Интерлюдия

Интерлюдия

Я считаю, что в период с 1934 года до падения Франции политические деятели и генеральный штаб очень мало использовали данные, добытые разведкой. К счастью, во время битвы за Францию «Ультра» с честью выдержала свой первый экзамен. Она показала, как мы и подозревали, что в нашем поле зрения будет связующее звено между Гитлером и высшими штабами видов вооруженных сил. Сотрудники корпуса № 3 с огромным энтузиазмом взялись за работу, и теперь они словно находились в самом пекле войны. В ходе войны Хамф, в 30-х годах изучивший пространные речи Гитлера, так хорошо усвоил фразеологию фюрера, что переводы важнейших радиограмм, выполненные им, были исключительно точными. Я окрестил его подразделение «теневое ОКВ».[1]

У меня было такое чувство, будто я получаю письма от знакомого; из радиограмм я научился улавливать кое-какие мысли, скрывающиеся за словами. У меня нет возможности процитировать длинные, норой беспорядочные приказы, которыми увлекался Гитлер, так как они остаются запертыми в хранилищах Уайтхолла. Но я постарался включить запечатлевшиеся в моей памяти радиограммы, напоминающие о моментах, когда мы успешно расшифровывали радиограммы, которые могли изменить ход войны.

Характер радиопередач в системе «Ультра» начал вырисовываться во время битвы за Францию. Очевидно, существовало правило, что все командующие армиями и группами армий должны ежедневно представлять донесения об обстановке главнокомандованию сухопутных войск или верховному главнокомандованию. Эти донесения часто подтверждали то, что нам уже было известно. Вместе с тем они позволяли нашим командующим на фронтах проверять уже имеющиеся сведения, а в ходе войны давали возможность премьер-министру и начальникам штабов в Лондоне оценивать общую обстановку.

Примерно в начале августа, когда стала разгораться битва за Англию, Уинстон Черчилль, видимо под впечатлением радиограмм, полученных им во время битвы за Францию, потребовал, чтобы все важные радиограммы, которые нам удастся расшифровать, отправлялись на Даунинг-стрит и чтобы каждая радиограмма снабжалась примечанием о ее значении. Мензис возложил эту обязанность на меня, и я охотно принялся за дело. В конце концов, ведь я организовал «теневое ОКБ» в корпусе № 3 и теперь должен был заботиться о потребностях «главного».

Я понимал, что мне понадобится эффективная связь с корпусом № 3. До сих пор мне посылали радиограммы «Ультра» автотранспортом, а более важные передавали по телефону. Теперь была установлена телетайпная связь, и я мог получать радиограммы прямо из корпуса № 3 сразу же после завершения их редактирования. Аннотировать радиограммы и давать заголовки было нелегко. Приходилось учитывать, что радиограммы будут получать начальники штабов и докладывать затем их содержание премьер-министру. Тем не менее, думаю, мне удавалось указывать степень их важности, не задевая чьих-либо чувств. Во всяком случае, премьер-министр очень скоро научился правильно понимать смысл радиограмм. Когда он находился в Лондоне, я посылал ему отобранные радиограммы в «красном ящике» на Даунинг-стрит, 10; потом, когда разгорелась битва за Англию, — в подземный командный пункт под Сториз-Гейт. Если было что-нибудь очень срочное, я звонил его личному секретарю и сразу отправлял радиограмму. Если в Блечли было все в порядке, я спал в кабинете, с тем чтобы посылать Черчиллю накопившиеся за ночь материалы около 7.30 утра; он любил, чтобы ему приносили бумаги в спальню. Обычно это входило в обязанности генерала Хастингса Исмея, поэтому я предупреждал по телефону и его. Я счел разумным следовать совету покойного адмирала Хью Синклера: «Членов королевской семьи и премьер-министров никогда не следует застигать врасплох».

Черчилль обычно уезжал на уик-энд в Чекерс, поэтому, если поступало важное сообщение, с которым его нужно было ознакомить, я читал его по телефону с автоматическим шифровальным устройством. Первый раз я нервничал, но вскоре привык к установленному порядку. Сначала к телефону подходил личный секретарь Черчилля; он знал меня и сообщал, не занят ли премьер-министр. Наступала пауза, потом я слышал тяжелое дыхание на другом конце провода и знал, что пора представиться и начать читать. Трудно было в субботу вечером, потому что после обеда Черчилль, как и Гитлер, всегда смотрел какой-нибудь кинофильм, и это затягивалось часов до двух ночи. Это было его единственным развлечением, поэтому нельзя было ему звонить, пока не кончится фильм. Я ложился спать на походной кровати в своем кабинете и приказывал дежурному на телетайпе будить меня в 1.30 ночи и докладывать последние вечерние радиограммы. Это давало мне время внимательно их прочитать, отобрать те, которые нужно было прочитать по телефону, а перед тем тщательно их отредактировать. Ошибки в таком деле были недопустимы.

Иногда попадались длинные политические послания Гитлера губернаторам его новой империи. Они интересовали Черчилля, и, бывало, меня просили снова перечитать их какому-нибудь министру, проводившему уик-энд в Чекерсе. В другой раз следовало просто «спасибо», но всегда приходилось ждать, потому что премьер-министр часто обдумывал сообщение, а потом отдавал распоряжение соответствующему министерству принять какие-то меры. Этот хорошо знакомый голос всегда был вежливым. Когда Черчилль выезжал за границу, я должен был после его возвращения являться в Сториз-Гейт и кратко знакомить его с информацией, полученной в системе «Ультра» за время его отсутствия.

К августу 1940 года Черчилль отбросил все свои предвзятые идеи, основанные на опыте войны 1914–1918 годов. Не могу сказать, полностью ли он соглашался со своими начальниками штабов, но знаю, что, получив в руки «Ультра», он стал сам руководить военными действиями. Так было до конца 1942 года.