"СЛУШАЕТСЯ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ…"

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

"СЛУШАЕТСЯ ДЕЛО ПО ОБВИНЕНИЮ…"

Уже вырвавшись в Вену, Габо и его свояченица Зоя узнали огорчительную весть: часть их тбилисских родственников выехала в Израиль. Мало того, выехала главным образом потому, что получила обнадеживающие телеграммы от… Габо и Зои. Но и телеграфными фальшивками сохнутовцы не ограничились: от имени Габо и Зои последовали еще и телефонные звонки в Тбилиси.

Можно представить себе состояние этой семьи! Что им оставалось, как не попытаться встретить обманутых родственников на венском Восточном вокзале и открыть им горькую правду?

Но приезжающих тбилисцев встречал и представитель "Сохнута", которому полагалось доставить их прямо с вокзала в замок Шёнау и там изолировать до отправки на самолете в Израиль.

Бдительный сохнутовец Тамир заметил в вокзальном зале ожидания Габо и Зою с группой друзей, тоже бежавших в Вену из Израиля. Прислушавшись к их разговорам, он понял, почему они на вокзале. Тамир немедленно бросился к дежурившему на вокзале инспектору криминальной полиции Чепеку и обратил его внимание на группу "подозрительных". Чепек в сопровождении Тамира решил проверить документы этих "возбужденных личностей". Но те, услышав угрозы Тамира на идиш, приняли и самого уважаемого инспектора тоже за сохнутовского агента, тем более что костюм на нем был сугубо штатский.

Главный свидетель обвинения Тамир утверждал, что инспектор показал Габо, Зое и их друзьям полицейский жетон. Однако Габо, Зоя и свидетели защиты, по их словам, были так взволнованы (до прихода поезда оставались считанные минуты!), что жетона не заметили и, когда инспектор Чепек потребовал документы у бывших грузинских граждан, некоторые из них обратились за помощью к полицейским, одетым в надлежащую форму. Иными словами, уверенные в том, что Чепек, как и Тамир, представляет "Сохнут", беженцы стремились найти защиту от полицейского у полицейских!

Но приведенная Тамиром в действие машина провокации безотказно сработала. Габо, Зоя вместе с друзьями оказались не на вокзальном перроне, а в полицейском участке. Тбилисских родственников встретили не они, а медоточивый Тамир, благополучно доставивший приезжих в замок Шёнау.

Расстроенный Габо и Зоя оказали сопротивление инспектору, не пускавшему их на перрон. Замечу, по своим внешним данным инспектор Чепек вполне справился бы на экране с ролью великана. Тем не менее, по свидетельству Тамира, далеко не атлетически сложенная Зоя даже "избила" инспектора.

Вот какие происшествия, согласно обвинительному акту, привели Габо Ханашвили и Зою Жвитиашвили на скамью подсудимых.

Я понимал австрийского судью: весьма нелегко было ему, оберландесгерихтерату Хофману, вести судебное разбирательство, ведь обвиняемых и свидетелей защиты приходилось допрашивать с помощью переводчицы. А ей, бедняге, тоже было нелегко: некоторые свидетели так слабо говорили по-русски, что переводчица зачастую вдохновенно импровизировала.

Дело слушалось вторично. На первое судебное заседание Тамир не явился.

Хотя он и назвался студентом, случайно оказавшимся на вокзале, однако адвокат настоял на вызове Тамира.

На вопросы адвоката Тамир отвечал, ни разу не глянув ему в лицо. Он знал, что подсудимых защищает секретарь Международного комитета узников Маутхаузена, президент Всеавстрийского объединения демократических юристов Генрих Дюрмайер.

Надо отдать справедливость прокурору — он тоже не очень-то приветливо взирал на "студента". Можно понять представителя государственного обвинения: совсем неприглядно выглядит эпизод, когда по одному слову сохнутовца инспектор криминальной полиции немедленно берет под подозрение семерых совершенно неизвестных ему людей.

Взмокший Тамир извивался и вертелся, как уж под сапогом. Закончив свои показания, он развязно втиснулся в группу присутствовавших на процессе венских полицейских. Но они очень холодно встретили его панибратские попытки вести себя с ними на равных. И сконфуженный сохнутовец предпочел удалиться.

А между тем речь Генриха Дюрмайера была преимущественно посвящена хозяевам Тамира.

— Полагалось бы здесь услышать, — сказал адвокат, — слушается дело по обвинению тех, кто руководит Тамиром. По их указке он обманул не только моих подзащитных, но и их несчастных родственников. Обращаю внимание суда на неоднократные напоминания венской прессы о том, как распоясались сохнутовские представители в нашей столице. Рекламируя свои несуществующие контакты с полицией, они провоцируют напуганных и растерянных беженцев из Израиля.

…Если бы судебные процессы можно было, как зрелища, классифицировать по жанрам, то суд над Габо и Зоей следовало бы назвать трагикомедией. Все видели слезы свидетелей, когда упоминались их обманутые родственники и земляки, которых так и не удалось предостеречь от поездки в Израиль. Все слышали смешок в публике, когда инспектор Чепек невозмутимо докладывал судье, как его встревожил сигнал Тамира о появлении на вокзале подозрительных лиц, из которых самой опасной преступницей оказалась так жестоко расправившаяся с ним девушка.

Судья условно приговорил Габо Ханашвили к двум месяцам, а Зою Жвитиашвили к четырем месяцам тюремного заключения.

После суда Хофман отказался дать интервью аккредитованным представителям иностранной печати и репортерам венских газет. Но согласился побеседовать с советским писателем.

Сняв с себя судейскую мантию из черного шелка с фиолетовой оторочкой из плюша, он сказал переводчице:

— Господин писатель, вероятно, не верит, что инфантильная Зоя способна была расцарапать физиономию исполину Чепеку. Но мой судейский опыт помог мне убедиться, что это было именно так. И все же я ограничился условным осуждением подсудимых, — продолжал судья, туже затягивая узел модного галстука. — Я учел, что подсудимые не отдавали себе отчета в своих действиях. Им казалось, что их заставляют покинуть Вену, ими владел нечеловеческий страх перед насильственным возвращением в Израиль.

Нечеловеческий страх перед насильственным возвращением в Израиль! О многом говорят эти слова в устах австрийского судьи. И заставляют вспомнить, что после начала ливанской войны Габо и Зое не удалось бы сранительно легко бежать с "исторической родины". Габо задержали бы как военнообязанного, а Зоя вряд ли выпуталась бы из долговых обязательств. С 1979 по 1985 год израильские власти успели придумать одиннадцать новых ограничений, затрудняющих выезд из страны. Приплюсуйте к этому взятки минимум пяти-шести чиновникам.