Кузьмич

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Кузьмич

Разбирая руины и руша остатки стен, немцы должны были глыбы кирпичные не просто разбить-расколоть на куски поменьше, а умудриться разделить те куски или глыбы на отдельные кирпичи, очистить их от старого раствора, вынести из руин на площадку и в штабели сложить по сотням, а в конце рабочего дня приемщику сдать. Также и щебень, в какой обращалась большая доля кирпичных стен, выносился на ту же площадку, куда подъезжали машины.

При выполнении нормы пленный право имел на паек полновесный. Бывали случаи, и все чаще в последнее время, когда немцы бригадами не выполняли нормы добычи кирпичей очищенных. Но никто из немцев не помнит, чтобы не выдали русские им полновесную норму питания. И немцы уверовали, что русские пленных солдат голодными не оставят, как бы плохо они ни работали…

Со временем у немцев появилась сноровка, пришел опыт с мозолями кровавыми… Но чего эта школа им стоила!

На конечном этапе этой нудной долбежки, изнуряющей силы и нервы, стоял приемщик — фигура наиглавнейшая! Таким приемщиком у немцев был Кузьмич, строительный мастер одного из объектов завода.

На Кузьмича, немногословного, воевавшего командиром саперной роты, немцы глядели с уважением особенным. И уважение это вызвано было не притворством, не преклонением перед властью оценщика их нелегких трудов, а мудростью человека, способного понять бесправного.

Кирпичи в штабелях Кузьмич не пересчитывал и никогда не проверял, сколько трехчетверок, а то и половинок, вместо целых кирпичей, вложено в середину почти каждого штабеля. Видел Кузьмич, с каким упорством каторжным и надсадным напрягом сил достаются немцам эти кирпичи.

Но дня не проходило, чтобы пленных не снимали на разную погрузку: то металлического хлама, то щебня мелкого, то крупного, а то и кирпичей уже очищенных… кому-то на частные нужды.

Образцовый пример отвлечения пленных от работы основной подавал сам начальник лагеря: машину под номером таким-то приказывалось загрузить тем-то, а под номером таким-то загрузить… И въелась система порочная, порождавшая в людях нервозность, а то и страх от возможности невыполнения установленного плана, потому что погрузочные работы в норму выработки не засчитывались.

— Ну, дак и хрен с ним, сынок, — по фронтовой привычке самокрутку досмаливая до обжигания губ и кончиков пальцев, Кузьмич внушал сержанту. — Наш кирпич не на стройку ж идет, а в Горкомхоз на заборы да печки там разные. На это дело и половняк сгодится, а трехчетверки на «ура» пойдут. Главное — чтоб не было задержек ни в кирпиче, ни в щебенке. Да чтоб немцам зачет был всегда полновесный… Так что пару машин припиши Горкомхозу. И половняк, как пятьсот кирпичей. Никому же нет дела, что немцы твои сегодня грузили щебенку, а не кирпич выбивали. Вот иди, докажи!.. А нам на работе нужен порядок и покой, при таком бардаке. А ты думал как? Постой, постой, — перебил он себя. — Кто-то еще за щебенкой несется без грузчиков. И опять по записке, наверно…

Окутанный пылью, ЗИС трехтонный перед кучей щебенки замер.

— По записке, я спрашиваю?

— Ага, дядь Кузьмич! — выскочил шустрый Володька-шофер. — По вчерашней, — пояснил, открывая борта.

— По вчерашней… Говорю, многовато лопат прихватил.

— Все как надо: шесть штук. По два немца на борт…

— По два, значить, немца. Они что, уже стали твои эти немцы? А где твои грузчики, спрашиваю!

— Дак обед же у нас, дядь Кузьмич, — усмехнулся Володька.

— Вот же, едрена Матрена, — крутанул головою Кузьмич. — Не понять нам, «ни разу неграмотным»… Ты сегодня обедал?

— Нет еще, — перестал улыбаться шофер. — На обед мне без щебня нельзя заявляться: я же строюсь. У меня ж там бригада… придет после смены. Люська нынче борща наварила… А что пытаешь, дядя Кузьмич?

— А то, дорогой, что сегодня ты борщ будешь есть, а они вот, — Кузьмич указал на немцев притихших, — не жравши останутся. Им, может, хлеба по норме не выдадут завтра! А все потому, что машины грузили по записочкам разным! Жаль, что я не видал… А твои работяги, видимо, пиво сосут, едрит-твою в корень!..

— Грузчики лес разгружали, дядя Кузьмич, — негромко ответил шофер, поднимая борта, — Лично мне на фундамент под дом вот эта машина нужна позарез. Ну, а раз твои немцы голодными будут… Хрен с ними. Я сюда их не звал! Они, твои немцы, братов моих поубивали, пока я воевал. Всех троих… Двоих на фронте, а Лешку, мальчишку еще, — на дубе повесили и бумажку на грудь прицепили с надписью «Партизан!». А корзинку с грибами к рукам привязали. Потешались над Лешкой убитым, а может, и фотографировались…

Вскочил в кабину, и взревел мотор! И рванулся ЗИС остервенело! И по руинам, поднимая пыль, бортами загремел!

От слов тех горьких, тихо сказанных, и послушания шоферского заходил, затоптался Кузьмич по площадке. И, вскинув глаза вслед пылившему ЗИСу, крикнул с болью свое запоздалое:

— Ну, давай мы их всех перебьем к такой матери! Давай станем немецким зверьем! Поступим так, как они поступали с нами! Легче, думаешь, будет тебе, а?! Эх, солдат…

Немцы, пристально следившие за всем происходящим, после слов Кузьмича, как по команде, перекур устроили.

Иные все еще на Кузьмича глядели и за ЗИСом следили, что, так безжалостно терзаясь на ухабах, пылил между руин, проросших чернобылом. В той торопливости горячей, с которой гнал его водитель, вряд ли немцы разделяли боль обиды горькой и потаенную печаль потерь невосполнимых.

Их просто побуждало любопытство.

Вот замер ЗИС. Осела пыль. Шофер полез на кузов и на крышу кабины лопаты сложил, чтоб не побить их камнями. На землю спрыгнул и выдирать из бурьяна стал некрупные куски кирпичной кладки, войной раскиданные по земле.

— Сынок, — Валерика окликнул Кузьмич. — Сгоняй-ка до ЗИСа. Володьке скажи, чтоб подъехал сюда. Мол, Кузьмич поможет нагрузить…

Улыбаясь от радости, Валерик летел к ЗИСу, напевая: «А назад я поеду в кабинке! А назад я поеду в кабинке!..»

Помочь загрузить щебнем машину подошли Бергер и Шварц.

Фриц какое-то время раздумывал, но, когда за лопату взялся Кузьмич, подошел к машине.

— Фриц, ты видишь какие лопаты у нас? Совковые! — подает ему лопату Валерик. — Это лопаты «стахановские», потому что громадные. Вы такие лопаты возьмите себе в Фатерланд, чтобы машины грузить побыстрей.

Как только кузов загрузили по уровень бортов закрытых, шофер оттаял и даже улыбнулся:

— Душевное тебе спасибо, Иван Кузьмич… Вот, возьми папиросы мои! Не давись ты махоркой!

— Много ты понимаешь! — отмахнулся Кузьмич и полез в карман за кисетом. — Папиросами вашими я не накуриваюсь, да и кашель от них. Угости-ка лучше немцев перед обедом.

— Это щас! — метнулся Володька в кабину ЗИСа и нашел под сидением узелок. В нем водки бутылка и закуска нехитрая: огурцы, лук зеленый, вареные яйца и молодая картошка «в мундире». — Годится, Иван Кузьмич?

— На троих — в самый раз! Отдай Отто. Да не бойтесь: все ушли на обед, а сержант сделал вид, что не видит.

— Большое вам данке шен, мужики! Хватаните-ка перед обедом. Правда, стаканчик один, — суетился шофер, развернув узелок на подножке кабины.

Немцы переглянулись, и Бергер одобрил:

— Гут.

Водку выпили молча и быстро. Поровну лук разделили с картошкой. Съели. Огурцы в карманы убрали, собираясь поесть на ходу.

Кузьмич и Володька курили в сторонке.

— А что ж вы, товарищи немцы, порядки свои нарушаете?

Немцы глянули на Кузьмича и жевать перестали.

— Нарушаете! Работать вздумали в свое обеденное время!

— Нарушаем? Нарушаем, — бесшабашно махнул рукой Бергер. — Потому, что теперь мы больше немцы русские, чем немцы сами по себе…