощи которого старое прусское государство надеялось укрыться от бурь своего времени. Чтобы сделать невозможным проникновение английских товаров через ворота, которыми являлось княжество Ганновер, связанное с Англией личной унией, Наполеон в 1803 г. нарушил знаменитую демаркационную линию, установленную Базельским мирным договором. Он приказал французским войскам занять Ганновер и подошел на расстояние двух переходов к валам Магдебурга, главной прусской крепости. Однако это было сделано не из враждебных намерений против прусского государства. Как и многие французы и именно — многие французские революционеры — Наполеон видел в лице Пруссии старого союзника Франции, современное государство среди феодальных государств. Сколько французского золота утекло со времен реформации в карманы Гогенцоллернов, чтобы вознаградить их предательство в отношении императора и империи; как охотно терпел король Фридрих феодальную зависимость от французов, обеспечивающую ему Силезию; как оживленны были его отношения с французскими просветителями, которые, со своей стороны, не уставали прославлять северного Соломона!
Наполеон в своей борьбе против Англии ни с кем не заключил бы союза охотнее, чем с Пруссией, военную силу которой он к тому же значительно переоценивал. Больше всего ему улыбалось бы, по выражению одного французского историка, сделать из Пруссии шлагбаум, который должен был вообще преградить английским товарам доступ на континент. Но жалкие простофили в Берлине не нашли в себе мужества ни пойти на союз с Наполеоном, ни оказать ему противодействие. При полной их неспособности мыслить и действовать они колебались то в ту, то в другую сторону между воюющими державами. Когда английский министр Питт весной 1805 г. подготовил новую коалицию против Наполеона с включением в нее Австрии и России, пруссаки отказались войти в коалицию и даже мобилизовали армию, чтобы противодействовать проходу русских войск через Пруссию. Но тем временем Наполеон уже двинул французские войска через прусскую территорию, и тогда прусский король присоединился к англо-австро-русской коалиции. Он отправил к Наполеону графа Гаугвица с ультиматумом, а когда Наполеон в сражении под Аустерлицем разбил русско-австрийскую армию, тот же прусский представитель заключил с ним оборонительно-наступательный союз, и как раз в тот самый день — 15 декабря 1805 г., когда прусский король в соответствии с соглашениями, заключенными им со своими союзниками, должен был двинуть свою армию против Наполеона.
Следствием этого было то, что Австрия вынуждена была 26 декабря в Пресбурге заключить мир с Наполеоном. А результатом этого мира было полное уничтожение той руины, которая еще носила название Германской империи. Из австрийской добычи Наполеон богато одарил южно-германские государства: Бавария и Вюртемберг превратились в королевства, Баден возвысился до положения великого герцогства: эти государства и еще много других — всего 16 — в июне 1806 г. вышли из состава империи, объявили имперские законы для себя несуществующими и недействительными и образовали Рейнский союз, протектором которого они выбрали французского императора. 6 августа император Франц объявил, что его верховная императорская власть более не существует.
Оборонительно-наступательный союз, который граф Гаугвиц на свой страх и риск заключил с Наполеоном, принес Пруссии обладание Ганновером и в то же время отторжение других ее областей, а вдобавок также войну с Англией и расстройство прусской торговли. В марте 1806 г. Англия объявила блокаду всего побережья от Эльбы до Бреста и в продолжение короткого времени захватила 400 торговых кораблей под прусским флагом. Наполеон же третировал нового союзника с презрением, которое тот столь сильно заслужил. «Прусский кабинет столь достоин презрения, — считал Наполеон, — а его государь столь бесхарактерен, что на эту державу больше рассчитывать нельзя. Она постоянно будет действовать так, как она уже действовала: она будет вооружаться и разоружаться; она будет вооружаться, с нетерпением ожидать благоприятного момента, пока другие сражаются, и договорится с победителем»; совсем так все же не получилось, ибо после того как прусское правительство в течение нескольких месяцев позволяло Наполеону презрительно обращаться с Пруссией, оно (правительство) при полной своей беспомощности внезапно пришло к отчаянному решению — приставить острие своей шпаги к груди Наполеона.
И в этот раз дело шло о Ганновере. После смерти Питта в Париже велись переговоры о мире между Францией, с одной стороны, Англией и Россией, с другой. На замечание английского посланника, что предпосылкой соглашения является возвращение Ганновера, Талейран, французский министр иностранных дел, ответил, что это не вызовет никаких затруднений. В ответ на эти слова, хотя они были пока что только вскользь брошены Талейраном, Пруссия немедленно объявила мобилизацию; с разоружением же дело не шло так быстро, как с вооружением. Прусские требования были в достаточной мере скромными; они ограничивались тем, что Наполеон должен вывести свои войска из Южной Германии и не вмешиваться в дела Северной Германии. Но французский император не был таким человеком, который испугался бы военных угроз со стороны государства, презираемого всем миром.
Известно, что произошло потом: двойное сражение при Йене и Ауэрштедте, позорное поражение фридриховской армии, еще гораздо более позорная капитуляция крепостей на Эльбе и Одере; к концу года прусский король сидел как беглец в Мемеле, самом окраинном городе его державы, непосредственно у границы с Россией. Разбитый в пух и прах, он все же был полон упований на милость божию: начало нового года он отпраздновал тем, что прогнал от себя барона фон Штейна, единственного министра, который при этой беспримерной катастрофе продолжал ходить с высоко поднятой головой и хотел помочь неспособному королю хотя бы немного встать на ноги; король охарактеризовал при этом фон Штейна как «строптивого, упрямого, упорно стоящего на своем и непослушного государственного служащего».
Французские солдаты у ворот Лейпцига, разыскивающие английские товары.
Гравюра времен наполеоновской «континентальной блокады»
Тем временем Наполеон, находившийся в завоеванном Берлине, 21 ноября в ответ на английскую блокаду издал декрет о континентальной блокаде, который запрещал всякую торговлю и сообщение с Великобританией на всей подвластной Франции территории, а все товары, идущие из британских колоний или мануфактур, объявлял подлежащими конфискации. Затем Наполеон перенес свою главную квартиру в Познань, чтобы сделать необходимые приготовления к зимней кампании — уже не против прусских войск, которые состояли всего лишь из нескольких тысяч человек, а против русской армии, которая прибыла к ним на помощь в Восточную Пруссию. В Познани Наполеон привел в порядок и северо-германские дела; некоторых из средних и мелких князей, например курфюрста Гессен-Кассельского и герцога Брауншвейгского, он лишил их тронов; большинство же их присоединил к Рейнскому союзу; курфюрста Саксонского он возвел в королевское достоинство в награду за своевременное предательство, которое этот простодушный человек совершил в отношении своего прусского собрата божьей милостью.
Сама война получила теперь другой характер. Пропаганда буржуазной революции — вот что вело французские знамена от одной победы к другой. Никто не знал этого лучше, чем сам Наполеон; везде, где он насаждал своих орлов, он проводил буржуазные реформы. Но от ударов и уколов этого мощного оружия азиатская деспотия, полная варварской и еще не сломленной силы, была забронирована, как бы ужасен ни был ее противник. Здесь столкнулись две враждебные силы, каждая из которых была непреодолима для другой, и действительно, первая схватка между ними при Прейсиш-Эйлау 7 и 8 февраля 1807 г. окончилась безрезультатно. Это было самое кровопролитное из проведенных Наполеоном до этого момента сражений и в то же время первое сражение, которое он не выиграл.
О благоразумии Наполеона свидетельствует тот факт, что спустя 5 дней он отправил своего уполномоченного к прусскому королю с предложением мира. Наполеон хотел восстановить прусскую монархию, которая была необходима для спокойствия Европы как промежуточная сила; Польше, с тех пор как он узнал поляков, он не придавал никакого значения; после заключения мира он соглашался вывести свои войска из прусских провинций. Было бы необоснованной выдумкой утверждать, будто Наполеон хотел лицемерными заверениями приобрести помощь пруссаков, чтобы сначала победить Россию, а затем с тем большей злобой обрушиться на Пруссию. У прусского короля не было ни талера денег, а несколько тысяч войск, которыми он еще располагал, имели для Наполеона еще меньшее значение, так как он обладал значительным превосходством в численности войск, несравнимо более богатыми источниками пополнения, чем его насмерть потрясенный противник. Все свидетельствуют о том, что он делал в данном случае честное предложение, конечно, не ради величия Гогенцоллернов, но для того чтобы создать из прусского государства барьер между цивилизованной Европой и варварским государством русского царя.
Однако прусский король, который еще совсем недавно в своих лишенных какого бы то ни было чувства достоинства письмах выклянчивал у Наполеона мир и за последние несколько лет успел в неверности и предательстве больше, чем старый Фриц в течение полувека, теперь разыгрывал «верного друга» царя. Последний, со своей стороны, сумел с чисто русским вероломством обойти прусского идиота. Он не только письменно обещал, что скорее сам лишится короны, чем потерпит, чтобы король потерял хотя бы одну песчинку от своего государства, но и заключил с ним в Бартенштейне торжественный договор, в котором взял на себя обязательство не вести никаких самостоятельных переговоров с их общим врагом и сделать все для восстановления прусской монархии. В то же время этот приятный союзник так наводнил своими войсками восточно-прусскую провинцию, что несчастные жители на коленях вымаливали прихода французов. Царь хотел — это понимали и открыто высказывали также и прусские офицеры — превратить последнюю оставшуюся часть прусского государства в пустыню, чтобы прикрыть русскую границу.
Что касается Наполеона, то он, после того как мир был отклонен прусским королем, готовился к войне. 14 июня он наголову разбил русских при Фридланде. Теперь уже русская армия бурно требовала мира, и, как бы ни был упрям царь, личность русского главнокомандующего Бенигсена, который принадлежал к числу убийц его отца, напоминала ему о том пределе, который может положить царскому деспотизму предательское убийство. Он послал своих посредников к Наполеону, который тотчас же согласился на перемирие.
25 июня Александр и Наполеон впервые встретились у Тильзита на плоту посреди Немана, чтобы договориться о мире.