План

План

Стюарт Мензис попросил меня передать драгоценные первые результаты Чарлзу Медхерсту, начальнику отдела воздушной разведки министерства авиации, который вскоре был повышен в должности и стал помощником начальника разведывательного управления штаба военно-воздушных сил. Чарлз был невысок, коренаст, черноволос и обладал быстрым умом, тихим голосом и очень приятным чувством юмора. Он был когда-то моим начальником в министерстве авиации. Я его хорошо знал: в 30-х годах мы вместе совершали инспекционные поездки по Ближнему Востоку. Когда в то утро я вошел в его кабинет, он, как обычно, улыбнулся мне, и, хотя его стол был завален бумагами, я заметил, что он выкроил время для встречи со мной. Я вручил ему полоски бумаги. Он взглянул на них, но мысли его были явно заняты чем-то другим, потому что он просто вернул мне бумажки и сказал: «Надо будет добыть что-нибудь поважнее». Очевидно, он принял их за маловажные клочки информации, а не за волшебные творения, хотя Мензис рассказал ему все об «Энигме» и о наших надеждах научиться расшифровывать некоторые радиограммы.

Еще до того как отправиться к Чарлзу, я обдумывал со всех сторон вопрос о том, как лучше использовать этот новый источник информации. С тех пор как я получил эти радиограммы, я практически больше ни о чем не думал. Наверное, именно отсутствие интереса со стороны Чарлза побудило меня в тот же вечер засесть за разработку плана использования этих новых материалов, если, как мы надеялись, они вырастут в важнейший источник информации. Кажется, я не сомкнул глаз в ту ночь, но теперь я знал, чего хочу, и на следующее утро отправился к Стюарту, как только получил «добро» от его секретарши. Мисс Петтигрю, как всегда, выглядела так, словно только что вышла из «роллс-ройса». Она никогда не волновалась, но пройти к ее боссу без достаточных оснований было совершенно невозможно — путь к нему лежал через ее комнату. К счастью, старик всегда находил время, когда я хотел его видеть, и мы с мисс Петтигрю были в хороших отношениях. Она взглянула на меня и улыбнулась. Вероятно, в то утро все сотрудники испытывали с трудом сдерживаемое волнение. Сам Стюарт при всей своей шотландской невозмутимости был чуточку взволнован и прежде всего спросил, что думает об этом Чарлз. Я рассказал ему, что произошло в министерстве авиации, а потом быстро изложил все доводы, которые подготовил, чтобы добиться одобрения своего плана.

В обычных условиях информация из такого совершенно секретного источника доводилась только до начальников разведывательных управлений министерств всех видов вооруженных сил. Потом эти начальники могли по своему усмотрению распространить ее так, как считали уместным. Такая система действовала достаточно успешно, пока разведывательных данных такой категории было немного, но было очевидно, что, если нам будет сопутствовать удача, и мы разгадаем код хоть на один день, каждому виду вооруженных сил в отдельности придется обрабатывать сотни радиограмм. При этом может не только развиться перевод, но и резко возрастет число людей, вовлеченных в такую работу и в последующую рассылку сведений. Если, как можно предвидеть, каждый начальник пожелает сообщить важные и срочные сведения одному или нескольким штабам за пределами метрополии, то один и тот же материал, по всей вероятности, пойдет в эфир в нескольких различных шифрах, что чрезвычайно опасно с криптографической точки зрения.

Использование материалов не будет контролироваться; кроме того, объем передач вызовет подозрение противника. По моему мнению, противник рано или поздно догадается о том, что произошло, и мы потеряем ценный источник. Возможно, противник не поверит, что мы сами разгадали его шифр, но уж непременно сочтет, что имеет место достаточно серьезная утечка информации, и либо прекратит применение машины «Энигма», либо усложнит ее действие, чтобы свести на нет наши успехи.

Я видел, что Стюарт до сих пор соглашался с моими доводами относительно грозящих нам опасностей и с тем, что, хотя победа достигнута в первую очередь благодаря ему и ребятам из Блечли, при существующей системе он вполне может утратить контроль над ее результатами и ослабить свое положение как кандидата на пост шефа. Мне хотелось, чтобы он и сейчас не опроверг моих надежд и расчетов. Через некоторое время он спросил, каковы мои предложения, и я был рад, что подготовился к этому вопросу заранее.

Начальник управления военной разведки генерал Дэвидсон был моим хорошим другом, всегда готовым сотрудничать со мной. Я был уверен, что ему понравится идея создания небольшой объединенной разведывательной группы из представителей сухопутных войск и военно-воздушных сил. Однако договориться с начальником разведывательного управления военно-морских сил адмиралом Джоном Годфри могло оказаться гораздо труднее. По традиции в военно-морских силах были сильны изоляционистские настроения, и идея сотрудничества с представителями двух младших видов вооруженных сил могла показаться морякам неприемлемой. Однако я считал, что, если группа начнет действовать и особенно если будет захвачена военно-морская «Энигма», появится больше шансов на присоединение представителей ВМС. Поэтому я предложил Стюарту, чтобы сначала к работе приступила группа из представителей сухопутных войск и ВВС.

Это был первый этап в осуществлении плана, который обеспечивал бы единство и правильность перевода расшифрованных радиограмм. Была также другая, не менее важная сторона деятельности объединенной группы: решение вопроса о приоритете каждой данной радиограммы и о том, кто должен быть прежде всего ознакомлен с ее содержанием. Те из нас, кто работал на три вида вооруженных сил в Интеллидженс сервис, давно надеялись, что когда-нибудь будет создано объединенное разведывательное управление всех трех видов вооруженных сил. Путем обсуждения полученных сведений представителями различных ведомств можно было бы извлечь полезную информацию. Так, например, изучив со своими военными коллегами список офицеров германского военного министерства за 1934 год, я заметил ряд имен немецких летчиков-истребителей, прославившихся во время первой мировой войны. Дальнейшее исследование позволило вскрыть существование авиационных офицерских кадров (а в то время их содержать Германии не разрешалось), которые явно проходили подготовку и были скрытно распределены по разным управлениям германского военного министерства. Теперь, если было бы принято мое предложение, перевод радиограмм, а также установление их приоритета и порядка рассылки подлежали согласованию в объединенной группе в Блечли.

Я видел, что Стюарту Мензису начинает нравиться эта идея. Я напомнил ему о середине 1939 года, когда я преподнес министерству авиации около тысячи резких, четких фотографий, снятых с разведывательного самолета, на которых были отчетливо видны все детали итальянских аэродромов и сооружений, военно-морских баз, верфей, укреплений, расположенных вдоль североафриканского и итальянского побережий, корабли и самолеты. Арчи Бойл, который тогда был заместителем начальника разведывательного управления министерства авиации, действовал настолько быстро, насколько позволяли существовавшие средства размножения полученных материалов и их рассылки. Но только год спустя центр дешифрования аэрофотоснимков заработал на полную мощность. Я считал, что если каждый вид вооруженных сил будет действовать сам по себе, то не удастся создать необходимый механизм для обработки возможной продукции «Энигмы» за недели, оставшиеся до начала «горячей войны», не говоря уже о том, что нельзя будет обеспечить секретность работы.

Стюарт согласился с моими доводами, но отметил, что остается опасность нарушения секретности при рассылке материалов в штабы объединений действующей армии для использования этих материалов с наибольшей пользой.

Этот вопрос охватывала вторая часть моего плана, которая, как я опасался, могла вызвать возражения со стороны начальников разведывательных управлений видов вооруженных сил. Интеллидженс сервис располагала собственной сетью высокоэффективных коротковолновых радиостанций, которая обеспечивала нам прямую связь с нашими организациями почти во всех частях света. Я высказал мнение, что если можно расширить эту сеть, возложив на нее шифрование и передачу информации основным штабам вне пределов метрополии, то мне должны разрешить сформировать небольшие подразделения из подготовленных шифровальщиков и радистов и придать их этим штабам. Тем самым будет достигнута двойная цель: обеспечение прямой связи для информации и наличие на местах офицеров, уполномоченных следить за соблюдением всех необходимых мер сохранения тайны.

Я указал, что потребуются очень строгие правила, регламентирующие число людей, которые могут знать о существовании такой информации, и особые правила для тех, кто получает информацию: запрет предпринимать какие бы то ни было действия, которые могут либо вызвать подозрения у противника, либо подтвердить его опасения, что союзному командованию были заранее известны его планы. Я знал, что этого трудно добиться от командных инстанций на местах. В известных условиях может оказаться весьма соблазнительным нанести стремительный удар, который выдаст тайну. Я считал, что те меры сохранения тайны, которые мне удалось придумать, должны опираться на авторитет шефа, а если нужно, получить и более высокую поддержку. Таким образом, офицеры, возглавляющие, как я предложил их назвать, специальные подразделения связи (СПС) в действующей армии, сумеют тактично удержать командующих от какого бы то ни было риска.

Учитывая наш успех с машиной «Энигма», я предложил, чтобы все передачи по радио велись так называемым одноразовым блокнотным шифром, описанным мною выше. В то время, насколько мне известно, это был единственный абсолютно надежный шифр, хотя немцы, очевидно, придерживались иного мнения. Я также предложил, что если какое-либо государственное учреждение пожелает по каким-то причинам передать полученный материал по радио, то оно обязано это сделать через СПС. Я надеялся, что мое предложение укрепит безопасность наших шифров и не встретит особых возражений. Исключение составляло адмиралтейство, у которого были свои особые проблемы и которое пользовалось собственными шифрами. Впоследствии мы получили возможность пользоваться шифром новой машины военно-воздушных сил типа «X», разработанной на основе данных, полученных в результате изучения немецкой «Энигмы». Эти машины были установлены в большинстве штабов, которые руководили действиями сил двух или трех видов вооруженных сил, например на Мальте, в Каире, Алжире, Казерте и Коломбо. Противник так и не разгадал этих шифров.

Таков был полный план, который я представил своему начальнику на следующий день после первого успеха наших дешифровщиков. Никто еще не знал, сколько часов и даже дней пройдет между перехватом радиограммы и получением ответа на ключ «Энигмы» или сколько радиограмм придется прочесть, рассортировать по срочности и адресатам, перевести и разослать. Но план учитывал расширение операций и, главное, соблюдение секретности. Копии всех радиограмм, разумеется, будут отправляться начальникам разведывательных управлений видов вооруженных сил, которые обязаны подробно осведомлять своих начальников штабов и обобщать сведения о перемещениях различных частей противника для определения его группировки.

Мне понадобилось, наверное, около часа, чтобы изложить весь план. Минут пять Стюарт тщательно взвешивал его, прежде чем я получил ответ. «Хорошо, — сказал он, — если сумеете получить одобрение начальников разведывательных управлений, можете действовать». Я видел, к чему он клонит: если мне удастся договориться, степень его персональной ответственности уменьшится. В случае успеха честь этой почти невероятной победы будет принадлежать ему.

Когда я прибыл к Чарлзу Медхерсту, тот был в превосходном настроении и охотно взялся за дело. «Кажется, это хороший способ получения переводов», — сказал он, но, как видно, он еще не понял огромных возможностей нового источника информации.

На следующий день ко мне явились три молодых офицера авиации, знавшие немецкий язык. Чарлз сдержал слово и предпринял поиски по всей разведывательной службе министерства авиации; офицеры уже были проверены для допуска к секретной работе. Это были молодые люди, недавно поступившие на военную службу, видимо, способные и вполне подходящие. Я сам отвез их в Блечли и поместил в корпусе № 3 вместе с одним из моих офицеров-разведчиков, снабдил картами и данными по организации люфтваффе со всеми подробностями о различных частях и их командирах, какие нам удалось собрать.

К счастью, следующие перехваченные и расшифрованные радиограммы исходили от командования немецких сухопутных войск. По своему содержанию они не имели большого значения и, видимо, были переданы в эфир в порядке тренировки. На следующее утро я отправился в военное министерство и изложил свои предложения начальнику разведывательного управления генералу Дэвидсону. Я сказал ему, что эти предложения одобрены Стюартом, что я уже получил офицеров от министерства авиации и что надеюсь на его помощь. На следующий день в Блечли явились два офицера и сержант, принесшие с собой все материалы о немецких сухопутных войсках, которыми мы располагали.

Следующие несколько дней я провел с новичками, устроил их в подходящих квартирах и ввел в курс предстоящей работы, не упустив из виду вопросы приоритета и сохранения тайны. Впрочем, было решено, что, пока не вступят в действие мои специальные подразделения связи, радиограммы должны рассылаться только начальникам разведывательных управлений и мне в Лондон. К счастью, у нас было время, чтобы освоиться с порученной работой. Не было необходимости спешно расшифровывать радиограммы. Иногда на это требовались целые сутки; позднее, если везло, мы решали задачу за три-четыре часа. О наших первых успехах доложили премьер-министру Чемберлену и начальникам штабов, которые поддержали просьбу Мензиса о выделении дополнительных ассигнований.

В течение нескольких недель наши дела развивались довольно медленно и без сколько-нибудь значительного успеха. И тут мне как-то позвонил по телефону Чарлз Медхерст и сказал, что у него есть очень хороший, знающий немецкий язык офицер, только что поступивший на военную службу, и что этот офицер мне понравится. Офицер авиации Хамфриз — Хамф, как его называли, — оказался настоящей находкой. Будучи коммерсантом в Германии (я так и не узнал, чем он торговал — часами или автомобилями, но думаю, что его дела, должно быть, шли успешно, каковы бы ни были его товары), он знал страну как свои пять пальцев. Кажется, не было диалекта, на котором он не изъяснялся бы свободно. Около пяти футов десяти дюймов ростом, лет сорока, со слегка тронутыми сединой волосами, зачесанными назад, и голубыми глазами, он никогда не оставался без дела. Это был сгусток энергии, и тем более достойно похвалы, что, когда я поручал ему канцелярскую работу, он трудился день и ночь. Он был разговорчивым человеком — наверное, этого требовала его прежняя профессия, — но, когда было нужно, мог изложить свои мысли и в двух словах. Я сразу увидел в нем будущего руководителя группы, работавшей в корпусе № 3. Я добился присвоения ему звания подполковника и поставил его во главе группы. Он быстро завоевал доверие подчиненных, число которых в скором времени выросло с шести до шестидесяти человек.

Вскоре после того как приступили к работе мои коллеги из сухопутных войск и ВВС, была разгадана немецкая военно-морская «Энигма». Я знал, что было бы бесполезно пытаться привлечь к нашему делу начальника разведывательного управления военно-морских сил Джона Годфри раньше. Даже теперь он не проявлял к этому никакого интереса. Я лично знал Годфри с тех пор как он стал начальником разведывательного управления и в течение всей войны. Он не был энергичным человеком, но сумел хорошо организовать работу своего управления, и оно действовало эффективно, если не считать ляпсуса с военно-морскими шифрами.

Не знаю, кто настоял, чтобы военно-морские силы шли своим путем в отношении «Ультра», — Годфри или начальник главного морского штаба адмирал Паунд. Думаю, что, утратив пост шефа, который занял Мензис, моряки решили не сотрудничать с нами, однако я все же уговорил Годфри направить в Блечли одного морского офицера. Хотя капитан-лейтенант Сондерс был блестящим знатоком немецкого языка, Годфри настоял, чтобы морские радиограммы по-прежнему направлялись в адмиралтейство в немецком оригинале, однако радиограммы, касающиеся передвижения немецких подводных лодок и кораблей, все же переводились Хамфризом и отправлялись командованию береговой авиации.

Я счел необходимым полностью разграничить наши разведывательные данные, полученные с помощью «Энигмы», от других видов информации, которые шли под грифом «Секретно» или «Совершенно секретно» (американская категория «Сверхсекретно» еще в практику не вошла). Поэтому я переговорил со всеми начальниками разведывательных управлений, чтобы решить, под каким грифом такая информация будет доводиться до лиц, включенных в находящийся у меня утвержденный список рассылки. Было предложено название «Ультрасекретно», но окончательно договорились называть ее «Ультра». Я присутствовал при рождении нового источника информации, который оказал такое глубокое влияние на ход войны, а теперь дал ему имя. По мере роста наших успехов в разгадке «Ультра» стало ясно, что расшифровываемые нами радиограммы исходили из самых высоких инстанций: от Гитлера и его верховного командования, от начальников штабов сухопутных войск, военно-воздушных и военно-морских сил и от командующих группами армий, воздушными флотами и танковыми группами. Абвер, ведавший шпионажем и контрразведкой, пользовался собственным шифром, который тоже был разгадан. Это оказало большую помощь нашим службам безопасности, и благодаря этому были выловлены и обезврежены немецкие агенты. Об этом писали профессор Хью Тревор Раупер, Ким Филби и другие.

У большинства людей, которые слишком молоды, чтобы понять, что происходило во второй мировой войне, и воспитаны на рассказах о победах союзников над нацистами, нижеследующая история может вызвать законный вопрос: если мы так много знали о силах и намерениях противника, почему мы не покончили с ним быстрее? Наверное, молодым людям трудно себе представить, что в 1940 году мы потерпели полное поражение во Франции и что нас отделяли от полной капитуляции только безоружные остатки английской армии, эвакуированные из Дюнкерка, и жалкие по сравнению с огромными воздушными флотами люфтваффе военно-воздушные силы. Для тех из нас, кто знал соотношение сил, вопрос о полной капитуляции Англии решался в зависимости от того, сумеет ли наша авиация помешать люфтваффе уничтожить или вывести из строя наши авиационные эскадрильи. Если бы люфтваффе удалось завоевать господство в воздухе, в Ла-Манше не уцелел бы ни один английский корабль — ни на воде, ни под водой. Решающая роль, которую сыграла «Ультра» в нашем спасении от поражения, станет ясной из последующих глав.

Мы не смогли бы отразить вторжение с воздуха и с моря, как бы неумело ни осуществлялась высадка десантов, которые немцы могли направить против наших слабо обороняемых берегов. В течение двух долгих лет мы вели исключительно интеллектуальный поединок с гигантской германской военной машиной. Именно наши коллективные усилия создали разведывательную систему «Ультра», которая дала ключ к стратегии маршала авиации Даудинга заключавшейся в том, чтобы измотать люфтваффе и спасти нашу авиацию от сокрушительных ударов, нацеленных на нее Герингом во время битвы за Англию. Это «Ультра» сообщила нам о всех приготовлениях к операции «Морской лев», то есть к вторжению в Англию. Позднее те же разведывательные данные позволили генералу Окинлеку сражаться в Северной Африке с Роммелем и его Африканским корпусом подобно увертливому боксеру, появляясь там, где Роммель меньше всего его ожидал, и, нанося сильный удар, потом исчезая, чтобы предпринять стремительную атаку в другом месте. Искусство Окинлека заставило Роммеля остановиться у самых ворот Египта. Иначе мы потеряли бы все Средиземное море вместе с разбросанными на Ближнем Востоке имперскими силами, с нефтью, военно-морскими базами и морским путем в Индию.

Даже когда после Эль-Аламейна маятник начал понемногу склоняться в нашу сторону, заблаговременное получение с помощью «Ультра» сведений о передвижениях, силах и вероятных действиях противника еще не позволяло нам добиться быстрых результатов: у нас просто не хватало людей, техники и ресурсов. Не следует давать себя обмануть потоку телефильмов и пропаганды, в которых война изображена как некая величественная триумфальная эпопея. На самом деле мы были на волосок от гибели, и читатель, может быть, задумается, могли ли мы победить, если бы не было «Ультра».