87. Петроград, 20 октября 1917 года

87. Петроград, 20 октября 1917 года

Как в февральские дни, начиная с сентября Россия чувствовала дыхание великих перемен. Волны революционной энергии народа вздымались все выше и выше. С середины октября во всех слоях общества широко и открыто обсуждалось намерение большевиков свергнуть правительство и взять власть в свои руки. Говорилось и о том, что сами инициаторы новой революции откладывают восстание, что против Ленина выступают такие крупные большевистские лидеры, как Каменев, Зиновьев, Бухарин и некоторые другие. Многим, особенно в Петрограде и в Ставке, было ясно, что если большевики не выступят в ближайшие дни, то с фронта прибудут ударные батальоны, и бронированный кулак новой корниловщины ударит не только по ленинцам, но сметет все те завоевания демократии, которых народ добился после Февраля.

После того как Каменев восемнадцатого числа в интервью газете "Новая жизнь" от своего имени и от имени Григория Зиновьева высказал несогласие с решением партии идти на восстание, Временное правительство и главный начальник Петроградского военного округа полковник Полковников пришли к выводу, что ближайшим возможным днем большевистской атаки может быть 20-е. Ведь вождь большевиков уже дважды заявлял своим соратникам: "Промедление в восстании смерти подобно!" Были сделаны некоторые приготовления.

Но вопреки прогнозам этот день начался спокойно. Ясная и теплая, необычная для Питера в октябре погода сменилась дождями и туманами. Ненастье принесло на улицы серую влажную мглу, в которой вечерами желтыми пятнами светились редкие фонари да казенные учреждения блистали окнами допоздна.

Смольный приобрел боевой вид. Огромные махины броневиков с грозными пулеметными башнями перекрыли подступы к штабу большевиков. Из-за колонн на улицу смотрят рыльца пулеметов. За железной оградой сквера — автомобили и мотоциклетки, ждущие курьеров с приказаниями в районы. От всех людей, входящих в здание, красногвардейцы и солдаты требуют пропуска, выданные комендатурой Смольного. Анастасия Соколова с гордостью показывает свой картонный прямоугольник с круглой печатью, подписанный комендантом ВРК Дзержинским.

Военно-революционный комитет только разворачивает свою работу, но уже установил жесткий порядок. Настя — один из делопроизводителей комитета.

Уже в вестибюле на первом этаже Соколова ощущает задорный боевой дух, пронизывающий все пространство. Он во всем: в энергии людей, в ящиках с винтовками и патронами, сложенных в коридорах, в пулеметах, которые волокут солдаты.

По главной лестнице, полной людей, идущих встречными потоками, Настя поднимается на третий этаж.

Вот и комната номер десять. Здесь обосновался Военно-революционный комитет, созданный при Петросовете по указанию ЦК большевиков.

С особенным настроением шла Настя сегодня на работу. Были установлены дежурства, непрерывно поступали сообщения из стола донесений о настроениях солдат и рабочих, готовились доклады для руководителей ВРК. И вот теперь ее первое дежурство, Дзержинский, Свердлов, Сталин особенно часто требуют информацию и встречаются с представителями полковых комитетов. А Соколова отвечает за четкость этой работы. Хорошо, что Михаил Николаевич Сенин направляет ее действия и подсказывает, если что не так…

В просторной комнате, бывшей когда-то классной, парты сдвинуты в угол. Вокруг длинного стола сидят человек семьдесят и деловито, спокойно решают многочисленные технические детали подготовки восстания. Настя со своим блокнотом удобно устроилась за партой.

Настя оглядывает собравшихся. Ведет заседание Подвойский. Антонов-Овсеенко, секретарь ВРК, следит за повесткой дня. Видные большевики — члены Военно-революционного центра по руководству восстанием, избранные на заседании ЦК шестнадцатого октября, без длинных словопрений принимают решения.

ВРК постановляет наладить связь со всеми воинскими частями и направить в каждую из них своих комиссаров. Сместить комиссаров Временного правительства и действовать в пользу восстания. Из меньшевиков присутствует один Богданов, член военного отдела соглашательского ЦИК. Несколько офицеров-эсеров из Союза социалистов народной армии тоже с большевиками в ВРК.

Михаил Сенин докладывает о положении дел в Ставке верховного главнокомандующего. Там вызревает контрреволюция. Принимается решение: направить в Могилев агитаторов. Следующий вопрос — намерение черносотенцев и казаков провести крестный ход в день Петроградского Совета, назначенный на 22 октября. Задача: не допустить эксцессы. Постановили потребовать от казаков свести крестный ход до минимума.

Курьер приносит свежие буржуазные газеты. Опубликован приказ об аресте В. И. Ленина, подписанный министром-председателем Керенским и министром юстиции Малянтовичем. Один из листков Михаил подает Антонову-Овсеенко, докладывает:

— Временное правительство получило точные сведения о том, что Владимир Ильич в Петрограде. Все брошено на его поиски. Опасность для Ильича растет…

— Уже недолго ему оставаться на нелегальном положении! — улыбается секретарь ВРК. — Скоро ВРК возьмет власть…

…Гостиница «Европейская». Два с половиной часа пополудни. Вестибюль полон помещиками, бежавшими из своих имений, их женами, офицерами, ждущими или ищущими свиданий с дамами, пронырливыми молодыми господами… Портье посматривает на дверь. К главе американской миссии Красного Креста миллионеру Томпсону и его помощнику Робинсу приглашены военные атташе и главы военных миссий Англии, Франции и США. Будет также секретарь Керенского Соскис и русский генерал, представитель военного ведомства Неслуховский.

В апартаменты, занимаемые Томпсоном, уже отправлены официанты с напитками.

Первыми приходят русские гости. Затем — генералы Нокс и Джадсон. Начальник французской военной миссии генерал Ниссель опаздывает, но не надолго. Появляется и он. Мистер Томпсон открывает совещание.

— Наша цель, — объявляет американский деятель Красного Креста, продумать меры по спасению Временного правительства и сохранению России в войне.

По предложению Томпсона Робине излагает план: правительство Керенского и меньшевистский ЦИК следует объединить на платформе обещания переговоров о мире и немедленной раздачи помещичьих земель. Затем Томпсон сообщает, что он посетил Керенского и предложил ему украсть лозунг большевиков о мире, принять их главный пункт о разделе земель. Керенский дал согласие, но пожаловался, что союзники не хотят понять Россию и заставляют его говорить две трети времени в духе западноевропейского либерализма, оставляя только треть на разговоры в духе российского славянского социализма. А только такие лозунги дадут ему возможность продержаться до подхода верных частей с фронта.

Генерал Нокс, теребя свои истинно британские рыжие усы щеточкой, нервно заявляет, что мистер Томпсон, покровительствуя разделу помещичьих земель, покушается на принцип частной собственности. Мистер Томпсон, владелец медных копей и акций других предприятий, с ухмылкой отвечает, что он за частную собственность и спасение России видит в немедленном создании миллионов новых частных собственников…

Раймонд Робине подливает масла в огонь, предлагая начать переговоры о мире и соединить Керенского с меньшевистскими деятелями ЦИК.

Нокс и Ниссель взбешены утверждением Робинса, что четыре пятых русского народа — за Ленина и большевиков, а следовательно, без перехвата большевистских лозунгов Керенскому не удержаться. Потеряв британскую выдержку, Нокс начинает проклинать и Временное правительство, и Советы, и Керенского, и русский народ…

Генерал Неслуховский изумленно переводит взгляд с Нокса на Нисселя, который подключается к брани. Ниссель называет русских солдат "трусливыми собаками". Лицо русского генерала краснеет, стрелки пышных усов поднимаются вверх, задирается бородка. Константин Федорович резко хлопает ладонью по хрупкому чайному столику, заявляет решительный протест. Затем он поднимается, щелкает каблуками и, не кланяясь, не прощаясь, гордо подняв лысую голову, удаляется. Соскис семенит за ним, на ходу кланяясь налево и направо. Он не хотел бы уходить, не услышав главного — как помочь Александру Федоровичу удержать власть, но возмущение Неслуховского бестактным, вызывающим поведением союзников заставляет секретаря Керенского тоже покинуть совещание.

Теперь Нокс и Ниссель совершенно распоясываются. Они уже не стесняются площадной брани в адрес русских и всего русского. Официанты, меняющие подносы с напитками, делают вид, будто не понимают по-английски. Нокс отлично знает об этом, и усиливает свою ярость в надежде, что его ругательства станут известны Керенскому и заставят того быть послушнее. Ведь этот сукин сын от страха за свою судьбу помог большевикам сорвать так хорошо начавшийся поход Корнилова на Петроград. И теперь он не спешит сдать эту проклятую столицу немцам, которые задушили бы революцию в ее колыбели. У Нисселя нет столь тонких соображений, но он тоже в бешенстве. Ведь все говорят, что не сегодня завтра большевики свергнут Временное правительство.