Разрядка

Разрядка

Трудно сказать, на каком направлении началась для СССР разрядка в первую очередь: в отношениях с Америкой или Европой. Эти два процесса развивались параллельно и воздействовали друг на друга. Одним из первых пунктов, где эти направления как бы пересекались, стал подписанный в 1968 году Договор о нераспространении ядерного оружия: оно не должно было выходить за пределы пяти держав (США, СССР, Великобритании, Франции и Китая), которые уже обладали этим оружием. К договору присоединилась также ФРГ, тем самым отказываясь иметь собственное ядерное оружие и исключая один из поводов для постоянного беспокойства советских руководителей[71]. Этому присоединению помогло постепенное подключение социал-демократов во главе с Вилли Брандтом к деятельности боннского правительства: сначала в рамках «большой коалиции» с Брандтом в роли министра иностранных дел, затем, начиная с 1969 года, в составе правительства левого центра, где Брандт был федеральным канцлером. Именно он стал главным автором той восточной политики, которая, по его собственному выражению, представляла собой «поворот в немецкой политике» послевоенного периода[72].

Поворот этот сначала был воспринят советскими руководителями с недоверием, в нем усматривали скорее уловку в стремлении немцев отделить СССР от его восточноевропейских союзников[73]. Потом недоверие исчезло благодаря настойчивым усилиям Брандта, который довольно скоро осознал, что если он хочет стабилизировать политику Германии и достичь, как он намеревался, согласия с отдельными странами Восточной Европы, то начинать он должен с Москвы. Брандт понял, что в отношении русских к немцам сохранилось реальное чувство опасности, которое Брежнев интерпретировал как истинно народное чувство, когда во время их первой встречи сказал: «Поворот к лучшему — дело непростое. Между нашими государствами и нашими народами стоит трудное прошлое»[74]. Брандт согласился в конце концов на главное требование советской стороны: признание немцами границ и государств, образовавшихся после второй мировой войны и после холодной войны, включая признание границы по Одеру и Нейсе для Западной Польши и существование второго немецкого государства, Германской Демократической Республики, отделявшей ФРГ от Восточной Европы. На этой основе в августе 1970 года между двумя странами был заключен Московский договор, вслед за которым последовал аналогичный договор между ФРГ и Польшей, а год спустя — договор между четырьмя державами-победительницами (США, Великобританией, Францией и СССР) относительно особого статуса Западного Берлина. Венцом всего стало прямое соглашение между двумя немецкими государствами.

Одновременно с ослаблением напряженности в центре Европы, с самого начала ставшей основным полем битвы в холодной войне, аналогичный процесс развивался между двумя державами, которые всегда были главными действующими лицами в холодной войне. Соединенные Штаты, в свою очередь, стремились к улучшению отношений с СССР. Частично это объяснялось новыми тенденциями в европейской политике. Как рассказал позднее Киссинджер, главный выразитель американской политики того времени, «мы не могли позволить нашим европейским союзникам присвоить себе монополию на разрядку», не могли допустить, чтобы руководители старого континента «взяли привычку выступать посредниками между Востоком и Западом»[75]. В отношении восточной политики американская позиция тоже сначала была осторожной, даже сдержанной, если не просто враждебной. Киссинджер, однако, приходит к выводу: «Если уж в отношениях с Советским Союзом должна произойти разрядка, то заниматься ею будем мы»[76].

Однако определяющими факторами в американском выборе было развитие политических отношений на Дальнем Востоке, и в первую очередь вьетнамская война. Вьетнам под руководством Хо Ши Мина сразу после обострения отношений с Соединенными Штатами заручился поддержкой двух основных коммунистических столиц — Москвы и Пекина, хотя к этому времени между последними разгорелся явный конфликт, переросший в 60-х годах в открытое противостояние. Советско-китайские столкновения имели в истории СССР многочисленные и разнообразные последствия, и потому мы должны будем вернуться к более подробному их рассмотрению в следующей главе. Здесь же достаточно напомнить, что в феврале-марте 1969 года дело дошло до кровавых стычек вдоль границы.

В этот момент президент Никсон, только что сменивший в Белом доме Джонсона, понял, что он может извлечь выгоду из борьбы, противопоставившей две державы, которые в течение 20 лет были враждебно настроены по отношению к Соединенным Штатам[77]. Он сделал разумный выбор и, понимая, насколько опасно ставить все свои карты лишь на одну из враждующих сторон, решил сыграть на расхождениях между ними, одновременно улучшая до определенной меры отношения с обеими[78]. В 1971 году происходят настоящий переворот в политике США по отношению к Китаю и, соответственно, переход от тотальной враждебности, характерной для предшествующих американских правительств, к согласию, которое демонстрируется миру показательными поездками в Пекин сначала Киссинджера, а потом и самого Никсона. Одновременно американский президент пытался оживить отношения и с Москвой. Взамен он надеялся побудить СССР и Китай уменьшить, а то и вовсе прекратить их поддержку Вьетнаму. Ему не удалось вытребовать такую цену, хотя он был достаточно близок к этому. Зато он открыл американской политике совершенно безграничное поле деятельности, что на многие годы составило одну из основных сильных ее сторон. Это и будет наивысшим результатом, с которым администрация Никсона войдет в историю.

Несколько месяцев спустя после миссии в Пекин, в мае 1972 года, Никсон отправился в Москву. Это был первый в истории официальный визит американского президента в СССР. Накануне своей поездки Никсон провел в Индокитае одну из самых решительных военных акций, приказав заминировать вьетнамские порты, куда заходили также и советские суда с грузами. Брежнев вынужден был сделать в Москве «хорошую мину». Но поездка вовсе не была победой американского гостя. Он подписал ряд договоров, которые были особенно дороги его партнерам. Были заключены первые из задуманных соглашений об ограничении ядерных вооружений: одно относилось к наступательным средствам (ОСВ-1), другое касалось первых мер противоракетной обороны (ПРО)[79]. Им сопутствовало, кроме того, совместное заявление, устанавливавшее новые принципы отношений между двумя странами в направлении большего сотрудничества в области экономики. Наконец, два лидера договорились о ежегодном обмене визитами. Вместе с предшествующими европейскими соглашениями это и представляло собой настоящую разрядку.

В течение нескольких лет советско-американские отношения были достаточно хорошими и наиболее конструктивными за весь послевоенный период. Брежнев и Никсон встретились еще в 1973 году (в Вашингтоне) и в 1974 году (в Москве). Они подписали несколько соглашений. Но эффективность их сотрудничества была резко снижена политическим кризисом (знаменитое дело «Уотергейт»), опрокинувшим американского президента, который в августе 1974 года вынужден был уйти в отставку. Советские руководители так никогда и не поняли истинного смысла этого кризиса, подозревая, что он по сути был не чем иным, как заговором, направленным на подрыв разрядки и отношений между СССР и Соединенными Штатами[80]. В течение многих лет они сохраняли ностальгическую симпатию к Никсону, считая его правление временем наилучшего взаимодействия с Вашингтоном[81], хотя время это связано с человеком, политическая карьера которого прошла под знаменем яростной борьбы с коммунизмом. В этом заключается один из многочисленных парадоксов нашей недавней истории. Впрочем, это выглядело парадоксально с обеих сторон, ибо тот же президент Никсон, неустанно повторявший в частных беседах, что «наш главный интерес — делать то, что более всего повредит СССР»[82], сам потом подписал с советскими руководителями самый важный пакет соглашений, оценивавшихся в Москве как наиболее выигрышные за все время после окончания второй мировой войны.