3. Вокруг совѣтскаго "манифеста".

3. Вокруг сов?тскаго "манифеста".

"Безумным и преступным ребячеством звучит эта корявая прокламація: "...немедленное прекращеніе кровавой бойни", — записывает Гиппіус в дневник? 9 марта по поводу одного выступленія большевиков... "В этом "немедля" только может быть или извращенное толстовство или неприкрытое преступленіе. Но вот что нужно и можно "немедля". Нужно, не медля ни дня, объявить именно от новаго русскаго нашего правительства русское новое военное "во имя"... Конкретно: необходима абсолютно ясная и твердая декларація насчет наших ц?лей войны". Что же надо сказать русскому народу? На это пытался отв?тить такой психолог народной души и знаток народнаго быта, как Короленко, в стать? "Отечество в опасности", напечатанной в газетах 15 марта.

Обращеніе писателя вызвано было воззваніем Времен. Правительства, написанным Набоковым, в котором недвусмысленно говорилось о "надвигающейся и уже близкой" опасности со стороны вн?шняго врага: ..."прислушайтесь! Назр?вают и вскор? могут наступить грозныя событія. Не дремлющій, еще сильный враг уже понял, что великій переворот, разрушившій старые порядки, внес временное зам?шательство в жизнь нашей родины. Он напрягает посл?днее усиліе, чтобы воспользоваться положеніем и нанести нам тяжкій удар. Он стягивает, что может, к нашему фронту. С наступленіем весны его многочисленный флот получит свободу д?йствій и станет угрожать столиц?. Враг вложит вc? силы свои в этот напор. Если бы ему удалось сломить сопротивленіе наше и одержать поб?ду, это будет поб?да над новым строем, над освободившейся Россіей. Все, достигнутое народом, будет отнято этим ударом. Прусскій фельдфебель примется хозяйничать у нас и наведет свой порядок. И первым д?лом его будет возстановленіе власти Императора, порабощеніе народа". В обращеніи военнаго министра еще опред?ленн?е говорилось, что по полученным св?д?ніям "н?мцы, узнав о происшедших в Россіи событіях, сп?шно стягивают силы к С?верному фронту, р?шив нанести удар Петрограду". Многим впосл?дствіи казалось, что Правительство сознательно н?сколько форсировало, по тактическим соображеніям, положеніе, но, повидимому, нависшая угроза в т? дни казалась реальной под вліяніем телеграммы Алекс?ева 9 марта о подготовк? н?мцами "сильнаго удара в направленіи на Петроград"... Исполнявшій фактически обязанности верховнаго главнокомандующаго, настаивая на принятіи "самых р?шительных и энергичных м?р к уничтоженію поводов разложенія арміи", указывал, что операціи н?мцев могут "заставить нас совершенно очистить направленіе на Петроград", и что н?мцы "в іюл? м?сяц? могут при удач? достигнуть столицы. Потеря же столицы, в которой сосредоточено главн?йшее производство боевых припасов, знаменует собой наше пораженіе, конец войны, кровопролитную междоусобную войну и ярмо Германіи. Надо твердо и опред?ленно помнить, что нын? вс? без различія партій не только вполн? примирятся с происшедшим переворотом, но и будут прив?тствовать свободу Россіи лишь при условіи доведенія войны до поб?доноснаго конца[378]. В противном случа? вн? всякаго сомн?нія значительная часть населенія припишет неудачи тому, что переворот произведен в настоящее время, будут искать виновников, будут мстить и междоусобица неизб?жна". Позже Алекс?ев признал ошибочность своих предположеній и 30-го писал Гучкову, что "н?т никаких реальных данных, указывающих на продвиженіе н?мцев".

По поводу этой надвигающейся опасности и написал Короленко. Позиція его столь показательна, что приведем из н?сколько позабытой статьи большую цитату: "Телеграммы военнаго министра и Временнаго Правительства бьют тревогу. Опасность надвигается. Будьте готовы. К чему? К торжеству свободы? К ликованію? К скор?йшему устройству будущаго? Н?т, к сраженіям, к битвам, к пролитію своей и чужой крови. Это не только грозно, но и ужасно. Ужасно, что эти призывы приходится слышать не от одних военных, чья профессія — кровавое д?ло войны на защиту родины, но и от нас, 70 писателей, чей голос звучит естественн?е в призывах к любви и миру, к общественному братству и солидарности, кто всегда будил благородную мечту о том времени, когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся... Тревога звучит, ширится, облекает страну. Я желал бы, чтобы голос печати звучал, как труба на зар?, чтобы подхватить его, передать дальше, разнести всюду до самых дальних углов, заронить в наимен?е чуткія сердца, в самыя безпечныя души. Тревога. Тревога. Смотрите в одну сторону. Д?лайте в эти дни одно д?ло, им довл?ющее. С запада идет туча, какая когда-то надвигалась на Русь с востока. И она готова опять покрыть т?нью родную землю, над которой только что засіяло солнце свободы. До сих пор я не написал еще ни одного слова с таким призывом, но не потому, чтобы я и прежде не считал обязательной защиту родины. Правда, я считаю безумной свалку народов, озарившую кровавым пожаром европейскій мір и грозящую перекинуться в другія части св?та, великим преступленіем, от отв?тственности за которое не свободно ни одно правительство, ни одно государство. И когда наступит время мирных переговоров, то, по моему глубокому уб?жденію, эта истина должна лечь в основу для того, чтобы этот ужас не повторялся. Нужно быть на страж? великаго сокровища — мира, которое не сум?ли оберечь для нас правительства королей(?) и дипломаты. Когда это несчастье готово было разразиться (я говорю ото искренне и с сознаніем всего значенія слова), я не пожал?л бы отдать остаток жизни т?м, кто мог бы с каким-нибудь в?роятіем усп?ха противод?йствовать этому безумію д?ятельною идеею челов?ческаго братства. Она давно зародилась в благородн?йших умах и пускала уже ростки в челов?честв?. Да, за это д?ло стоило бы отдать жизнь, если бы была мал?йшая надежда удержать море вражды и крови. Но ростки международнаго братства еще безсильны, как игрушечныя плотины перед порывом моря, и ничего удержать не могли. Это не упрек иде? международнаго братства. Слабая вначал? идея часто со временем завоевывает мір. Но теперь, пока она слаба, в д?йствительности она может служить опорой благородной мечт?, ут?шеніем, но не средством защиты. Это дальній огонь, но не указаніе ближайших путей в виду страшной опасности. А р?чь идет именно о том, что надвигается, что уже близко, что закрывает нам св?т, требует немедленнаго отв?та. Оно может на стол?тіе положить тяжелый гнет на жизнь покол?ній. Вот почему я чувствую повелительную обязанность заговорить о предмет?, мн? не свойственном в обычные дни, чтобы передать моим согражданам свою тревогу. Россія только что совершила великое д?ло, свергла в?ковое иго... Если бы теперь н?мецкое знамя развернулось над нашей землей, то всюду рядом с ним развернулось бы также мрачное знамя реставраціи, знамя возстановленія деспотическаго строя... Для отраженія этой опасности Россія должна стоять у своего порога с удвоенной, с удесятеренной энергіей. Перед этой грозой забудем распри, отложим споры о будущем. Долой партійное м?стничество. Долой — призыв к раздорам. Пусть историческая роковая минута застанет Россію готовой. Пусть вс? смотрят в одну сторону, откуда раздается тяжелый топот германца и грохот его орудій. Задача ближайшаго дня — отразить нашествіе, оградить родину и ея свободу... Оставим же будущему дню его злобу и его вопросы. Теперь одно вниманіе, вниманіе в этот великій р?шительный час. Нужно не только радоваться и пользоваться свободой, но и заслужить ее до конца. А заслужить можно одним — посл?дним усиліем для отраженія противника. Работа на фронт? и в тылу, на всяком м?ст?, до отраженія опасности, до конца великой войны. Может быть, это время уже близко; близок день, когда на великое сов?щаніе мира явятся в семью европейских народов делегаты Россіи и скажут: мы вошли в войну рабами, но к концу ея приходим свободными. Выслушайте же голос свободной Россіи. Она скажет теперь не то слово, которое сказали бы царскіе дипломаты. У Свободной Россіи есть, что сказать на великом сов?щаніи народов, которое должно положить основы долгаго прочнаго мира".

Хотя "циммервальдцы" из Исп. Ком. возмущались т?м, что статья знаменитаго писателя появилась в "Изв?стіях" без всяких комментаріев, она в основном, которое опред?ляло реальную политику дня в отношеніи войны, звучала почти в унисон с напечатанным в тот же день обращеніем к "народам всего міра", принятым Сов?том. Это было в сущности обращеніе к "пролетаріату", даже с привычным с. д. лозунгом "пролетаріи вс?х стран соединяйтесь". "Наша поб?да, — гласило воззваніе, — есть великая поб?да всемірной свободы и демократіи. Н?т больше главнаго устоя міровой реакціи и "жандарма Европы"... Русскій народ обладает полной политической свободой. Он может нын? сказать свое властное слово во внутреннем самоопред?леніи страны и во вн?шней ея политик?.. И обращаясь ко вс?м народам, истребляемым и разоряемым в чудовищной войн?, мы заявляем, что наступила пора начать р?шительную борьбу с захватными стремленіями правительств вс?х стран, наступила пора народам взять в свои руки р?шеніе вопроса о войн? и мир?. И мы обращаемся к нашим, братьям пролетаріям австро-германской коалиціи и прежде всего к германскому пролетаріату. С первых дней войны вас уб?ждали в том, что, подымая оружіе против самодержавной Россіи, вы защищаете культуру Европы от азіатскаго деспотизма. Многіе из вас вид?ли в этом оправданіе той поддержки, которую вы оказали войн?[379]. Нын? не стало и этого оправданія: демократическая Россія не может быть угрозой свобод? и цивилизаціи. Мы будем стойко защищать нашу собственную свободу от всяких реакціонных посягательств — как изнутри, так извн?... Русская революція не отступит перед штыками завоевателей и не позволит раздавить себя вн?шней военной силой. Но мы призываем вас: сбросьте с себя иго вашего самодержавнаго порядка подобно тому, как русскій народ стряхнул с себя царское самовластіе; откажитесь служить орудіем захвата и насилія в руках королей, пом?щиков и банкиров, и дружескими объединенными усиліями мы прекратим страшную бойню, позорящую челов?чество и омрачающую великіе дни рожденія русской свободы"...

Прочитав сов?тское воззваніе 14 марта, Гиппіус записала: "не плохо, несмотря на н?которыя м?ста... Сущность мн? близка... Общій тон отнюдь не "долой войну" немедленно, а наоборот "защищать свободу своей земли до посл?дней капли крови". "Манифест" 14 марта был первым офиціальным выраженіем отношенія Сов?та к войн?. "Очень хорошо, — зам?чала Гиппіус в дневник?, — что Сов?т РД. по поводу войны, наконец, высказался. Очень нехорошо, что молчит Вр. Пр. Ему надо бы тут перескакать Сов?т, а оно молчит, и дни идут и даже неизв?стно, что и когда оно скажет. Непростительная ошибка. Теперь, если и надумают что-нибудь, все будет с опозданіем, в хвост?".

Сов?тскій документ явился результатом компромисса. Проект "манифеста" первоначально составлен был Горьким, но он не удовлетворил членов Исп. Ком. Взялся его перед?лать Суханов. "Тут были дв? Сциллы и дв? Харибды", — вспоминает он в своих поздн?йших "Записках": "надо было, с одной стороны, соблюсти "циммервальд", тщательно изб?жать всякаго "оборончества", а с другой стороны надо было "подойти к солдату", мыслящему о н?мц? по старому, и надо было парализовать всякую игру на "открытіе фронта" Сов?том, на Вильгельма, который "слопает революцію". Эта противор?чивость требованій заставила танцовать на лезві? под страхом скувырнуться в ту, либо в другую сторону. И, конечно, это не могло не отразиться роковым образом на содержаніи манифеста. Во-вторых, Сцилла и Харибда были в самых условіях прохожденія манифеста через Исп. Ком.: правые тянули к прямому и откровенному оборончеству, соціал-патріотизму, совпадавшему... с солдатско-обывательским настроеніем. Л?вые, напротив, как огня, боялись "шовинизма"... Именно вс?м этим, в огромной степени, объясняется слабость этого важнаго документа, революціи"[380].

Обстановка зас?данія Сов?та 14-го при обсужденіи "манифеста" подчеркнула очень ярко, вопреки нам?реніям Суханова и других, как раз ту именно "сущность", которую отм?тил процитированный выше дневник не "сов?тскаго" общественнаго д?ятеля. Это сд?лали, прежде всего, "незаконные комментаріи" самого предс?дателя Сов?та. Чхеидзе сказал: "Наше предложеніе не прекраснодушіе, не мечта. В?дь, обращаясь к н?мцам, мы не выпускаем из рук винтовки. И прежде, ч?м говорить о мир?, мы предлагаем н?мцам подражать нам и свергнуть Вильгельма, ввергшаго народ в войну, точно так же, как мы свергли наше самодержавіе. Если н?мцы не обратят на наш призыв вниманія, то мы будем бороться за нашу свободу до посл?дней капли крови. Предложеніе мы д?лаем с оружіем в руках. Лозунг воззванія — "долой Вильгельма!" Тут же "выборный командир" Измайловскаго полка обратился к собранію с горячей р?чью: "я — старый солдат.... Сейчас... р?шается вопрос, быть или не быть Россіи и завоеванной ею свобод?... Единодушными усиліями мы вм?ст? должны создать порядок, чтобы т?сными рядами отстоять Россію и русскую свободу". В повышенной атмосфер! собранія потонули инсинуаціи Стеклова о контр-революціонной Ставк?, с которыми так неум?стно выступил этот д?ятель перед обсужденіем воззванія в народам всего міра на торжественном декларативном зас?даніи. Естественно, что Суханову происшедшія манифестаціи представлялись "свадебными п?снями на похоронах".

Не только Короленко и Гиппіус нашли созвучныя ноты с сов?тским "манифестом" 14 марта — "вдохновенная" р?чь Родичева через дв? нед?ли, на съ?зд? партіи к. д., вызвавшая, по отзыву отчета "Рус. В?д.", энтузіазм в собраніи, в сущности говорила о той же борьб? "за свободу вс?х пародов" и опред?ляла ц?ль войны для Россіи, как защиту ея свободы и самостоятельности. Кадетскій бард говорил только о "любви к отечеству", не упомянув даже о выполненіи т?х исконных "національных задач", которыми министр ин. д. революціоннаго правительства опред?лял свою политику. Константинополь и проливы на съ?зд? проскользнули лишь в повторных репликах во время преній[381].

Таким образом общій язык мог быть найден. Станкевич ув?ряет, что в Исп. Ком. "со слов делегаціи, сносящейся с Правительством, была полная ув?ренность, что Правительство не только не возражает, но даже солидарно с манифестом"... Перед Таврическим дворцом проходили вновь манифестирующія толпы — проходили он? под окнами квартиры Мережковских, и писательница записывала: "Надписи на флагах... "война до поб?днаго", "товарищи, д?лайте снаряды", "берегите завоеванную свободу". Продефилировали и "первый революціонный Павловскій полк", и волынцы, и семеновды, и литовцы. Грем?ла марсельеза и раскатывалось могучее "ура". "К полкам выходили и прив?тствовали их — и думскіе и сов?тскіе люди. Из праваго крыла на-лицо был неотлучно Родзянко. Он им?л неизм?нный усп?х" — вспоминает Суханов. "Было красиво, пышно, торжественно. Был подъем, было видно, как по новому бьется сердце", — должен признать мемуарист, как и то, что "внутренніе" лозунги ("земля и воля", "8-час. раб. день"), проходили среди "вн?шних". Вн?шними были: "война до поб?днаго конца", "солдаты в окопы, рабочіе к станкам", "товарищи, готовьте снаряды"[382]. Из Таврическаго дворца н?которые полки шли в Ген. Штаб, гд? говорил Корнилов, и гд? повторялись приблизительно т? же сцены. С криками "ура", Корнилова носили на руках.

Д?ло не ограничивалось резолюціями и плакатами: "рабочіе к станкам". Солдатскія письма с фронтов предъявляют требованіе работать усиленно на оборону, не считаясь с 'восьмичасовым рабочим днем" — теперь "не время" праздновать; представители фронтовых организацій, прибывающіе в столицу, начинают ходить "по заводам в боевом вооруженіи" и контролировать. В ближайшія дв? нед?ли в Петербург? создалось очень острое положеніе: "отношенія между солдатами и рабочими достигли крайняго напряженія", — так характеризует обстановку Суханов. "С часа на час можно было ожидать эксцессов... Разсвир?п?вшій воин-мужик мог... пустить в ход винтовку против... внутренняго врага", по выраженію мемуариста. "Минутами чувствовалось, что должна разразиться гроза", — говорит другой современник, принадлежавшій к большевицкой фаланг?, провинціал, попавшій в эти дни в Петербург, (предс?датель нижегородскаго Сов?та, Штерн). По мн?нію этого делегата Сов?щанія Сов?тов, собравшагося в конц? м?сяца, между фронтовыми делегатами к представителями рабочих столь велико было "недов?ріе", что казалась невозможной "никакая совм?стная работа". Столичныя настроенія или в?рн?е настроенія фронтовыя передавались в провинцію, гд? также можно зарегистрировать столкновенія солдат и рабочих.

Слишком было бы упрощено объяснить создавшееся напряженіе только агитаціей злокозненной "буржуазіи", пытавшейся "вбить клин между арміей и городом". Безспорно эта агитація была и принимала подчас организованныя формы, вызывая столь же страстное противод?йствіе со стороны революціонной демократіи. Описанное возбужденіе совпало со "стоходовской панамой", как назвал в дневник? ген. Селивачев прорыв н?мцев "червищенскаго плацдарма" на берегу Стохода (21 марта). Русская военная неудача — первая посл? переворота — произвела сильное впечатл?ніе и была непосредственно связана с событіями внутри страны — "первым предостереженіем" назвала ее "Р?чь"[383]. Эту неудачу постарались использовать в ц?лях агитаціонных, хотя, по существу, стоходовскій прорыв и район? 3 арміи на Юго-Западном фронт?, как опред?ленно устанавливал тактически анализ хода боя, сд?ланный Алекс?евым в циркулярной телеграмм? главнокомандующим фронтами 25 марта, в значительной степени объяснялся ошибками командованія (ген. Леш был отстранен), и войска оказали наступающему врагу мужественное сопротивленіе ("бой продолжался ц?лый день", при чем войска понесли потери в 12-15 тысяч). Итог искусственнаго взвинчиванія настроенія получился не в пользу здороваго естественнаго роста патріотизма, ибо агитаціонная кампанія "обузданія" рабочих превращалась при сод?йствіи уличной печати в "гнусную клевету" на рабочій класс, как выразился Церетелли в Сов?щаніи Сов?тов. Демократически "День" давал тогда мудрый сов?т: "Не дергайте д?йствительность за фалды, не взнуздывайте ни армію, ни рабочій класс уколами отравленных перьев"... Мудрые сов?ты в дни революціоннаго возбужденія р?дко выслушиваются.

Не им?ем ли мы права сд?лать, как будто бы, довольно обоснованное предположеніе, что, если бы осуществились опасенія ген. Алекс?ева, и н?мцы начали наступленіе, волна нам?чавшагося патріотическаго возбужденія поднялась бы на еще большую высоту и потопила бы вс? бациллы циммервальдской заразы. Щепкин па съ?зд? к. д., конечно, преувеличивал, когда говорил, что "народ требует, чтобы каждый из нас, способный носить оружіе, шел бы в армію"[384]. Но из искры могло разгор?ться пламя. Н?мцы пошли, однако, по другому пути — Стоход был явленіем единичным[385]. Революціонная армія сохраняла свою упругость сопротивленія, и вс? слухи, что н?мцы "с востока убрали все, без чего мало-мальски можно было там обойтись", не соотв?тствовали д?йствительноcти. К моменту революціи Ставка опред?ляла количество непріятельских дивизій на русском фронт? в 127; в конц? апр?ля число дивизій почти не изм?нилось — 128. Н?мцы сд?лали ставку на разложеніе арміи и наступленіем, по признанію Людендорфа, боялись задержать разложеніе Россіи. В наступивших революціонных буднях "циммервальдскій блок", колебавшійся в своей компромиссной политик? и шедшій под вліяніем жизни на уступки, не только получил мощную опору, но и руководство в лиц? путешественника из "пломібированнаго" вагона (см. "Золотой Ключ"). Это уже исторія посл?дующаго. В період, опред?ляемый хронологическими датами нашего изложенія, дилемма, поставленная Лениным в "апр?льских тезисах", еще не могла возникнуть. Характерно, что большевицкій офиціоз "Правда" 28-го марта писал, что лозунгом партіи является не дезорганизація арміи, не безсодержательное "долой войну", а давленіе на Вр. Пр. с ц?лью заставить его открыто перед всей міровой демократіей выступить с попыткой склонить вс? воюющія страны к немедленным переговорам" о способах прекращенія войны[386].

Могла ли общественная эмоція, искусственно н?сколько взвинченная, направить патріотизм масс в сторону внутренней перелицовки войны — сд?лать ея сущность "совс?м другой"? Могла ли война, "зат?янная царем", и полученная "революціей" в насл?діе от стараго режима, превратиться в войну "революціонную", т. е., в соотв?тствіи с зав?тами ХVШ в?ка, на солдатских штыках нести в другія страны идеи освобожденія? Как будто бы, в мартовскіе дни такая мысль никого не вдохновляла — такіе мотивы, пожалуй, зазвучали поздн?е в н?которых р?чах Керенскаго[387]. Но эта мысль высказывается в исторической работ? одного из главных д?ятелей революціи, правда, в март? находившагося еще в эмиграціи и непосредственных ощущеній от начала революціи не им?вшаго. По мн?нію Чернова, "изм?нить лик войны" можно было бы "попытаться", если бы поперек дороги этой попытки не стоял тот факт, что к моменту революціи "военная энергія арміи была уже как бы пулею на излет?, безсильно отскакивающей от груди непріятеля". Тот же автор исторіи "рожденія революціонной Россіи" очень отчетливо показал всю рискованность историческаго метода "маскараднаго офранцуживанія русской революціи": там война родилась из революціи, и в силу этого первая же война новой Франціи против наступающей монархической коалиціи приняла "естественно и спонтанейно характер революціонных войн". Использовать патріотизм в таких ц?лях в Россіи без сильнаго толчка извн? было невозможно: едва ли ошибалось петербургское охранное отд?леніе, когда и записк? конца 16 г., характеризуя основное настроеніе масс, писало: "вс? ждут не дождутся, когда кончится эта проклятая война". Может быть, именно поэтому так трудно было отыскать "правду" в подлинном настроеніи солдат, когда д?ло касалось наступленія: "правды не сыщешь", — записал Селивачев 19 го марта.