23 февраля 1917 г. Четверг. Царская Ставка. Могилёв
23 февраля 1917 г. Четверг. Царская Ставка. Могилёв
23 февраля 1917 г. в 15 часов императорский поезд прибыл в Могилёв. На вокзале Государя встречали: генерал-адъютант М. В. Алексеев, генерал-адъютант Н. И. Иванов, адмирал А. И. Русин, генерал от инфантерии В. Н. Клембовский, генерал-лейтенант П. К. Кондзеровский, генерал-лейтенант А. С. Лукомский, генерал-лейтенант В. Н. Егорьев, генерал от кавалерии А. А. Смагин, протопресвитер о. Георгий Шавельский, губернатор Могилёвской губернии Д. Г. Явленский{577}.
Встречавшие, по свидетельству В. Н. Воейкова, произвели на Государя впечатление людей, чем-то смущённых{578}. Это утверждение дворцового коменданта идёт вразрез с письмом Императора Николая II Императрице от 23 февраля, в котором он писал, что на лице М. В. Алексеева читалось «выражение спокойствия, какого я давно не видал»{579}.
Император отправился в штаб, где имел часовой разговор с М. В. Алексеевым{580}. Это свидетельство из дневниковой записи Государя от 23 февраля снова входит в противоречие с его же письмом Государыне, в котором Император пишет, что они с Алексеевым «хорошо поговорили с полчаса»{581}.
Генерал А. И. Спиридович тоже пишет, что Государь в Могилёве «выслушал небольшой рассказ Алексеева, выглядевшего усталым»{582}.
Судя по камер-фурьерскому журналу, разговор Императора Николая II с М. В. Алексеевым был действительно недолгим: с 3 ч 30 мин до 4 ч 40 мин дня{583}.
Таким образом, судя по продолжительности, да и по дальнейшему распорядку дня, ничего серьёзного в разговоре царя и Алексеева не обсуждалось. «Обычная жизнь Царской Ставки началась», — сообщает генерал Д. Н. Дубенский{584}.
Между тем достаточная непродолжительность встречи Николая II и начальника штаба труднообъяснима. Ведь царь ехал в Ставку срочно и по какому-то важному безотлагательному делу, причём инициатором этой поездки был генерал Алексеев.
Ставка встретила Государя отнюдь не радостно. Старшие чины Ставки открыто говорили: «Чего едет? Сидел бы лучше там! Так спокойно было, когда его тут не было»{585}.
Д. Н. Дубенский свидетельствует, что вечером 23 февраля к нему подходили чины Ставки и утверждали, что в Петрограде ожидаются тревожные дни «из-за недостатка хлеба»{586}.
Происхождение подобной информации у офицеров Ставки непонятно, и, если только её не придумал задним числом сам Дубенский, она лишний раз свидетельствует об их причастности к перевороту.
Ставка накануне приезда Государя была буквально наполнена «предчувствием» катастрофы{587}.
Д. Н. Дубенский утверждал, что уже 23 февраля ему «рисовалась невесёлая перспектива».
Государь по прибытии в Могилёв тоже выглядел встревоженным и напряжённым. Г. Шавельский вспоминал, что «в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больших морщин — лицо как-то сморщилось, точно подсохло»{588}.
Шавельский не скрывал, что, узнав о приезде 23 февраля царя, он «решил через день после его приезда уехать на фронт и там задержаться насколько возможно дольше»{589}.
По всей видимости, Шавельский знал о готовящихся в Ставке каких-то радикальных событиях и поспешил переждать их в более спокойном месте. Хотя, может быть, поездка Шавельского преследовала и совсем иную цель. Ведь уехал Шавельский не на фронт, а в Псков, к генералу Рузскому, причем проследовал он тем самым маршрутом Дно — Псков, тем самым путем, которым через пять дней проследует не допущенный в Петроград поезд Государя.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.