3. Переговоры

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3. Переговоры

Посл?дуем за Сухановым в разсказ? о том, что происходило в "учредительном" и "отв?тственном" зас?даніи, начавшемся в первом часу[33]. По мн?нію Суханова, никакого офиціальнаго зас?данія не происходило — это был обм?н мн?ніями, 'полуприватными репликами", зас?даніе без формальнаго предс?дателя и т. д. Вел бес?ду с сов?тскими делегатами Милюков — видно было, что он "зд?сь не только лидер", но и "хозяин в правом крыл?". Большинство хранило "полн?йшее молчаніе" — "в частности глава будущаго правительства кн. Львов не проронил за всю ночь ни слова". Сид?л "все время в мрачном раздуміи" Керенскій, не принимавшій "никакого участія в разговорах". Суханов запомнил лишь отд?льныя реплики Родзянко, Некрасова, Шульгина и Вл. Львова. С такой характеристикой в общем согласны вс? мемуаристы из числа присутствовавших тогда лиц. Четверо (т. е. три сов?тских делегата и Милюков) вели дебаты — вспоминает Шульгин: "Мы изр?дка подавали реплики из глубокой простраціи". Керенскій, в свою очередь, упоминает, что он ничего не может сказать о переговорах, так как он принимал в них очень маленькое участіе. В т?х р?дких случаях, когда он присутствовал на длительном "зас?даніи", был совершенно инертен и едва (a peine) слушал то, о чем говорили[34]. Керенскій — практик, а не теоретик — не придавал, по его словам, никакого значенія этим академическим разговорам общаго характера.

Бес?да началась — по разсказу Суханова — с разговора о царившей в город? анархіи, о необходимости бороться с эксцессами, но "агитаторы — зам?чает мемуарист — не замедлили уб?диться, что они ломятся в открытую дверь", и что основная "техническая" задача Сов?та заключается в борьб? с анархіей. Суханов постарался перевести разговор на другія рельсы, указав, что основной ц?лью даннаго сов?щанія является выясненіе вопроса об организаціи власти и планов руководящих групп Государственной Думы. Сов?т предоставляет цензовым элементам образовать Временное Правительство, считая, что это соотв?тствует интересам революціи, но, как единственный орган, располагающій сейчас реальной силой", желает изложить т? требованія, которыя он от имени демократіи предъявляет к правительству, создаваемому революціей. Всл?д за т?м, Стеклов торжественно огласил принятыя будто бы Сов?том положенія. "На лиц? Милюкова можно было уловить даже признаки полнаго удовлетворенія" — пов?ствует разсказчик. Милюков, в?роятно, ожидал, что будут выдвинуты боевые вопросы о войн? и соціальных заданіях революціи. Но боевые лозунги были сняты представителями "демократіи", выступившими со своей платформой в сред? "цензовой общественности": даже р?шено было "не настаивать перед прогрессивным блоком на самом термин? Учредительнаго Собранія". То, что представители демократіи не заговорили о войн?, открывало будущему правительству изв?стную свободу д?йствій в этом отношеніи, что и учитывалось в противном лагер?, как явленіе положительное.

Единственным боевым програмным пунктом явился вопрос о монархіи. Милюков р?шительно отказывался принять формулировку, предложенную в сов?тской платформ? и гласившую, что "Времен. Правит, не должно предпринимать никаких шагов, предр?шающих будущую форму правленія". Соглашаясь на то, что вопрос окончательно р?шит Учредительное Собраніе, лидер "прогрессивнаго блока" требовал сохраненія монархіи и династіи в переходный момент. Милюков считал, что царствующій император подлежит устраненію, но на вакантный престол должен быть возведен его насл?дник при регентств? в. кн. Михаила. По ув?ренію Суханова защитник монархическаго принципа пытался возд?йствовать на представителей демократіи довольно грубой и упрощенной аргументаціей, доказывая им, что в переходное время монархія не опасна, принимая во вниманіе личныя качества ближайших претендентов на власть: "один больной ребенок, а другой совс?м глупый челов?к". Насколько подобная аргументація была распространена в думских кругах, показывает запись о разговорах, что "Михаил будет п?шкой" и т. д. Тщетно противная сторона пыталась указать Милюкову на утопичность его плана, считая "совершенно абсурдным" попытку отстаивать династію и получить на это санкцію демократіи. Керенскій в воспоминаніях весьма скептически отозвался о позиціи сов?тской делегаціи — т?х представителей революціонной демократіи, которые вм?сто того, чтобы требовать немедленно провозглашенія республики, выступали на ролях каких-то непредр?шенцев. Но тогда сам он не нарушил своего молчанія, хотя и знал, что большинство думскаго комитета стоит за монархію — не нарушил потому, что вопрос казался ему фактически предр?шенным в сторону республиканскую: уже в ночь на 28-е Керенскій знал, что династія исчезла навсегда из исторіи Россіи[35].

По утвержденію Милюкова, делегаты согласились отказаться от пункта, согласно которому "вопрос о форм? правленія оставался открытым", ("в эту минуту—добавляет историк-мемуарист—в этой скромной форм? обезпечивалась возможность равр?шенія этого вопроса в смысл? республики, тогда как временное правительство (?) принимало меры к обезпеченію регентства Михаила "). Суханов позже по другому информировал об итог? сов?щанія л?вое крыло Таврическаго дворца: оставалось еще неликвидированным разногласіе о форм? правленія, т. е. вопрос продолжал быть открытым — во всяком случа? для сов?тской стороны.

Другіе пункты, по мн?нію Суханова, не вызывали больших возраженій. Милюков говорит, что по его настоянію "посл? продолжительных споров" делегаты согласились "вычеркнуть требованіе о выборности офицеров", т. е. отказались от введенія в число условій своей поддержки того самаго принципа, который уже утром 2-го марта они положили в основу знаменитаго приказа № 1. Выходит, как будто бы, что делегаты нарушили соглашеніе прежде, ч?м оно было окончательно заключено. Неувязка в текст? историка будет ясна, когда мы познакомимся с условіями изданія "приказа № 1", в котором н?т ни слова о выборности офицеров. В тезисах, оглашенных Стекловым, говорилось лишь о самоуправленіи арміи, под которым подразум?валась организація полковых комитетов, регулирующих внутреннюю жизнь войсковых частей. Так или иначе соглашеніе было достигнуто, повидимому, легко, добавленіем о распространеніи политических свобод на военнослужащих "в пред?лах, допускаемых военно-техническими условіями" (п. 2). В пункт? 8 то же положеніе о солдатских правах в сущности еще раз было повторено с оговоркой: "при сохраненіи строгой военной дисциплины в строю и при несеніи военной службы". Вопреки утвержденіям, попадающимся в исторических работах[36], о том, что думскій Комитет вынужден был признать столь роковой впосл?дствіи пункт о невывод? из Петербурга воинских частей, принимавших участіе в возстаніи, этот пункт не вызвал никаких возраженій, ибо им?л "временный характер" и трактовался, как шаг, тактически необходимый для успокоенія солдатских масс. "В ту минуту" как-то о будущем думали мало и многаго не предвид?ли. Обсудив "условія" поддержки Сов?том вновь образующейся власти, Сов?щаніе перешло к разсмотр?нію "требованій" цензовиков, которыя в формулировк? Суханова сводились к требованію заявленія со стороны Сов?та, что новое правительство "образовалось по соглашенію с Сов?том", и принятія Исп. Ком. соотв?тствующих м?р для водворенія спокойствія и особенно в налаживаніи контакта между солдатами и офицерами. Это не вызвало возраженій, и в дальн?йшем сов?тскіе делегаты были информированы о предположеніях на счет личнаго состава правительства, при чем, по словам Суханова, имя представителя демократіи Керенскаго не было упомянуто.

Во время бес?ды Соколов принес составленную в алармистских тонах прокламацію, которая выпускалась Гучковым от имени объединенной военной комиссіи, им возглавленной. Хотя "ничего особенно страшнаго" в прокламаціи не было, делегаты Сов?та заволновались и указали на несвоевременность таких воинствующих выступленій, принимая во вниманіе, что Сов?т в ц?лях соглашенія снял с очереди свои военные лозунги. И зд?сь возраженій не посл?довало, и думскіе представители согласились на задержаніе прокламаціи. Р?шено было сд?лать перерыв для того, чтобы Временный Комитет мог обсудить отд?льно нам?ченные пункты соглашенія. По предложенію Милюкова во время перерыва сов?тскіе делегаты должны были заняться составленіем деклараціи для опубликованія ея совм?стно с деклараціей Правительства. Постановлено было собраться через час, т. е. около 5 час. утра. Когда Суханов возвращался в пом?щеніе, занятое Исп. Ком., он встр?тил в коридор? Гучкова, который только теперь направлялся в думскій Комитет. Суханов сообщил Гучкову о судьб? его прокламаціи и изложил мотив ея задержанія: "Гучков выслушал, усм?хнулся и, ничего не сказав, пошел дальше". В Исп. Ком. Суханова ждал новый сюрприз. Появился листок, выпущенный совм?стно петербургской организаціей соц. рев., руководимой большевизанствующим Александровичем, сторонником "соціалистической власти немедленно", и "междурайонцами". Прокламація была направлена против офицеров.

"Теперь, когда вы возстали и поб?дили — гласило воззваніе к солдатам — к вам приходят... бывшіе враги офицеры, которые называют себя вашими друзьями. Солдаты, лисій хвост нам страшн?е волчьяго зуба". Для того, чтобы "не обманули дворяне и офицеры — эта романовская шайка — возьмите власть в свои руки, выбирайте сами взводных, ротных и полковых командиров... Вс? офицеры должны быть под контролем ротных комитетов. Принимайте к себ? только т?х офицеров, которых вы знаете, как друзей народа". Слухи о прокламаціи проникли в думскую половину Таврическаго дворца. "Как буря" влет?л Керенскій, обвиняя издателей прокламаціи в провокаціи. В объективной оц?нк? факта сходились вс?, и наличный состав Исп. Ком. р?шил задержать и эту прокламацію до р?шенія Исп. Ком. на сл?дующій день... На сцен? выдвинулись другія осложненія. Вновь появившійся Керенскій сообщил, что "соглашеніе сорвано", что цензовики не соглашаются "организовать правительство" при создавшихся условіях. Оказалось, что Соколов по собственной иниціатив? написал проект деклараціи и огласил ее в сред? Думскаго Комитета[37].

Она была неудачна — признает Суханов. Посвятив декларацію ц?ликом выясненію перед солдатами физіономіи офицерства, Соколов сд?лал это в тонах, которые давали основаніе для вывода, что никакого контакта, с офицерами быть не может. В думском пом?щеніи, куда немедленно направился Суханов, уже не было "почти никого из прежних участников или зрителей Сов?щанія", и только за столом сид?ли Милюков и Соколов — Милюков перед?лывал соколовскую декларацію: "никаких сл?дов от какого-либо инцидента"... не было. Впосл?дствіи Суханову говорили, что д?ло было вовсе не в неудачном текст? проекта Соколова, а в том, что Гучков "устроил род скандала" своим коллегам, и что он отказался участвовать в Правительств?, которое лишено права высказываться по "кардинальному вопросу своей будущей политики", т. е. о войн?. "Выступленіе Гучкова — пишет Суханов — произвело перетурбацію и возможно, что оно, д?йствительно, подорвало тот контакт, который, казалось, уже обезпечивал образованіе правительства на требуемых нами основах". То, что говорили Суханову, подтверждает и Милюков в своей исторіи: "когда вс? эти переговоры были уже закончены, поздно ночью... прі?хал А. И. Гучков, проведшій весь день в сношеніях с военными частями и в подготовк? обороны столицы на случай ожидавшагося еще прихода войск, посланных в Петроград по приказу Николая. П. Возраженіе Гучкова по поводу уже состоявшагося соглашенія побудили оставить весь вопрос открытым". "Только утром сл?дующаго дня, по настоянію М. В. Родзянко, П. Н. Милюков возобновил переговоры". Это утро сл?дующаго дня в изображеніи Суханова наступило через час. Инцидент с выстушеніем Гучкова, котораго мы еще коснемся, вліянія на соглашеніе не им?л. Гораздо большее разногласіе у Милюкова и Суханова им?ется в вопрос? о сов?тской деклараціи, которую отчасти написал, отчасти редактировал сам Милюков. Эта декларація в окончательном вид? состояла из трех абзацев. Ее начал писать Суханов, продолжил, очевидно, Соколов, текст котораго и был зам?нен текстом Милюкова. "Товарищи и граждане, — писал Суханов: приближается полная поб?да русскаго народа над старой властью. Но для поб?ды этой нужны еще громадныя усилія, нужна исключительная выдержка и твердость. Нельзя допускать разъединенія и анархіи. Нужно немедленно прес?кать вс? безчинства, грабежи, врыванія в частныя квартиры, расхищенія и порчу всякаго рода имущества, безц?льные захваты общественных учрежденій. Упадок диспиплины и анархія губят революцію и народную свободу".

"Не устранена еще опасность военнаго движенія против революціи" — заканчивал Милюков: "Чтобы предупредить ее, весьма важно обезпечить дружную согласованную работу солдат с офицерами. Офицеры, которым дороги интересы свободы и прогрессивнаго развитія родины, должны употребить вс? усилія, чтобы наладить совм?стную д?ятельность с солдатами. Они будут уважать в солдат? его личное и гражданское достоинство; будут бережно обращаться с чувством чести солдата... С своей стороны солдаты будут помнить, что армія сильна лишь союзом солдат и офицерства, что нельзя за дурное поведеніе отд?льных офицеров клеймить всю офицерскую корпорацію. Ради усп?ха революціонной борьбы надо проявить терпимость и забвеніе несущественных проступков против демократіи т?х офицеров, которые присоединились к той р?шительной борьб?, которую вы ведете со старым режимом". К этому тексту прибавлено было введеніе, написанное Стекловым: "Новая власть, создающаяся из общественно ум?ренных слоев общества, объявила сегодня о вс?х т?х реформах, которыя она обязуется осуществить частью еще в процесс? борьбы со старым режимом, частью по окончаніи этой борьбы. Среди этих реформ н?которыя должны прив?тствоваться широкими демократическими кругами: политическая амнистія. обязательство принять на себя подготовку Учредительнаго Собранія, осуществленіе гражданских свобод и устраненіе національных ограниченій. И мы полагаем, что в той м?р?, в какой нарождающаяся власть будет д?йствовать в направленіи осуществленія этих обязательств и р?шительной борьбы со старой властью — демократія должна оказать ей свою поддержку". Милюков утверждает, что первая часть была добавлена на другой день» посл? обсужденія соглашенія в Сов?т?, и что в этих словах сказалась "подозрительность", с которой Сов?т об?щал правительству поддержку. Зд?сь была принята "впервые та знаменитая формула: "постолько - посколько", которая заран?е ослабляла авторитет первой революціонной власти среди населенія". Из не совс?м опред?ленных указаній Суханова вытекает, что этот абзац был введен посл? его ухода Стекловым, продолжавшим сов?щаться с Милюковым. С категоричностью можно утверждать лишь то, что "на другой день" (в?рн?е в ту же ночь) при окончательной редакціи приведеннаго in extenso текста введеніе было санкціонировано Милюковым без протеста (в Сов?т? соглашеніе обсуждаться еще не могло).

Если сравнить разсказ Суханова (с добавленіями, взятыми у Милюкова) с разcказом Шульгина о том, что происходило в ночь с 1-го на 2-е, ясно будет, почему приходится безоговорочно отвергнуть драматическое изложеніе посл?дняго. Упомянув о "грызн?" Вр, Ком. с "возрастающей наглостью" Исполкома. Шульгин сообщает, что "вечером додумались пригласить в Комитет Гос. Думы делегатов от Исполкома, чтобы договориться до чего-нибудь". Вс?м было ясно, что возрастающее двоевластіе представляло грозную опасность, В сущности вопрос стоял — "или мы или они". Но "мы не им?ли никакой реальной силы". И вот пришли трое — "какіе-то мерзавцы, по слишком образной характеристик мемуариста. "Я не помню, с чего началось"... но "явственно почему-то помню свою фразу: одно из двух — или арестуйте вс?х нас... и правьте сами. Или уходите и дайте править нам"...

"За этих людей взялся Милюков". "С упорством, ему одному свойственным, он требовал от них написать воззваніе, чтобы не д?лали насилій над офицерами"...

"Чтобы спасти офицеров, мы должны были чуть не на кол?нях молить "двух мерзавцев" из жидов и одного "русскаго дурака" (слова эти почему-то берутся в кавычки!)... Мы, "всероссійскія имена", были безсильны, а эти "неизв?стно откуда взявшіеся" были властны р?шить, будут ли этой ночью убивать офицеров"[38]. И "с?довласый" Милюков должен был уб?ждать, умолять, заклинать. "Это продолжалось долго, бесконечно", Зат?м начался столь же безконечный спор насчет выборнаго офицерства. Наконец, пошли писать (все т? же "трое"). Написали. "Зас?даніе возобновилось... Началось чтеніе документа. Он был длинен. Девять десятых его были посвящены тому, какіе мерзавцы офицеры... Однако, в трех посл?дних строках было сказано, что все-таки их убивать не сл?дует... Милюков вц?пился в них мёртвой хваткой... Я не помню, сколько часов это продолжалось... Я совершенно извёлся и перестал помогать Милюкову... Направо от меня лежал Керенскій... в состояніи полнаго изнеможенія... Один Милюков сид?л упрямый и св?жій. С карандашом в руках он продолжал грызть совершенно безнадежный документ... Мн? показалось, что я слышу слабый запах эфира... Керенскій, лежавшій пластом, вскочил, как на пружинах... Я желал бы поговорить с вами... Это он сказал т?м трем: Р?зко, т?м безапеляціонным, шекспировским тоном, который он усвоил в посл?дніе дни... — Только наедин?!... Идите за мной!... Через четверть часа дверь "драматически" раскрылась. Керенскій бл?дный, с горящими глазами: представители Исп. Ком. согласны на уступки... Трое снова стали добычей Милюкова. На этот раз он быстро выработал удовлетворительный текст... Бросились в типографію. Но было уже поздно: революціонные наборщики прекратили уже работу. Было два-три часа ночи"... Ничего подобного не было. Впрочем сам Шульгин зам?чает: "я не помню"... "Тут начинается в моих воспоминаніях кошмарная каша". И это вполн? соотв?тствует тому, что мы читаем в напечатанных воспоминаніях Шульгина. От вс?х переговоров в ночь на 2-е марта у Шульгина осталось впечатл?ніе, что р?чь шла только о каком-то умиротворяющем воззваніи к солдатам[39]. Бол?е, ч?м произвольное, изложеніе мемуариста сопровождается опред?ленным акомпаниментом, мало соотв?тствующим настроеніям, которыя господствовали в эту ночь. Они, надо думать, в д?йствительности не отв?чали тогдашнему самочувствію самаго Шульгина. В 28 году Шульгину были отвратительны призывы: "свобода, свобода, свобода — до одури, до рвоты". Свои эмигрантскія переживанія он переносит в годы, о которых разсказывает, как мемуарист. По воспоминаніям он с перваго часа революціи мечтал о том, как бы "разогнать всю эту сволочь", всю эту "многотысячную толпу", им?вшую "одно общее неизр?ченно гнусное лицо": "в?дь это — были воры в прошлом (?), грабители в будущем". "Как я их ненавид?л!" Умереть, "лишь бы не вид?ть отвратительнаго лица этой гнусной толпы, не слышать этих мерзостных р?чей, не слышать воя этого подлаго сброда". "Ах, пулеметов — сюда, пулеметов"! — вот "чего мн? хот?лось, ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толп?, и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшагося на свободу страшнаго зв?ря. Увы! — этот зв?рь был... Его Величество русскій народ". Такими образами буквально переполнены страницы, посвященныя февральским дням, при чем сокращенная цитаты дают лишь бл?дную копію вс?х перлов литературнаго краснор?чія автора воспоминаній. Конечно, может быть, таковы и были подлинныя чувства праваго націоналиста. Если это было так, то Шульгин, очевидно, в революціонной столиц? ум?л тогда скрывать свои настроенія. (Мы увидим, что в Псков?, как свид?тельствует офиціальная запись, Шульгин выявил свой облик довольно близко к тому, что он пишет в воспоминаніях). Иначе совершенно непонятно, как мог бы Керенскій получить впечатл?ніе, что в т? дни Шульгин проявлял « un esprit r?volutionnaire sinc?re »? Как мог самый правый член думскаго комитета числиться в кандидатах революціоннаго правительства? — "он мог войти в правительство, если бы захот?л", — говорит Милюков, но "отказался и предпочел остаться в трудную минуту для родины при своей профессіи публициста". Иным, ч?м в собственных воспоминаніях, рисуется Шульгин в часы переговоров и Суханову, в изложеніи котораго Шульгин, рекомендуясь монархистом, "был мягче Милюкова, высказывая лишь свои общіе взгляды по этому предмету" и не выражая никаких "ультимативных" требованій. Сопартнер Суханова при ночных переговорах, Стеклов в доклад?, сд?ланном в Сов?щаніи Сов?тов, характеризуя "перерожденіе в дни революціоннаго пожара в вихр? революціонных событій психологіи... группы цензовых буржуазных слоев", упоминал о Шульгин?, который, выслушав текст одного из пунктов платформы, опред?лявшей ближайшую деятельность будущаго временнаго правительства — "принять немедленно м?ры к созыву Учр. Собранія"... "потрясенный встал с своего м?ста, подошел и заявил: "Если бы мн? сказали два дня тому назад, что я выслушаю это требованіе и не только не буду против него возражать, но признаю, что другого исхода н?т, что эта самая рука будет писать отреченіе Николая II, два дня назад я назвал бы безумцем того, кто бы это сказал, и себя считал бы сумасшедшим, но сегодня я ничего не могу возразить. Да, Учред. Собраніе на основ? всеобщаго, прямого, равнаго и тайнаго голосованія". Не один Шульгин был в таком настроеніи. Стеклов утверждал, что Родзянко также "потрясенный" событіями, которыя для него "были еще бол?е неожиданны, ч?м для нас", слушая "ужасные пункты", говорил: "по сов?сти ничего не могу возразить". Очевидно, общій тон переговоров зд?сь передан значительно в?рн?е, нежели в личных воспоминаніях Шульгина. Только так переживая эти моменты, сам Шульгин поздн?е мог сказать на собраніи членов Думы 27 апр?ля: "мы спаялись с революціей", ибо не могли бы спаяться ни при каких условіях с "горсточкой негодяев и маніаков, которые знали, что хот?ли гибели Россіи", патріотически настроенные люди, даже "раздавленные тяжестью свалившагося" на них бремени.