Глава двадцать первая
Глава двадцать первая
В стойбище Янракенот день проходил не совсем обычно. Во всех ярангах говорили о том, что жена Каменвата «дала слово» и собирается уходить к «верхним людям».
Она уже много дней была больна. На руках и ногах ее были отеки. Лицо выражало безразличие. Какой-то злой дух вселился в ярангу Каменвата, и жизнь стала очень трудной.
Соседи, боясь злых духов, перестали заходить к нему. И только изредка к яранге подходил Айе и оставлял в сенках кусок мяса и немного жира. Сам Каменват никуда не выходил, боясь навлечь беду на сородичей.
Больная старуха хорошо понимала, сколько горя и страданий она причиняет близким ей людям.
«А зачем? Зачем отягощать людям жизнь? Ведь есть же почетная добровольная смерть», — думала старуха.
И это было ясно всем людям стойбища. Все сходились на одном: что старухе, пожалуй, надо уходить к «верхним людям». Но каждый человек — сам хозяин своей жизни. Все ждали, когда старуха сама попросит смерти.
И вот однажды утром, когда Каменват проснулся и стал заправлять светильник, он услышал голос старухи.
— Каменват, — сказала она. — Мне нужно уходить. Время пришло. Пора. Ждать больше нельзя. Еще вчера в мыслях я дала это слово, а теперь говорю языком.
— Может быть, подождешь еще немного? Может быть, злые духи уйдут из нашей яранги и ты не покинешь меня одного? — тихо спросил Каменват.
— Нет, — твердо ответила старуха. — Я много думала вчера. Эту ночь я совсем не спала, готовясь сказать «слово». Теперь я еще раз говорю: пора мне уходить к «верхним людям».
Каменват решил послать за Тыгреной. Алитет также должен присутствовать и помочь «уйти близкому человеку» к «верхним людям».
В тот момент, когда они разговаривали о предстоящем, в сенки вошел человек. Человек кашлянул, давая знать о своем приходе. Давно никто не заходил сюда, а Каменват перестал узнавать пришедшего по шагам и кашлю. Наверное, Айе положил в сенки мясо.
— Айе, не ты ли пришел? Отзовись хоть!
— Нет, не Айе. Пришла Тыгрена.
— Что слышат мои уши? — шепотом обратился Каменват к старухе. — А ты тоже слышала ее голос?
— Да, я слышала. Наверное, сердце сказало Тыгрене о моем большом дне.
Каменват торопливо приподнял шкуру полога, выглянул в сенки и вскрикнул:
— Тыгрена!
— Да, это я пришла, — устало ответила она.
Тыгрена вползла в полог и, увидев обезображенную, больную мать, отшатнулась назад. Она слышала, что мать больна, но никак не ожидала увидеть ее такой.
В пологе воцарилось молчание. Люди были несчастны, и каждый по-своему. Никто из них не решался первым подать голос.
Наконец заговорила мать:
— Ты приехала, Тыгрена. Ты хорошо поступила. Сегодня большой у нас день. Вот ту новую шкуру положи Алитету.
Тыгрена молча покачала головой.
— Алитета здесь нет. Не надо его. Он в Энмакай… Я убежала от него.
Каменват посмотрел на Тыгрену и в большом смятении спросил:
— Что я слышу? Или вселился в мои уши келе? — Каменват говорил низким, расслабленным голосом. — Тыгрена, что теперь будет? Так никогда еще никто не делал из нашего народа. Или злые духи указали тебе эту дорогу бегства? Тебе надо скорей вернуться назад.
— Нет, Каменват, я не вернусь. И мышка имеет сердце, и мышка может разозлиться, — оправдывалась Тыгрена.
— Сколько горя мне! Зачем так много для одного человека?
Больная старуха не стала говорить о поступке дочери. Она уже все равно не успеет предотвратить его. Она думала только о своем слове, данном сегодня утром.
— Люди, торопитесь! Мне пора. Нужно скорей готовиться, чтобы не опоздать! — быстро и взволнованно проговорила старуха.
Сейчас же начались приготовления «к последнему чаю». Моржовый ремень был в хозяйстве. Не хватало лишь оленьего выпоротка, которым нужно обвернуть шею старухи. И самое главное — не было еще одного близкого человека.
Тыгрена подвесила чайник над светильником и вышла из полога.
Она остановилась у наружных дверей яранги. На улице показались люди. Они издали приветствовали ее, но никто близко не подходил к яранге Каменвата.
Заметил Тыгрену и Айе.
— О, какомэй, Тыгрена! — взволнованно сказал он, подойдя к ней.
— Айе, у нас в яранге смертный день. И нет у нас близкого человека, чей голос последний раз услышит моя мать. Только один ты по-прежнему живешь вот здесь у меня. — И она показала на свое сердце.
— Тыгрена, пусть она услышит мой голос, — поспешно сказал Айе.
— У нас нет оленьего выпоротка, чтобы обвернуть шею матери.
— Я сейчас сбегаю. Есть у меня два выпоротка…
— Подожди, Айе! В нашей яранге большое горе.
— Разве наш народ перестал считать за большое счастье, когда человек спешит к «верхним людям»? — удивился Айе.
— Горе для Каменвата, — сказала Тыгрена.
Айе стоял удивленный, ничего не понимая.
— Наверное, в голове моей разум высох? — недоумевающе спросил Айе. Я совсем ничего не могу понять!
— Ночью… я убежала от Алитета, — прошептала Тыгрена.
В стойбище Янракенот все были поражены этой новостью. В каждой яранге, в каждом пологе только и разговаривали о Тыгрене, видя в ее поступке нехорошее предзнаменование. Бегство Тыгрены затмило даже сегодняшнее, такое все же редкое событие, как добровольная смерть, на какую обрекла себя жена Каменвата.
Когда все приготовления были закончены, в пологе начался «последний чай». Здесь было четыре человека: старуха, Каменват, Тыгрена и Айе. Все они сели полукругом, и возбужденная Тыгрена разливала чай. Это был даже не чай, а травка из дальней тундры, которую заваривали в горячей воде еще до прихода на эти берега торговых белолицых людей. И сахар не полагался. Прощальный день должен быть таким, каким был много, много лет назад, когда еще на Чукотской земле не было ни одного таньга.
Старуха сидела в новом меховом керкере[25] и новых камусовых торбазах. Эта одежда была приготовлена давно. Все остальные люди — «неуходящие» были в обычных одеждах: Тыгрена с набедренной повязкой, Каменват и Айе в легких меховых штанах.
Чай пили при полном молчании. Наконец старуха, не допив чай, передала свою кружку Тыгрене и сказала:
— Люди, довольно. Тыгрена, возьми себе мою кружку. Тебе еще долго придется пить чай.
Посуду быстро убрали, и старуха передвинулась на середину полога.
На лице ее было выражение полного равнодушия к окружающим людям, будто она уже находилась в пути, оставив навсегда нелегкую земную жизнь. Она смотрела на близких людей и уже не замечала их. Никто больше не услышал ее голоса. Старуха молча повалилась на оленью шкуру и закрыла глаза.
Тыгрена в слезах обвернула шею матери шкуркой молодого теленка, муж Каменват накинул петлей ремень поверх шкурки, и, когда Айе сел верхом на колени старухи и крепко взял ее руки в свои, придавив их к полу, петля затянулась.
С улицы донесся вой собак. Одна за другой они выли протяжно, нагоняя тоску и отчаяние.
Труп увезли в горы и положили среди камней. Каменват изрезал одежду, чтобы облегчить доступ к трупу зверям и хищным птицам. Тыгрена оставила здесь же чайную чашку с блюдцем, иголку и немного неток, скрученных из оленьих жил.
На склоне горы показалась упряжка сильных собак. Это в погоню за Тыгреной мчался Алитет.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.