Глава двадцать первая

Глава двадцать первая

На Рыбачий, в Озерко, на катере пришел капитан-лейтенант Сутягин, привез с собой большой пакет с сургучными печатями. После ужина они с Леоновым уселись в дальнем углу землянки на нарах, поставили возле себя керосиновую лампу. Сутягин вскрыл пакет, достал бумаги, карту, лист кальки с вычерченным тушью участком побережья.

— Витя, — разглаживая карту, обратился Сутягин к Леонову, — я привез новое задание отряду.

— Но мы еще не сходили в Пеуро-вуоно.

— Туда наведаетесь попозже. Сейчас решено навестить северное побережье полуострова Варангер, Сан-фьорд.

— Далековато. Это часа три ходу.

— Выходить надо в вечерних сумерках, иначе не успеть обернуться.

— Надо прикинуть, какая будет погода, ветер да еще подсчитать, сколько времени нам понадобится на берегу.

— Часа за два можно управиться.

Офицеры склонились над картой. Сутягин напомнил, что поблизости от места намечаемой высадки в прошлом году сидели группы, но немцы провели широкоохватные облавы. Из ловушки едва вырвались Нистрем и Коровин, но на базу они так и не вернулись. Может, жители что-то знают об их судьбе. Уже более полугода там никого из наших не было. Есть сведения, что на том берегу немцы выставили наблюдательный пост. Если он действительно существует, напасть, захватить пленных и документы.

Сутягин подал Леонову отпечатанный на нескольких листах план-задание на операцию. Леонов стал читать, время от времени поглядывая на карту. Отряду поручалось выйти на задание большей частью своего состава.

— Паша, почему такая срочность этого похода?

— Не срочность, а скрытность. Ты подряд трижды сходил к южному берегу полуострова. Немцы там наверняка усилили наблюдение, добавили охрану. Они, скорее всего, не предполагают, что в эти края мы придем опять, особенно после прошлой неудачи с подлодкой.

Обсудив еще некоторые детали операции, Сутягин собрал все документы в пакет, уложил их в добротный кожаный портфель, сунул его под подушку.

Вышли с Леоновым из землянки на улицу покурить. Небо над головой висело темное, дул легкий ветерок, сыпал мягкий, крупными хлопьями снег. У пирса слегка покачивались торпедные катера. Рядом с ними высились более громоздкие, внушительные, но тоже деревянные, покрашенные в темный цвет. Приплыли они с конвоем из-за океана, название их было непривычным — «хиггинсы». Впервые в операцию разведчиков пойдет один из таких катеров. Приходят они теперь сюда по нескольку штук. Появляются с ними и командиры дивизионов Алексеев и Коршунович — молодые, с академическим образованием офицеры с золотыми погонами на плечах.

Утром пошли к Шабалину. Катерники теперь часто принимали пополнение, у них вместо отряда образовалась бригада, ожидалось, что на Рыбачьем будет постоянно стоять дивизион или два. Для экипажей строили новые землянки, одну оборудовали под штабную, поставили там столы, подтянули линию связи.

Шабалину подали три листа задания, касающиеся морской части: перехода катеров к цели, высадки разведчиков, их съемки и возвращения назад.

Обговорили все детали, решили, кто на каком катере пойдет, кто будет ведущим, как разместить людей и шлюпки.

— Что ж, будем готовиться. Мы пока в те места не ходили, с вашей легкой руки станем осваивать Варангер с открытого моря. — Шабалин, по-онежски окая, пригласил гостей попить чайку.

Перешли за соседний стол, матрос принес большой медный чайник, поставил стаканы с блюдцами, а не привычные эмалированные кружки, большую тарелку с печеньем, банки со сгущенным молоком и кофе.

— Шикарно живете, — подзадорил Сутягин.

— Привыкаем потихоньку, — поскромничал Шабалин. — Надоело людям жить по-походному.

За чаем, как и полагалось, разговор на служебную тему не возобновлялся. В застолье действовал неписаный порядок говорить на свободные темы: о кино, о книгах, о поездках в отпуска — их впервые за войну стали давать. Случалась и флотская «травля»: рассказывали разные морские байки, иногда обсуждались какие-нибудь сенсационные зарубежные сообщения. Застолье, особенно обеденное и ужинное, даже в войну оставалось священным корабельным ритуалом, на который никому не полагалось посягать. Здесь старались говорить на легкие темы, чтобы радовать настроение и не портить аппетит.

— Саня! — Леонов поглядел на сидящего напротив Шабалина через кустистые брови, слегка прикрывающие глаза. Чтобы они не мешали смотреть, он кончики их закручивал вверх, как усы у лихого гусара. А вдобавок Леонов отрастил бороду, она у него густая, широкая, каштановая. — Давай посостязаемся на бороду, у кого она окажется окладистее.

— Нет, Витя, ты, несомненно, выиграешь. Я как-то пришел сюда, а бритву забыл в Долгой. Две недели не брился. Выросло три волосины в четыре ряда. Смех, да и только. Отстриг их каждую по отдельности ножницами.

— Наговариваешь на себя, бреешься ведь через день…

— Престиж берегу.

— Ты теперь командир отряда, у тебя полдюжины катеров в подчинении, народу сколько… Для солидности и борода не помешала бы… Может, попросим у артистов в театре из реквизита, подберем, как у адмирала Макарова, в два клина. — Сутягину захотелось поддержать идею о придании Шабалину солидности.

— Ну если только для фотографии, чтобы после войны показывать. А теперь для чего? Выйдем в море, первой же волной так окатит, что поминай бороду как звали.

Шабалин ростом некрупен, белолиц и русоволос, моложав. Да и натура у него добродушная, не начальственная, распекать подчиненных не в его правилах, голос повышает редко, даже команды его звучат как обыденный разговор. Любимое его словцо «мухобои» прорывалось, когда ему приходилось распоряжаться, чтобы подчиненные поторапливались, не мешкали, вьюном вертелись на швартовке или съемке с якоря. Словцо это с легкой руки Сани пошло гулять среди катерников, почти у всех командиров оно в обиходе, но особенно сочно его произносил Лозовский. Оно у него звучало и как команда, и как нежное обращение к подчиненным, и как грозный окрик, если кто зазевался и может оказаться за бортом или над кем-нибудь нависла погружаемая торпеда…

Почаевничав, разошлись готовиться к походу.

Шабалин решил руководить операцией сам.

На одном катере рядом с его командиром старшим лейтенантом Чепелкиным на мостик втиснулся Шабалин, на верхней палубе разместились Леонов с группой Анатолия Баринова, в кубриках — Сутягин с занятыми на высадке и на съемке тремя переправщиками и радистом.

На «хиггинсе» плыла группа Никандрова, оперативный офицер отряда лейтенант Кокорин, капитан-лейтенант Пасько, три переправщика. На этом же катере находился накачанный воздухом понтон, три запасные шлюпки.

Надувными шлюпками в отряде научились владеть отменно, два месяца чуть не каждый день по нескольку часов ходили на них и в штиль, и в волну, сбрасывались с причала, садились с берега, прыгали в них с борта катера, выбирались с перевернутой шлюпки либо на берег, либо на ее днище. Иногда кое-кому удавалось поставить опрокинутую волной шлюпку обратно на днище. Для этого, плавая в холодной воде в одежде и обуви, надо было обладать недюжинной сноровкой и крепкой мускулатурой.

В девятнадцать часов катера вышли из Большой Волоковой в Варангер-фьорд и повернули на север, в открытое море.

Но с моря надвинулась сплошная снежная стена, из видимости скрылись не только горизонт и небо, но и ближайшие окрестности, поневоле пришлось включить сигнальные огни. Западнее Перс-фьорда, у мыса Хабранесет, снег кружился сплошной стеной. В такую погоду хороший хозяин собаку на волю не выгонит. А где-то невдалеке должен был уже показаться ориентир ко входу в Маккеур-Сан-фьорд. Как только один из катеров отрывался от другого на кабельтов, он пропадал из видимости. Идти ближе было рискованно.

Шабалин приказал сигнальщику написать топовым огнем ведомому, чтобы он ни в коем случае не отставал, шел строго в кильватер по курсу ведущего.

Шабалин и Сутягин, сколько ни старались, берег разглядеть не могли. Приближаться к нему сквозь снежную пелену опасно. Решили идти дальше на запад, по счислению выйти ко входу в Конгс-фьорд, там очень приметный, выступающий далеко в море высокий мыс, по нему сориентироваться, а потом повернуть обратно в Маккеур-Сан-фьорд, найти его по расчету и очертанию берега.

Время склонилось к полуночи, катера четвертый час пробивались на запад сквозь снежный буран. Наконец будто опознали Конгс-фьорд, определились по нему, легли на обратный курс, шли в видимости берега по правому борту. В начале первого справа обозначился вход в фьорд, вошли в него. Минут через пять во внутренней узости фьорда заметили проблески маяка.

Скорость сбавили, перешли на подводный выхлоп, катера легли днищами на волну, форштевни резали воду, отгоняя от себя в стороны округлые усы, но их тут же гасила волна.

Был пик отлива, береговая полоса от воды до снежной кромки метра на три-четыре чернела, наводя темень и на воду. Ночь в фьорде казалась сумрачнее, чем в открытом море. Катера едва видели друг друга.

— Командир, — капитан-лейтенант Пасько, прижавшийся к рубке с правого борта, повернул голову к Серинько, — подойди ближе к головному, чтобы не упустить, когда станут спускать шлюпки.

— Не могу. У меня муфты не в порядке, трудно маневрировать ходом, боюсь столкнуться.

В два часа ночи двенадцатый приблизился к маяку, метрах в пятнадцати-двадцати от берега спустили за борт шлюпки, в них Леонов с группой Баринова отвалил от катера.

С катера Серинько не заметили, как от двенадцатого отошли шлюпки, потому и со спуском понтона и шлюпок замешкались. Двенадцатый подошел к напарнику, и Сутягин в мегафон покричал соседу, чтобы побыстрее поворачивались с высадкой. Катер приблизился к берегу на двадцать минут позже, чем шлюпки с двенадцатого.

Леонов сразу после высадки, не дожидаясь остальных шлюпок, велел троим разведчикам подняться по крутому береговому скосу на верх каменистого кряжа и выяснить обстановку. Вскоре вернулся Алексеев и доложил, что ни жилья, ни людей там нет, все заметено глубоким снегом.

Леонов с группой Баринова пошел по заснеженному береговому склону фьорда в его южную оконечность.

Алексеев снова полез на гранитный увал за товарищами. Они назад не пошли, а по южному крутому срезу, сев на снег, покатились вниз, лавина мигом сбросила их в лощину, они выбрались из снежного завихрения и заспешили догонять Леонова с группой.

На берегу у шлюпок радист Морозов, разведчики Максимов и Дараган ждали группу Никандрова, чтобы повести ее следом за ушедшими.

Леонов видел, что вторая группа почему-то запаздывает. Он послал навстречу ей Сергея Григоращенко, велел поторопить. Сергей подбежал, когда понтон едва ткнулся носом в берег, и передал приказание. Лейтенант Кокорин с частью взвода бегом кинулся к Леонову. Никандров, высадив остальных бойцов своего взвода, вытянул на берег понтон и шлюпки и тоже бросился настигать отряд. Они поравнялись со взводом уже на марше, на ходу. У шлюпок и понтона остались радист Кожаев и переправщик Федор Мошков.

Никакого селения поблизости на берегу не оказалось, хотя на карте и на кальке задания такой поселок значился.

Леонов повел отряд дальше вдоль берега фьорда к югу, а Фатькина, Зубкова, Залевского и Овчаренко послал обратно, приказал им вместе с переправщиками перегнать шлюпки и понтон к катерам. Он все более убеждался, что посадку придется проводить в другом месте.

Головной дозор прошагал уже довольно далеко, но пока не видел ни селения, ни дороги, ни тропки. Остановились, немного постояли, размышляя, что делать. Решили идти вперед. Прошли еще километра полтора. Заметили стоящий на отшибе дом, света в окнах не было, осторожно подошли к нему. На крыльце появился хозяин дома. Это был давно живущий здесь пожилой человек. Он пригласил разведчиков в дом, зажег лампу. Испуг от внезапного ночного появления людей в белых маскировочных халатах прошел, хуторянин немного успокоился, но связно что-либо объяснить не мог.

Леонов приказал командиру взвода Баринову с пятью разведчиками подняться на высокий заснеженный увал и посмотреть, нет ли поблизости селения по другому склону. Возле дома он оставил Агафонова с четырьмя разведчиками, а сам, прихватив одно отделение, пошел вдоль залива дальше к югу, надеясь выйти к какому-нибудь поселку. Кончался четвертый час утра. По расчету времени на операцию отряд давно уже должен был идти морем, возвращаясь в базу. А катера все еще дрейфовали невдалеке от места высадки.

Леонов с отделением прошел по берегу еще с километр. Впереди показалось большое селение, в некоторых домах окна уже светились.

Решили проверить стоящие на отшибе четыре дома.

Лейтенант Кокорин с пулеметчиком Сергеем Бываловым остались на улице настороже, с остальными Леонов пошел к домам. Постучав в дверь первого, разведчики вошли, напугав хозяев своим видом в белых халатах и оружием в руках. Спросили, нет ли немцев. Их не поняли. Извинившись за беспокойство, попросили одного из молодых людей пойти с ними и проводить к соседям. В двух других домах ситуация повторилась: перепуганные хозяева ничего толком объяснить не могли, да и по-немецки никто из них не разговаривал. Еще двое молодых людей пошли провожать разведчиков.

В четвертом горел свет, хозяйка уже хлопотала у плиты. В первый момент она побледнела, засуетилась, но быстро овладела собой.

Алексей Каштанов обратился к ней по-немецки, к счастью, язык она знала.

Из ее ответов прояснилось, что катера зашли в Бос-фьорд, а разведчики сейчас находятся на северной окраине селения с тем же названием. В другом конце поселка, южнее километра на два, на полуостровке, с которого фьорд просматривается до выхода в море, стоит немецкий гарнизон в полсотни солдат, невдалеке зенитная батарея, одно морское орудие, прожектор, у причала два катера-охотника.

Хозяйку дома дополнили соседи. Из этого разговора стало понятным, что разведчики попали не в тот фьорд, оттого так далеко им пришлось добираться до селения. Как немецкие наблюдатели, следящие за фьордом, не заметили вошедшие катера, не видели высадку десантников, объяснить трудно. Снежный буран к утру стих, видимость улучшилась. Скорее всего немцы прозевали визит русских катеров, за войну здесь ни один из них ни разу не был.

Распрощались с хозяевами, извинились за беспокойство, попросили немцам о визите не рассказывать.

Разведчики собрались у первого дома, посигналили на катера, чтобы снимали отряд…

Возвращались шлюпками.

— Паша, мы не туда пришли… Это Бос-фьорд. — Леонов, едва ступил на борт катера, подав Сутягину руку для приветствия, сообщил, как ему казалось, самую важную весть.

— Знаю, Витя. Как только вы высадились, мы отошли к правому берегу и стали в тени скал. Оттуда я увидел второй маяк и понял, что ошиблись…

— У меня сомнение закралось после высадки, когда полезли на сопку. Я ведь десятки раз всматривался в карту, изучал наш маршрут по берегу.

— Пурга спутала нам курс. Когда вернулись обратно от Конгс-фьорда, надо было пройти еще назад. Торопились, вот в спешке и не разобрались.

— Надо немцам свечку поставить, что прозевали нас. Вползли в фьорд, а там орудия, охрана, катера… Даже прожектор не осветил. А мы нашумели порядочно… И катерами, и высадкой. Да и крик был… По берегу пропороли туда и обратно километров восемь. — Леонов все еще дышал часто, фразы прерывал, говорил отрывисто.

— Сейчас кончат крепить шлюпки, будем уходить. Немцы скоро проснутся, уже пять часов утра. — Сутягин пошел к Шабалину и Чепелкину, которые отдавали команды к выходу катеров из Бос-фьорда.

Море встретило сильным северо-восточным ветром, он разгулялся в предутренние часы. Катера трепало как скорлупки, они скрипели, постанывали, зарывались носом в воду, волна катилась по палубе к корме, сливаясь за борта, завихряясь водоворотами у надстроек, торпедных аппаратов, кнехтов, разметывая брызги и пену. Видимость почти не улучшалась, хотя время подходило к шести утра.

Около половины седьмого, когда по правому борту должен был где-то в снежной круговерти оставаться остров Вардё, катера внезапно сблизились бортами на полметра — только случайность спасла от столкновения. Рули быстро переложили, катера разошлись в разные стороны и снова потеряли друг друга из вида.

Двенадцатый ошвартовался в девять утра в Пумманках, через четырнадцать часов после выхода со своей базы. Другого катера не было, хотя он мог по своим техническим данным прийти и раньше.

Ждали час, второй, третий…

Разойдясь на траверзе Вардё с двенадцатым, лейтенант Серинько, чтобы не проскочить к Петсамо, избрал курс почти строго на восток. Волна по-прежнему трепала катер, как щепку, его бросало из стороны в сторону. Он был крупнее двенадцатого, парусность у него больше, оттого клало на борт сильнее.

Когда, как полагал Серинько по счислению, прошли половину входа в Варангер-фьорд, он сбавил ход до двенадцати узлов.

Трехчасовая трепка огромными волнами раскачала кое-где обшивку корпуса, форпик и носовой кубрик стало заливать водой. Нос начал оседать, все более зарываясь в волну, натужнее выбираясь из-под нее. Насосы не справлялись с откачкой.

Из носового кубрика, как только в нем появилась вода, вылезли на верхнюю палубу Агафонов, Смирнов, Колосов, Кокорин, стали черпать и выливать воду.

Чтобы выровнять дифферент, командир задумал сбросить торпеды. Но опытные в морском деле Кокорин, Никандров и Агафонов отговорили его. От сброса торпед катер мог не выровняться, а еще более погрузиться носом, потерять плавучесть, осесть на дно.

На верхней палубе суетились Андрей Залевский, Сергей Воронин и другие разведчики.

Волной сбило с ног стоявшего у рубки пулеметчика, покатило вдоль палубы, но торпедист успел ухватить товарища за лидеролевый костюм и удержать, сорвало принайтовленные лыжи и весла, раскрыло магазин крупнокалиберного пулемета, выкинуло оттуда патроны и все унесло за борт.

Водоотливная магистраль стала захлебываться, а потом остановилась. Вода заполняла катер. Наглухо задраили переднюю и кормовую переборки, командирскую турель. Ход уменьшили до самого малого, шли под одним мотором.

Рассвело. Справа на траверзе завиднелась земля. Решили, что это Рыбачий. Так показывало счисление, да и конфигурация берега казалась знакомой.

В десять утра катер встал на якорь в Вайда-губе. Нос его, принявший в форпик и кубрик пять тонн воды, основательно осел выше ватерлинии, уткнулся в донный ил.

Разведчики помогли товарищам привести катер в порядок, откачать воду, потом сошли на берег.

Обсушились в землянках у артиллеристов береговой батареи, стерегущих вход в Варангер. На следующий день им дали лошадку, запряженную в сани, чтобы перебраться в Большую Волоковую, на свою базу.

Сутягин и Леонов отправились в Полярное докладывать о результатах.

Командующий, выслушав рассказ, сказал:

— Не сокрушайтесь. На войне неудач не избежать. Люди живы, в бой не ввязались, катера вернулись целыми. В Маккеур не попали, зато обстановку по Бос-фьорду прояснили. Не переживайте. Готовьтесь к новым походам и учитесь, отрабатывайте взаимодействие с катерниками.