Никакой капитуляции, никаких уступок

Никакой капитуляции, никаких уступок

Пока «Малыш» и группа физиков различными путями добирались до Тиниана, в Потсдаме и Токио бушевали политические и военные дебаты. Принимались решения о будущей судьбе Японии и о том, какую роль в этой судьбе сыграют атомные бомбы.

Эйзенхауэр узнал от Стимсона об успешном исходе испытания «Троица» за обедом в штаб-квартире Союзников в Германии. Он сказал, что следовало бы обойтись без применения бомбы. Эйзенхауэр утверждал, что японцы готовы к капитуляции. «Я был в числе тех, кто чувствовал, что существует довольно много причин, по которым можно поставить под сомнение разумность такой бомбардировки». Эйзенхауэр не хотел, чтобы именно его страна первой воспользовалась таким оружием. Стимсон пришел в ярость. Он, один из тех, кто одобрил выделение двух миллиардов долларов на создание атомной бомбы, теперь чувствовал на себе бремя моральной ответственности за ее применение. Другие члены американского командования разделяли соображения Эйзенхауэра, но некоторые, например ЛеМэй, — по причинам скорее практического, чем морального плана. ЛеМэй методично стирал с лица земли японские города своими зажигательными бомбами. Войну можно было выиграть и без помощи ядерного оружия. Она завершалась, и конец был только делом времени.

Но сколько именно времени и сколько человеческих жизней для этого требовалось? Готовность Японии капитулировать все еще была очень спорной. Агентство безопасности связи США к концу 1940 года смогло построить копию шифровальной машины Purple, с помощью которой японцы кодировали свои дипломатические сообщения. Трумэн ежедневно получал краткие отчеты о переговорах Токио со своими посольствами. Этот дешифрованный поток сообщений, имевший кодовое название Magic, давал Союзникам представление о драме, разворачивавшейся в Токио.

Разведданные Magic показали, что японские дипломаты в Европе пытались заключить мир путем переговоров без санкции Токио. Единственное официально разрешенное дипломатическое мероприятие проводил Наотаке Сато в Москве, перед которым первоначально была поставлена задача улучшить советско-японские отношения. Совещание с Молотовым, состоявшееся 11 июля, окончилось безрезультатно. Согласно Сато, на его предложения Молотов отвечал уклончиво.

Министр иностранных дел Шигенори Того еще не получил от Сато отчета об итогах этой встречи, но уже 12 июля послал Сато письмо, в котором рекомендовал ему сделать следующий шаг, проинформировав СССР об «имперской воле» закончить войну. В сущности, Того пытался заручиться помощью СССР как посредника при заключении мира на условиях, которые были бы приемлемы для японцев. Но это послание показывало, что пространство для нахождения компромисса предельно узкое:

Его Величество Император, обеспокоенный тем фактом, что текущая война ежедневно умножает зло и увеличивает количество жертв среди солдат всех воюющих государств, от всего сердца желает ее скорейшего завершения. Но до тех пор, пока Великобритания и Соединенные Штаты Америки настаивают на безоговорочной капитуляции, Японской Империи не остается другого выхода, кроме как всеми силами сражаться до конца — за честь и само существование Родины.

18 июля Сато написал Того ответное письмо, в котором доказывал, что безоговорочная капитуляция (либо нечто очень близкое к ней) — все, на что может рассчитывать Япония. В следующем письме от 20 июля он предполагал, что капитуляция, по условиям которой институты японской империи будут сохранены, может устроить Союзников. Он настаивал, что верность долгу и чести — это, конечно, прекрасно, но совершенно бессмысленно доказывать свою преданность, разрушая государство.

Ответ Того от 21 июля был весьма экспрессивный:

На безоговорочную капитуляцию (меня проинформировали о вашем сообщении от 18 июля) мы согласиться не можем ни при каких условиях. Даже если война продолжится и станет ясно, что она будет еще более кровопролитной, вся страна как один человек выступит против врага согласно имперской воле. Следует не допустить такого, поскольку нам нужен мир, а не так называемая безоговорочная капитуляция при содействии России.

Представление Того о целой стране, которая восстает против врага как один воин, было центральным принципом кецу-го — военной стратегии, направленной на ослабление американской решимости путем нанесения максимального ущерба живой силе противника на начальных этапах ожидавшегося вторжения Союзников на японские острова. Япония строила свою национальную безопасность, планируя «специальную атаку», под которой понималась практика нанесения ущерба противнику ценой собственной жизни (камикадзе), и сформировала Национальную программу обороны, в соответствии с которой все годные к военной службе граждане, как мужчины, так и женщины, вооружались бамбуковыми копьями.

Операция «Даунфол», в ходе которой планировалось вторжение Союзников в Японию, должна была начинаться с операции «Олимпик» — нападения на Кюсю, самый юго-западный из пяти крупнейших островов японского архипелага. К операции планировали приступить 1 ноября 1945 года. После захвата Кюсю остров служил бы воздушной и морской базой для развертывания операции «Коронет», целью которого было взятие самого Токио. Эти действия предварительно наметили на 1 марта 1946 года. При подготовке «Олимпика» предполагалось, что японцы смогут расположить на Кюсю не больше шести дивизий, что было вполовину меньше предполагаемого количества американских войск вторжения. Кроме того, на Кюсю могли быть дислоцированы 2500–3000 самолетов. Перехватываемые военные радиосообщения (в отличие от дипломатических) свидетельствовали о стягивании на Кюсю гораздо более значительных японских сил, полностью подрывая предположения, на основании которых строилась операция «Олимпик».

Оценки возможных потерь американской живой силы значительно варьировались. В боях за Окинаву погибли или пропали без вести около 12 500 американцев, притом что потери японцев составили около 100 000 убитыми. Никто не питал иллюзий относительно того, сколь высокую цену придется заплатить за захват всей Японии.

Тем не менее Стимсон верил, что японцы способны трезво оценить ситуацию. Рузвельт определил безоговорочную капитуляцию японской армии как национальную цель войны еще в 1943 году. Ранее Стимсон выступал за смягчение американской позиции путем предложения концессий, касающихся Императора и имперских институтов, которые он охарактеризовал как «эквивалент безоговорочной капитуляции». В этом, по мнению Стимсона, заключалась вся разница, от этого зависели прием или отклонение Японией ультиматума, который сейчас готовился в Потсдаме. Вся проблема заключалась в слове «безоговорочная». Дипломатическое резюме разведданных «Магии» от 22 июля свидетельствовало, что если бы в окончательной версии ультиматума это слово присутствовало, Того его сразу же отклонил бы.

Это вдобавок осложняло отношения с Советским Союзом. Несмотря на заверения, полученные от Сато, Сталин по договоренности с Трумэном согласился объявить войну Японии 15 августа. Сам по себе жест был сделан, чтобы поскорее завершить войну, вероятнее всего — в форме безоговорочной капитуляции Японии, но одновременно этот жест позволял СССР значительно пополнить свои территории в тихоокеанском регионе.

По мнению Бирнса, существовал еще один выход. Атомная бомба позволяла закончить войну с Японией до того, как в нее вступит СССР. Можно было сохранить жизни американцев; война, грозившая затянуться, завершилась бы в кратчайшие сроки; советские планы, связанные с аннексией территорий, можно было расстроить — и одновременно недвусмысленно продемонстрировать превосходство американских военных технологий, а значит, закрепить за Америкой сильную позицию в послевоенном мире. Наконец, был еще один аргумент. Трата двух миллиардов долларов на разработку оружия, которое в итоге так и не найдет применения — разве не нонсенс?

Трумэну и Бирнсу несложно было принять такое решение. 25 июля Трумэн написал в своем дневнике:

Данное оружие следует применить против Японии до 10 августа. Я приказал военному министру, мистеру Стимсону, использовать это оружие таким образом, чтобы оно поразило военные цели, солдат и матросов, но не женщин и детей. Даже притом что японцы дики, безжалостны, жестоки и фанатичны, мы как лидеры мира, стремящегося к достижению всеобщего благоденствия, не можем сбросить эту ужасную бомбу на старую или новую столицу Японии.

Мы с министром пришли к общему мнению. Цель будет чисто военной, и мы сделаем японцам предупреждение о необходимости капитулировать и спасти жизни своих соотечественников. Я уверен, что они на это не пойдут, но мы дадим им шанс. Миру определенно пошло на пользу, что атомную бомбу изобрели не представители окружения Гитлера или Сталина. Вероятно, это самая ужасная из когда-либо изобретенных вещей, но, возможно, она окажется и самой полезной.

Стимсон устал и мучился от бессонницы. Трумэн и Бирнс, уверенные, что теперь располагают оружием, которое сыграет решающую роль в войне, не были заинтересованы в уступках. 26 июля, когда «Малыша» выгрузили на Тиниане, Трумэн, Черчилль[152]и китайский лидер Чан Кайши подготовили к печати Потсдамскую декларацию. Позиция Союзников осталась без изменений:

Мы призываем японское правительство немедленно объявить безоговорочную капитуляцию всех вооруженных сил Японии и обеспечить надлежащие и адекватные гарантии своей честности при вынесении такого решения. Альтернативой для Японии является быстрое и окончательное уничтожение.

Уступок не последовало.

СССР не находился в состоянии войны с Японией, поэтому Сталин не участвовал в подписании этой декларации. Министр Того считал, что все же удастся достичь более выгодных условий заключения мира через имевшиеся у него дипломатические каналы в Москве. Вероятно, он не знал, что Советский Союз уже собирает войска у границ оккупированной японцами Маньчжурии, готовясь к вторжению.

На следующий день Верховный Совет по делам войны собрался для обсуждения этой декларации. В Совет входила так называемая Большая шестерка: премьер-министр Кантаро Судзуки, министр армии Корэтика Анами, министр флота Мицумаса Енай, генерал Есидзиро Умэдзу и адмирал Соэму Тоеда, начальники штаба армии и флота, а также министр иностранных дел Того. Неудивительно, что милитаристы Анами и Умэдзу выступали за недвусмысленный отказ от капитуляции; Того же доказывал, что следует попытаться выиграть время, пока Сталин не вернулся в Москву из Потсдама, и настоять на заключении мира при посредничестве Сталина на более приемлемых условиях.

Итог этих дебатов вышел предсказуемым. Судзуки озвучил официальный ответ Японии на следующий день, 28 июля, в ходе пресс-конференции, состоявшейся в его резиденции в Токио. Когда журналист поинтересовался, какое мнение сложилось у Судзуки о Потсдамской декларации, он заявил, что его правительство не нашло в документе ничего ценного. Он сказал, что нет иного выхода, кроме как мокусаиу эту декларацию — это можно перевести как «игнорировать», «оставить без комментариев» или «ответить молчаливым презрением». Японцы собирались «решительно сражаться до победного конца войны».

Для Союзников ответ Судзуки был предельно ясен. Как сказал бы Цезарь, жребий брошен.