К. Радек. Письмо Троцкому. 24 июля

К. Радек. Письмо Троцкому. 24 июля

Томск, Гоголевская 33,

24 июля

Дорогой Лев Давидович!

Наконец с приездом жены мне удалось набросать оценку положения, которую Вам и ряду товарищей посылаю, для того чтоб столковаться насчет совместного обращения в Коминтерн. Сегодня получил набросок Смилги, который у Вас, наверно, уже имеется. Преображенскому я ответил немедленно после получения его наброска. Прилагаю его копию. Есть ли какие противоречия между оценкой положения нас всех четырех? Думаю, что нет. Ни один из нас не принимает левого курса за полное исправление линии партии, все считаем, что это только начало тяжелой борьбы пролетарских элементов против сползания. Есть ли разница в выводах? Никто не предлагает отхода от наших взглядов. Такой отход был бы тем более смешным, что проверка истории доказала блестяще их правильность. Остается еще предложение Евгения [Преображенского] о том, что мы принимаем ответственность за новый курс. Я полагаю, что он на нем не настаивает и что оно вообще не имело у него органического значения. Остаются разногласия в суждениях о частичных вопросах и некоторые оттенки в подходе.

В вопросе о китайских лозунгах я с Вами коренным образом не согласен для данной стадии и настаиваю на том, чтобы ввиду такого же самого отношения к вопросу Ивара [Смилги] и Евгения [Преображенского] этот вопрос был нами элиминирован из совместного заявления. Я коротко мотивировал свою точку зрения в приложении к замечаниям, Вам теперь посланным. Надеюсь, в ближайшее время после разработки китайского материала, мною полученного, дать еще анализ фактического положения в Китае, в котором есть очень много нового.

Другой лозунг, на который хочу обратить внимание, это вопрос о соотношении борьбы с кулаком и индустриализации. Не подлежит сомнению, что выход из кризиса — это ускорение индустриализации, но то звено, за которое теперь надо ухватиться — это борьба с кулаком, ибо, во-первых, здесь опасность наиболее непосредственная, во-вторых, эта борьба ставит властно на очередь дня вопрос о создании союза бедноты, в-третьих, она ставит вопрос о борьбе с бюрократизмом, о чистке партии, т. е. о предпосылках индустриализации. Когда читаю о всех этих панамах нашего капитального строительства, то прямо встает передо мной вопрос, имеет ли смысл требовать усиления капитального строительства раньше, чем удастся избавиться хотя бы от главной нечисти, в руки которой попадают деньги. Вижу тоже известный оттенок в моем тоне. Он, может, был в некоторых из моих писем по отношению к центристам чересчур добрый. Причина тут проста. Ожидая поворота партии налево, я никоим образом не ожидал, что инициативу поворота может взять на себя Сталин. Ивар [Смилга] впадает в другую крайность, не в содержании его точки зрения, а в тоне. Не можем мы говорить о центре теперь, как говорили во время врангеливщины[404].

Я не ручаюсь за дальнейшее развитие центра. На основе своего жизненного опыта, который складывался именно в борьбе с центром, я ожидаю еще с его стороны разных поворотов. Но давлеет днесь злоба его.

Теперь вопрос об технике нашего заявления. Надо добиваться разрешения встретиться, надо добиваться, чтобы нас вызвали для объяснений Коминтерну в Москву, но одновременно надо добиваться, чтобы мы письменно столковались на одном тексте. Если же откажут во встрече и будут нарочно затягивать нашу переписку известными Вам методами (Ваше письмо идет месяц; пропадают, как я убедился, даже заказные письма), то каждый из нас должен послать от себя заявление.

Что касается коминтерновских дел, то по вопросу о программе еще следующее. Я, вероятно, успею еще написать подробную оценку этого документа. Он более публицистический, чем программный. Кроме основного политического порока, о котором писал в своих замечаниях, кроме победы социализма в одной стране, он содержит множество неряшливостей, халатных формулировок, вся восточная часть слабее слабого (не учитывает, например, специфической роли городской мелкой буржуазии на Востоке). Что касается немецких дел, то ошибочность Вашего отказа повторить наше заявление против кандидатур Ленинбунда несомненна. Моисей устанавливал свои заповеди на каменных скрижалях[405], но если который из его последователей согрешил, не чтил отца и матери или прелюбодействовал, то ему указывали перстом на оные скрижали, не довольствуясь тем, что проповедник должен сии заповеди знать. Наше отношение к двойным кандидатурам не было вырезано в камне, а только напечатано в «Правде» и то без нашей подписи и нашего поручения. Занять позицию в момент, когда наши немецкие тогдашние единомышленники собирались делать ошибку, которая, как оказалось позже, стоила им головы — было необходимо и по отношению к немцам, и по отношению к нашей позиции. О немцах и партии не буду больше распространяться. Что касается наших собственных единомышленников, то из одного из сибирских городов я получил письмо за девятью подписями, в котором они принципиально защищают двойные кандидатуры, заявляя, что их выставление не имеет ничего общего со второй партией. Мне было, понятно, очень неприятно исчеркать заявление в одиночку, даже не зная отношения к нему Евгения, от которого только post factum[406] получил согласие. Но в таких вопросах надо выбирать меньшее зло.

Вот все, что касается политики. Что касается личных дел, то исследования здешние устанавливают наличие почечных камней, лечить этого здесь так же невозможно, как и в Тобольске. Лечение возможно только в Железноводске или Вильдунгене. Но выслать в Железноводск Москва не разрешает. Работаю все время над Лениным. Весь год уйдет на вступительную часть, в которой дам русский фон и наследствие, на которое опирался Ленин. Проработал, кроме большой исторической литературы, всего Ленина. Теперь сижу на Плеханове. Читаю много по истории общественной мысли в России, начиная с Терпена[407]. Одновременно по утрам два часика философии проработаю. В первую очередь Фейербаха и Гегеля[408]. Томская библиотека довоенных изданий очень хорошая. Послал Вам английский либеральный доклад о будущем английской промышленности. Вышла двухтомная сборная работа немцев, под редакцией проф. Хармса[409], посвященная повоенному германскому хозяйству, больше 1000 стр. Я Вам ее пришлю, когда получу и прочту. По Востоку большое количество английских книг, из немецких указываю на две: Stehrader und Furtwangler. Das werktatige Indien — большой том изд. Allgemeiner Gewerkschaftsbund[410]. Кроме того, книга Н. Kohn. Geschichte der nationalen Bewegund in Orient, изд. Vohwinkel[411]. Книги очень дорогие — купить их не могу, пытаюсь раздобыть и, если удастся, пришлю немедленно, не читая.

Ничего не знаю о Вашем здоровье, Наталии Ивановны, что делает и как учится Лева. Моего мальчика прислали сюда — в ссылке грызет гранит науки. Если нас Коба[412] скоро не помилует — то для него это будет учеба куда лучше Красной профессуры. Роза Маври-киевна обещает заставить меня теперь чаще писать. Если это не будет исполнено, пеняйте на нее. Я известен как враг письменности. В мою защиту могу только сказать, что с молодежью переписывался. Наибольшей свиньей оказался перед Христианом [Раковским], которому еще не писал, но теперь это делаю. Горячие приветы Наталии Ивановне и Леве.

Вас сердечно обнимаю.

К. Радек

Два приложения: 9 стр. Несколько замечаний.

4 стр. копии письма к Преображенскому[413].