ТОЛЬКО ФАКТЫ, ТОЛЬКО ДОКУМЕНТЫ
ТОЛЬКО ФАКТЫ, ТОЛЬКО ДОКУМЕНТЫ
В раскаяние некоторых не веришь — уж очень они усердствуют!
Не мог я поверить патетическим тирадам одного бывшего работника тбилисской торговой сети. Если ранее свой отъезд из Советской страны он пространно мотивировал необходимостью воссоединить "небывало огромную" семью, то сейчас докатился до нетерпимых в советском обществе антисемитских излияний — не может, мол, жить среди людей своей национальности.
После того как другие присутствовавшие при этом бывшие граждане Советской Грузии выставили за дверь своего явно переусердствовавшего друга, я спросил его жену:
— Вы слышали, о чем только что кричал ваш муж? Мне после этого подумалось, что в Израиле он с такой же горячностью кричал, как тяжело ему жить среди грузин. Или я ошибаюсь?
Женщина долго молчала. А затем, вызывающе оглядев остальных беженцев, отчетливо ответила (только уже не мне, а им):
— Разве только он один? А каждый из вас не поддакивал ли басням о тяжелой жизни евреев в Грузия?.. Почему вы молчите? Скажите писателю, что я лгу! Скажите!
Никто из них мне этого, конечно, не сказал…
А иные, силясь во что бы то ни стало доказать свое раскаяние, с автоматическим пафосом охаивали и чернили все (без исключения!) израильское и всех (без исключения!) израильтян. Разве мог я поверить в искренность этих людей!
В самом деле, Исааку Букштейну почему-то одинаково антипатичны и владелец машиностроительного завода в Хайфе и фрезеровщик этого завода, обреченный заводовладельцем на безработицу за свои антисионистские взгляды. Оба они — израильтяне, и оба, с нынешней точки зрения Букштейна, плохи. За одиннадцать месяцев жизни в Израиле Букштейн так и не удосужился ничего узнать ни об одной из многочисленных забастовок, не слышал он даже о повседневной антивоенной деятельности израильских коммунистов. Только от меня узнал Букштейн об активной работе израильских комсомольцев. Впрочем, мои слова об этом слушал со скептической усмешечкой.
А что же тогда можно сказать о человеке, дважды предавшем Советскую Родину? Речь идет о бывшем самтредском шофере и спортсмене-тяжелоатлете Давиде Шамилашвили. Одним из первых "бежал он с "земли отцов" в Вену и исступленно, на коленях умолял работников нашего консульства помочь ему вернуться в Грузию. Рыдал, угрожал умертвить жену и покончить самоубийством. Выкрикивал десятки имен честных советских граждан, готовых якобы за него поручиться. Кричал, что согласен на любую работу, на любое место жительства — только бы в Грузин!
И в то же самое время, как потом выяснилось, Шамилашвили деловито торговался с сохнутовцами о выгодных для него условиях, на которых согласен вернуться в Израиль. И не просто вернуться, а стать верным сохнутовским надсмотрщиком над "мутящими воду" бывшими гражданами Советской Грузии. Торг длился долго. И в конце концов Шамилашвили добился от сохнутовцев того, что посчитал для себя главным: сионистские агенты обязались купить для него автомобиль-такси.
Сейчас Шамилашвили в Израиле усердно отрабатывает сионистскую подачку. Он не только доносит на своих бывших земляков, но расправляется с наиболее строптивыми при помощи элементарного рукоприкладства — как видите, в Израиле закалка тяжелоатлета нашла весьма своеобразное применение! Мне назвали имена десятков людей, избитых дважды предателем за антисионистские высказывания, за попытку бежать из сионистского государства.
Мне встречались беженцы из Израиля, с наивной подлинкой полагавшие, что высказываниями антисемитского толка и злыми ухмылочками над людьми своей национальности они смогут хоть на крохотную толику искупить свой постыдный отъезд из социалистических стран в Израиль.
И хотя эти люди действительно не выдержали образа жизни в Израиле и ни за что туда не вернутся, не хочу я воспроизводить их рассказы, рассчитанные на дешевую сенсацию и наполненные клеветой на всех жителей этого государства.
Я говорю в своей книге только о том, что подтверждается либо документами, либо вынужденными признаниями израильской прессы, а чаще всего рассказами многих, порознь беседовавших со мной беженцев. Делаю это с чистой совестью: каждый, кто делился со мной на чужбине своими горестями и надеждами, знал, что беседует с писателем, который выступит на страницах "Огонька". И я точно пересказываю читателям увиденное и услышанное.
Трудно, конечно, быть бесстрастным рассказчиком, когда на тебя скорбно глядят потухшие глаза двенадцатилетней Дали и семнадцатилетнего Яши Шамелашвили. Дети покинули Израиль без матери, с которой приехали туда из Сухуми. Медико Шамелашвили осиротила своих детей 9 апреля 1973 года: она вскрыла себе вены и повесилась. Большеглазая Дали не подозревает, что именно ее безудержные слезы стали последней каплей, переполнившей чашу терпения матери. Рыдающая девочка прибежала с уроков и сказала ей, что в школу ни за что никогда больше не пойдет. Дали не могла больше сносить изощренных издевательств учительницы, с фарисейской грустью твердившей, что, к ее большому сожалению, евреи из Грузии оказались неполноценными людьми. Учительнице послушно подпевали и самые "прилежные и благонравные" соученики Дали из семей сабров — привилегированных старожилов.
Так же встретили в израильском городе Ашкелоне и пятнадцатилетнего Юру Ковригара. На Украине Юре предсказывали большую будущность математика, собирались направить мальчика в специальную школу. В Ашкелоне молодые сионисты, глумливо установив, что мальчик принадлежит к "необрезанным нечестивцам", раструбили об этом по всему городку. И сами учителя тут же предупредили родителей Юры, что не потерпят в своей школе "урла" — такова оскорбительная кличка "необрезанных".
Трудно, конечно, не поддаваться эмоциям, когда на тебя обрушивается половодье слез…
И все же пересилю себя — буду прежде всего репортером, регистратором, документалистом.
Итак, только факты, только цифры, только документы, за которыми скрываются подлинные судьбы людей, обездоливших себя отъездом на чужбину.
Многие из них, правда, не понимают или не хотят понять всей катастрофической сущности того, что кроется за отказом от советского гражданства. При мне возник такой диалог двух бежавших из Израиля врачей, бывших советских граждан.
— Даже не верится, — возмущенно воскликнул тот, что помоложе, но в Лоде тотчас же по приезде меня спросили, давно ли я стал диссидентом!
— Увы, — ответил более пожилой, — мы с вами заслужили это. Что означает английское слово "диссидент"? Отступник. А мы ведь отступились от родной страны, от народа, с которым росли, учились, работали. Зачем же удивляться, что в Израиле увидели в нас диссидентов?
— И все-таки никто не имеет права называть меня диссидентом, упрямо твердил молодой врач. — Особенно после того, как я раскаялся!
Я слушал его и думал: да" так и не понял этот человек, что не в термине корень, а в содеянном, в отречении от Родины!