II.Гуманность и революціонная стихія.

II.Гуманность и революціонная стихія.

Один мотив в р?чи, произнесенной Керенским в Сов?т?, нахо­дится в р?зком противор?чіи с т?ми побужденіями, которыя яко-бы заставили его по какому-то таинственному наитію принять р?шеніе о вхожденіи в состав временнаго правительства. Не случайно, однако, Керенскій упомянул об арестованных представителях старой власти. Довольно знаменательно, что и Милюков, произносившій на митинг? в сос?днем зал? чуть-чуть позже также свою первую 'министерскую" р?чь, выдвинул ту же мотивировку выбора Керенскаго на пост генерал-прокурора в новой Россіи: "Мы безконечно рады были — говорил Милюков по отчету "Изв?стій" — отдать в в?рныя руки этого общественнаго д?ятеля то министерство, в котором он отдаст справедливое возмездіе прислужникам стараго режима, вс?м этим Штюрмерам и Сухомлиновым". Итак р?чь шла не о гуманности, а о возмездіи, и Керенскій еще раз сам подчеркнул на солдатском митинг? в Таврическом дворц? вечером 2-го марта, что вс? старые министры будут отв?чать по суду за свои д?йствія. Как можно объяснить это противор?чіе? Шульгин, который среди мемуаристов кладет наибол?е густо краски в описаніи переживаній современников февральских и мартовских дней, в непосл?довательной позиціи Керенскаго видит своего рода "комедію", которую он сознательно играл перед "революціонным сбродом". Керенскій хот?л спасти арестованных, и для этого надо было перед толпой "д?лать вид", что Гос. Дума сама "расправится с виновными". И крайне тенденціозный мемуарист отдает должное Керенскому: "он употребил вс? силы своего "драматическаго" таланта, чтобы кровь "при нем" не была пролита". В правых кругах не один только Шульгин признает заслуги в этом отношеніи Керенскаго и первые дни революціи. Ген. Врангель вспоминает, что в то время он уже услышал от члена Думы бар. Штейнгера, прі?хавшаго в Кіев и разсказывавшаго о событіях в Петербург?, что только Керенскому (он один способен "сладить с толпой") "Россія была обязана т?м, что кровопролитіе первых дней вовремя остановилось". Писательница Гиппіус —челов?к другой среды — высказалась в дневник? еще сильн?е: "в март? он буквально спас (курсив авт.) Россію от немедленнаго безумнаго взрыва".

Естественно мы не будем отрицать гуманности революціоннаго правительства, которая была за ним признана таким антиподом революціи, каким неизб?жно был в. кн. Ник. Ник. Он говорил своему племяннику Андрею в Тифлис? 9 марта: "Единственное спасеніе я вижу в лозунг? новаго правительства — безкровная революція, но ручаться, конечно, нельзя. Народная ненависть слишком накип?ла и сильна". Готовы мы в общем признать, что именно Керенскому, в силу исключительной роли, которую ему пришлось играть, и ореола, окружившаго его имя, принадлежит как бы честь проведенія в жизнь лозунга: " государственная жизнь не проливает крови". Но сам Керенскій проявил так мало чуткости в своих воспоминаніях к описываемой им современности, что счел для себя возможным пом?стить в текст? такія строки: "Люди правые меня упрекали и упрекают еще за мою снисходительность в отношеніи л?вых, т. е. большевиков. Они забывают, что, если бы я д?йствовал в соотв?тствіи с принципами, которые они выдвигают, я должен был прим?нить режим террора, не нал?во, а направо, и что я не им?л права проливать кровь (!!) большевиков, не пролив потопов крови (couler des flots de sang), в первые нед?ли революціи, когда я рисковал авторитетом и престижем в глазах масс, сопротивляясь требованіям жестокой расправы (peine atroce) с Царем, со вс?ми членами динаcтіи и их служителями". Вот это изложеніе, почти приближающееся к изложенію т?х мемуаристов, которые с излишним усердіем желают изобразить народную стихію в февральскіе и мартовскіе дни насыщенной кровожадными инстинктами, мы должны р?шительно опровергнуть, как очень далекое от того, что было в д?йствительности, династіи придется говорить особо, и, думается, роль Временнаго Правительства и министра юстиціи выяснится с достаточной отчетливостью[118]. Поэтому ограничимся пока лишь б?глыми иллюстраціями в дополненіе к тому, что сказано уже было для характеристики настроенія толпы в первые дни революціи в связи с описаніем эксцессов в отношеніи к офицерам. Это будет н?которым коррективом к показаніям строгих мемуаристов, обличающих революцію.