29. Могилев, январь 1917 года

29. Могилев, январь 1917 года

Генерал-майор Соколов получил предписание срочно явиться к временно исправляющему должность наштаверха генералу Ромейко-Гурко. В Могилеве он задержался ненадолго — здесь ему было приказано выехать в Петроград для участия в качестве военного эксперта русской делегации в работе межсоюзнической конференции и ее представителя при лорде Мильнере. Делегации Англии, Франции и Италии должны были собраться в столице России 29 января по старому стилю. Памятуя о несчастье с лордом Китченером, случившемся по дороге в Россию в мае 1916-го, на этот раз прессе было приказано молчать. Лондон демонстративно не стал сообщать в Петербург о маршруте и точных сроках прибытия британской делегации.

Во время короткого приема у генерала Гурко, сказавшего несколько слов о его задачах в Петрограде, временно исправляющий должность наштаверха вынул из стола синий конверт с пятью сургучными печатями и вручил Соколову, прося об услуге — передать в собственные руки военному министру. Что-то в поведении наштаверха показалось опытному разведчику Соколову чуть искусственным, но он отнес это к позерству молодого генерала, сына известного русского военачальника. Всей армии было известно, что Василий Иосифович хотел затмить славой своего прославленного отца и даже иногда слишком суетился ради этого.

Для хранения конверта Соколов получил напрокат в канцелярии штаба плоский портфель с особо тонкими стальными стенками наподобие переносного сейфа и секретными замками. До отхода петроградского экспресса еще оставалось время, и Алексей успел обойти старых друзей в различных делопроизводствах штаба. Встретил в коридоре он и Ассановича. Петр Львович был как никогда ранее любезен. Разумеется, не миновал Соколов и отделение генерал-квартирмейстера. Михаил Саввич Пустовойтенко обрадовался, увидев коллегу, и огорчился, узнав, что Соколов сегодня в вечер должен отправиться в столицу.

— Жаль, что у вас так мало времени, — покачал он седой головой. Подумал и спросил: — В купе, разумеется, вы будете ехать один? Поезд воинский?

— Так точно, ваше превосходительство, — ответил Алексей, недоумевая, зачем такие детали понадобилось знать генерал-квартирмейстеру. Тут же все объяснилось.

— Я знаю вас за человека аккуратного, поэтому могу доверить копии важных документов для прочтения. Здесь, к сожалению, у вас нет уже времени ознакомиться с ними, а знание их очень нужно вам по должности. Ранее мы не могли их вам выслать с фельдпочтой, копии же для сведения сделали. В купе и почитаете, запершись. В Петрограде вы их просто сдадите под расписку в канцелярию военного министерства для уничтожения.

— Спасибо, — ответил тронутый вниманием Пустовойтенко Соколов и получил из рук генерала точно такой же синий казенный пакет, но без сургучных печатей и каких-либо надписей.

Вечером штабной мотор доставил генерала Соколова на Могилевский вокзал. На платформе, подходя к своему пульману, Алексей встретил полковника Маркова, с которым до войны служил в одном отделении Главного управления Генерального штаба и даже занимался в одной комнате. Правда, особой симпатии к Маркову Алексей не испытывал, но как бывшего сослуживца пригласил в свое купе после отхода поезда попить чайку. Казалось, Марков только и ждал этого приглашения. Он обещал обязательно зайти.

Алексей по привычке внимательно осмотрелся в купе, поймал себя на этом и улыбнулся — теперь, на своей земле, ему уже не угрожали беды и напасти, как в нелегальных поездках. Можно было и расслабиться. Тем более что генеральское купе пульмана располагало к покою и отдыху. Два мягких бархатных дивана, надраенная латунь ручек, поручней и других металлических частей. Красное полированное дерево двери и стен, бархатные занавески на окне, вишневый мягкий ковер. Кнопка электрического звонка для вызова проводника, другая — официанта. Маленькая электрическая лампочка под кремовым шелковым абажуром на откидном столике.

Соколов аккуратно повесил шинель, а когда поезд отошел от дебаркадера вокзала, достал из саквояжа домашние тапочки, несессер и плоскую казенную кожаную сумку, тяжелую и скрипучую. Пришел проводник, спросил, когда постлать постель и когда официанту подать его превосходительству чай. Соколов сказал, чтобы не беспокоились, он позвонит, когда что-то будет нужно, а спать он ложится поздно.

Чтобы никто случайно не помешал работать над бумагами, он закрыл дверь цепочкой.

"Посмотрим, что за чтение дал мне Михаил Саввич в дорогу!" — подумал он, открывая с трудом замки портфеля и доставая синий пакет без печатей. Перед ним лежало письмо и какой-то документ. Письмо было толстое, почерк писарский. Алексей читал внимательно, размышлял над некоторыми страницами, где неизвестный автор, скорее всего офицер, излагал очень дельный план солдатской революции. Он призывал явно не к мятежу или верхушечному перевороту, но к объединению сил солдат и рабочих. Особенно поразил Соколова призыв, обращенный к нижним чинам: "…найти самих себя, организоваться, стать руководящей силой движения и перевести все местные разрозненные вспышки в одно общее восстание армии, указав восстанию определенную, конечную цель, вполне продуманную стратегию и тактику и надлежащие организационные формы. Если эта задача не будет своевременно и надлежаще выполнена, если революционная армия и после войны не пойдет дальше разрозненных стихийных вспышек, бунтов и мятежей, то, быть может, на долгие годы закатится перед Россией заря победоносной революции…"

В письме говорилось и о военной науке, которой должны овладеть восставшие массы. Эти слова были точь-в-точь такими, какие высказал еще перед войной на молодежной сходке у Шумаковых большевик Василий. Соколов видел теперь воочию, что большевики не сидели все эти годы сложа руки, а упорно готовили своих командиров для восстания. Видимо, обсуждение проблем, затронутых в документе, велось социал-демократами и в военное время.

"…С помощью восставшей армии восставшему народу нетрудно будет смести дотла всю ту мерзость, которая теперь царствует и хозяйничает в России.

Июнь 1916 г.

Действующая армия.

П. Шаров".

Соколов кончил читать, отложил в сторону карандаш, которым по привычке ставил галки подле самых смелых пассажей документа, и потянулся до хруста в суставах.

"Вот это да! Ничего себе бомбу приготовили господа революционеры! Такая взорвет не только великого князя или государя, но весь строй, все правительство и его систему. И что же по этому поводу думает армейское начальство?!" — склонился он вновь над бумагами. Следующим в синем конверте лежало "Обращение военного министра Беляева к вр.и.д. наштаверха ген. Ромейко-Гурко от 6 января 1917 года. № 501".

Здесь карандаш явно был не нужен Алексею. Он быстро пробежал глазами строки:

"Милостивый государь Василий Иосифович.

Препровождая для сведения вашего высокопревосходительства копию доставленного департаментом полиции и появившегося в революционных кругах "Письма с фронта" невыясненного пока автора, на случай, если означенное письмо вам пока еще не известно, имею честь поставить вас в известность, что, по моему мнению, содержание названного письма в связи с некоторыми другими сведениями свидетельствует, во всяком случае, о том, что революционные элементы уже приступили или по крайней мере приступают к использованию настоящего положения государства для планомерной организации в армии всех ненадежных ее элементов… Я предложил ознакомить с содержанием означенного письма старших воинских начальников, однако не ниже командиров ополченческих корпусов и начальников запасных бригад, так как при более широком распространении названного письма едва ли можно рассчитывать на сохранение в полнейшей тайне его содержания…

…Прошу принять уверение в совершенном уважении и таковой же преданности,

М. Беляев".

"Ай да "мертвая голова"! — подумал Соколов о военном министре, уже давно носившем в генштабистских кругах, а теперь и во всем офицерском корпусе это прозвище, происходившее от гладкого лысого черепа генерала и его глубоко запавших темных глазниц. — Ай да "мертвая голова"! Оценка-то письму дана вполне правильная. Только что же так плохо работает департамент полиции — ведь на письме стоит дата "Июнь 1916 года", а лишь через полгода военный министр направляет его фактическому главнокомандующему! Ну и бюрократия! С такими темпами действительно можно дождаться не только бунтов в войсках, но и самой революции!"

Алексей опять поднялся с дивана, вложил документы в синий конверт и запер в плоский портфель. Портфель был немедленно вложен в саквояж и отправлен в сетку для мелкого багажа. За окном стояла непроницаемая темнота. "Да ведь поздно уже", — решил генерал.

Письмо не выходило у него из головы. Но теперь Соколов уже знал, что наряду с разраставшимся народным революционным движением был еще один отряд общества, который планомерно, из-за угла атаковал самодержавие. Это буржуазия. Его друг Сенин, ссылавшийся на вождя большевиков, очень ясно определял этот процесс: "Пролетариат борется на баррикадах, а буржуазия крадется к власти!"

Соколов смотрел в темень за окном, и ему представились сполохи пожаров. Поезд быстро мчался в ночи — все ближе к Анастасии, к дому, к тетушке…