Половинка булочки с невкусием

Половинка булочки с невкусием

Распродав половички подножные, с особым, праздничным настроем бабушка Настя идет в гастроном, что напротив базара оконной витриной приманивает. В кулачке кошелек с капиталом она под передником держит в кармане. И перед тем, как что-либо купить, она обойдет все прилавки, все витрины просмотрит. Любуется роскошью праздничной пищи, ей на выбор предложенной. С ананасами банки да с крабами, что на полках по стенам расставлены, взглядом потрогает. А всего-то и купит на свой капитал наторгованный лишь селедочку «пряную» да конфеток-«подушечек» к чаю.

И радостью светится бабушка, и все улыбается ей. И, соборным крестам поклонившись, уходит домой.

Торгует она на толкучке недолго, притомиться не успевает: половички у нее раскупают еще до обеда, потому что плетет их «с душевным почтением к делу» и цену большую не просит, как мастерицы другие.

И, довольная коммерцией такой, гостинец приносит Валерику и добрую новость, а когда и придумку свою.

— Вот иду я по городу, внучек ты мой, и дивуюсь: сколько ж разных домов из развалин подняли! Да сколько новых уже заложили! Новых домов! Думали, будто заводу не встать. Пропал, мол, завод. Так и будет в бурьяне лежать до скончания века. А он уже встал и дымит на все небо! И на весь белый свет живым гулом гудит!.. Ну, пока половина цехов. И не сами пока управляемся, а пленные немцы в помощниках ходят… Ну, дак незачем было с войной к нам ломиться! Не надо злодействовать было!

Прости ты их, Господи, супостатов несчастных, — крестится бабушка Настя и Валерика пальчиком манит к себе.

Это значит, сказать что-то хочет таинственно-важное. Шепотком своим ласковым будет вшептывать в ушко Валерику новость свою, отчего по спине у него расползутся мурашки щекотные!

И, дыхание сдерживая, терпит он бабушкин шепот. И взгляд ее терпит, с прищуром пронзительным, проникающее-остро направленный прямо в Валеркин глаз.

И, как всегда, пытки такой не выдерживая, смеется Валерик.

Бабушка смех принимает за радость на новость свою и легонько Валерика от себя отстраняет и, собою довольная, от души улыбается.

А новость сегодня была вот какая:

— Ларечница Галя сказала, что завтра хлебец пшеничный будут давать по всем магазинам, — заговорчески шепчет Валерику в ушко.

— А пшеничный — это какой?

— Это как вкусная булка, только поболее булки и намного сытней.

И, заметив, что новость ее у мальчика радости должной не вызвала, хмурится и добавляет:

— Намного сытнее и слаще. Намного!

Валерик не верит, что булка какая-то может вкуснее быть хлеба обычного. Он уже пробовал булку. Мама зимой приносила с работы, почти каждый вечер, половиночку булочки серой. Всякий раз половиночка новая похожа была на вчерашнюю. И с аккуратностью той же, что и вчерашняя, была отрезана от целой какой-то. И серой была, как вчерашняя, и, как вчерашняя, так же горчила, заставляя Валерика морщиться.

И мысль смешная возникла, что будто бы мама приносит ему всякий раз одну и ту же половинку, возникающую вновь.

И убеждение вызрело в нем, что где-то такой же малыш и с таким же невкусием поедает другую половинку и мыслям таким же смешным улыбается так же.

И еще приносила мама пять чайных ложечек сахара. Сахар быстро съедался, и булочка серая, будто нарочно, горчила сильней.

И только почтение к пище всякой, созревшее в нем от недоедания частого, не позволяло ему показывать маме, с каким невкусием он булку эту доедает, когда внезапно сахар «уедается».

Объясняя Валерику эту горечь невкусия, мама заметила, что мука оттого горчит, что хранилась неправильно.

— А неправильно — это зачем?

— Затем, что хранить было негде. Все ж порушено было. Склады разбомбили, а что уцелело от бомбы, немцы взорвали потом… Слава Богу, что хлебозавод заработал, и хлеб теперь в городе свой. А то, что немножко горчит, — не беда! Потерпим и горькую эту муку доедим, и новую в город муку завезут, хорошую и сладкую! — праздничным тоном закончила мама свое объяснение.

— И сахару уже не дадут? — на маму смотрит он с тревогой.

— Кто тебе сказал, что не дадут? — насторожилась она.

— Потому, что булки из сладкой муки…

— Вот ты о чем! — улыбнулась она. — Дадут, сынок, сахару. Обязательно дадут. Скорей мы сами себе откажем во всем, но детей накормим. Такое, сынок, государство у нас.

— А у нас государство — товарищ Сталин?

— И товарищ Сталин, и мы, сынок.

— И я? — с радостным ожиданием смотрит Валерик.

— И ты, когда подрастешь.

— Жалко, что я не государство. Я б тогда Фрица домой отпустил съездить.

— А почему только съездить? Насовсем бы его отпустил.

— А как же я без него? — растерялся Валерик, не представляя свою жизнь без Фрица и немцев. — Нет, мамочка, Фрица нельзя насовсем…