План Баруха

План Баруха

К 28 марта 1946 года, официальной дате выхода доклада Ачесона-Лилиенталя, Бирнс допустил к печати и его предисловие, но при этом совсем не одобрял то, о чем в документе шла речь. По его рекомендации Трумэн назначил руководителем американской делегации в недавно сформированной Комиссии ООН по атомной энергии финансиста Бернарда Баруха. 75-летний Барух служил тайным советником американских президентов еще со времен Вудро Вильсона и Первой мировой войны. Он нажил состояние, спекулируя на рынке сахара, а за отказ вступить в маклерскую фирму Барух получил прозвище «Одинокий волк Уолл-стрита». Кроме того, он был одним из деловых партнеров Бирнса. Оба состояли в совете директоров горнодобывающей корпорации Newmont, которая вложила существенные инвестиции в урановые шахты.

Несложно было догадаться, как архиконсервативный Барух воспримет предложения Ачесона-Лилиенталя и как СССР отнесется к его назначению на этот пост. Лилиенталь написал в своем дневнике: «Нам был нужен молодой, энергичный, лишенный тщеславия человек, такой, о котором русские не подумают, что мы просто затыкаем им дырку, не заинтересованный в международном сотрудничестве. Барух не обладал ни одним из этих качеств». Позже Оппенгеймер признавался, что, когда Барух получил назначение, «я потерял всякую надежду».

Как и ожидалось, Барух сразу же отнесся к докладу Ачесона-Лилиненталя с неприятием и настаивал, чтобы ему позволили составить собственный план. Он сказал Ачесону, что уже слишком стар для роли «мальчика на побегушках». Барух попытался определить Оппенгеймера на роль консультанта, и Оппенгеймер согласился встретиться с ним и с тремя другими избранными им консультантами — двумя банкирами и исполнительным директором Newmont Было сомнительно, что Оппенгеймер сможет найти общий язык с баруховскими товарищами по бизнесу. Встреча совсем не походила на собрание умов. Оппенгеймер отказался от сотрудничества, хотя позже и сожалел об этом.

Обстановка накалилась, и 17 мая 1946 года состоялось заседание в Блэр-Хауз, резиденции для официальных гостей государства, расположенной на Пенсильвания-авеню в Вашингтоне. Барух выступил с аргументами, которые впоследствии стали краеугольными камнями «плана Баруха». Согласно этим предложениям не следовало предпринимать никаких попыток национализации или интернационализации урановых шахт. Не предполагалось никакого одностороннего разоружения. Разумеется, доказывал он, следовало сохранить арсенал атомного оружия, который станет сдерживающим фактором для любого государства, которое попытается нарушить соглашение. Чтобы соглашение получилось по-настоящему эффективным, Совет Безопасности ООН не должен иметь права налагать на него вето. Когда Барух категорически заявил, что в докладе Ачесона-Лилиенталя вообще не рассмотрен порядок наказания тех, кто нарушит соглашение, никто уже не скрывал эмоций.

Оппенгеймер поделился своим глубоким беспокойством по поводу плана Баруха со своей женой Китти и с Лилиенталем. Но Гувер уже санкционировал обширную слежку за Оппенгеймером со стороны ФБР, в том числе прослушивание телефона, так как был уверен, что ученый переметнется на сторону СССР. Расшифровки телефонных разговоров Оппенгеймера отсылались Бирнсу.

Барух представил свой план на собрании Комиссии ООН по атомной энергии, состоявшемся 14 июня. Его вступительное слово было пафосным: «Сейчас перед нами стоит выбор — быть быстрыми или мертвыми», — сказал он. План призывал к «административному контролю или присвоению всех производственных процессов, связанных с атомной энергией и представляющих потенциальную угрозу для мировой безопасности».

Производство атомного оружия могло быть приостановлено, а имеющиеся арсеналы ликвидированы лишь в том случае, если «удастся достичь договоренности об адекватной системе контроля над атомной энергией, в том числе об отказе от бомбы как от вида оружия, и приступить к фактическому выполнению этой договоренности, а также определить виды наказания за нарушение правил контроля, причем такие нарушения должны клеймиться как международные преступления». Государства, нарушающие правила, должны «понести наказания настолько серьезные, насколько это определят Объединенные Нации, и настолько скорые и обязательные для выполнения, насколько возможно», причем «следует исключить право вето, которое может быть использовано для защиты государств, нарушающих официальные соглашения, направленные на предотвращение развития или использования атомной энергии в деструктивных целях».

СССР счел план Баруха попыткой Америки на неопределенный срок закрепить статус монопольного обладателя ядерного оружия. План требовал от СССР полностью свернуть атомную программу, подчиниться мощной международной организации (без права вето), которая испытывала сильное влияние Соединенных Штатов, если вообще не контролировалась ими, и отказаться от всех залежей урана, которые могли быть найдены в недрах СССР. Неудивительно, что такие условия оказались неприемлемы.

Через пять дней СССР выступил с контрпредложением Андрея Громыко, представителя Советского Союза в Совете Безопасности ООН. Предложение СССР было во многих отношениях схоже с конвенцией, направленной на запрещение разработки, производства, накопления и использования химического оружия, которая была принята в 1925 году. Согласно советскому варианту, атомное оружие следовало запретить специальной международной конвенцией. Все имеющиеся ядерные арсеналы подлежали уничтожению в течение трех месяцев после ее ратификации. Государства, подписавшие конвенцию, в течение шести месяцев должны ввести в действие национальные законы, предусматривающие наказание за нарушение вышеуказанной конвенции. Предполагалось создать комитет, который регулировал бы обмен научной информацией. Другой комитет должен был разработать методы, гарантирующие соблюдение данной конвенции.

Советское предложение не предполагало создания всемогущей международной организации. Формально не предусматривалось ни инспектирование, ни контроль. Ожидалось, что отдельные государства сами будут согласовывать свои действия и политику. И, что важнее всего, Америка должна была отказаться от своей монополии. Сомнительно, что советские политики действительно думали, что Америка согласится на такие условия. И, разумеется, США их не приняли.

Возможность сдержать процесс, который скоро превратился в безумное распространение ядерного оружия, тихо ускользнула. Простая истина заключалась в том, что международный контроль над ядерным оружием никого не устраивал.