5.2.16. Поиски коммунистической элитой новой идеологии. Новая версия советско-русского национализма

Несмотря на высылку за границу и посадку в тюрьму тысяч диссидентов, КГБ не мог торжествовать победу. Сам Андропов в узком кругу признался, что в Советском Союзе – сотни тысяч людей, которые либо действуют, либо готовы (при подходящих обстоятельствах) действовать против советской власти. В одном 1975 г. КГБ раскрыл свыше 1800 антисоветских групп и организаций, провел 68 тысяч «профилактических бесед» с политически неблагонадежными гражданами (из дневника А. С. Черняева, 3 января 1976 г.).

Особенно мощным становилось движение русских националистов. Несмотря на то, что пропаганда русского шовинизма со времен Сталина присутствовала в арсенале партийно-государственной власти, коммунисты всегда давили спонтанные проявления любого национализма, в том числе и русского. Если движение еврейских националистов было небольшим, сплоченным и громко заявлявшим о себе, русское движение было крайне широким, неоднородным и (за исключением Солженицына и единичных диссидентов) существующим в «скрытом» виде – т. е. его сторонники вели двойную жизнь русских патриотов и советских конформистов.

В движение русских патриотов входили православные верующие, сторонники российской монархии, поклонники философа, этнографа и историка Льва Николаевича Гумилева (сына Анны Ахматовой и поэта Николая Гумилева), любители русской старины, сторонники сохранения церквей и других памятников русской культуры (ВООПИК – Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры). Движение поддерживали, не выступая открыто в оппозиции к советскому режиму, многие деятели культуры. Среди них были художник Илья Сергеевич Глазунов, академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, кинорежиссер Никита Михалков, писатели-«деревенщики» Сергей Залыгин, Виктор Астафьев, Василий Белов, Владимир Солоухин, историки архитектуры Савелий Ямщиков, Кира Рожнова и Петр Ревякин. Большинство из них были возмущены разрушением России в годы коммунистической диктатуры и в той или иной форме стремились послужить делу национального возрождения. Одни писали книги, другие собирали молодежные группы для реставрации часовен и церквей, сохранившихся в глухих углах Каргополья и Обонежья, на берегах Водлы и Белого моря.

Внутри широкого движения, однако, были также антисемиты, русисты-сталинисты, сторонники «Великой России» как военно-промышленной империи. К последним, к примеру, относились писатели и журналисты, группировавшиеся вокруг журналов «Молодая гвардия» и «Наш современник», а также их многочисленные покровители в отделах ЦК, в армии и КГБ. Такой национализм мог со временем помочь режиму сбросить обветшавшие коммунистические одежды и переодеться в национальный костюм, мало что меняя в персональном составе властвующего слоя и в его владении национальными ресурсами России.

Между «темным» и «светлым» в русском национальном движении не было и не могло быть четкого водораздела. Тяжелой дилеммой для русских патриотов был вопрос: какую Россию нужно любить и строить? можно ли построить новую Россию на основе СССР? Многие русские националисты справедливо обвиняли коммунистическую идеологию и тех, кто ей служил, в разрушении русской культуры и общества. Но порой те же самые люди выступали идеологами нетерпимости, проповедовавшими, ради «великой России», авторитаризм, насилие и ненависть к «инородцам», были «ушиблены» еврейским вопросом.

Новому поколению советского партаппарата понятна была русская националистическая идеология, построенная на старых коммунистических принципах борьбы с врагами, ненависти, пусть теперь не классовой, а этнической, главенства ценности народа и особенно державы, над личностью и ее свободой. Это была несколько трансформированная версия «советского патриотизма» эпохи Сталина или в редакции 1936-го, или в редакции 1946 г. Настоящий же русский патриотизм, направленный не против кого-то и вовсе не на величье державы за счет народа, а на духовное, культурное и гражданское становление и развитие русского человека, патриотизм, скорее, Белого движения, а не Сталина и Жданова, такой патриотизм был непонятен и опасен идеологам из ЦК КПСС и 5-го управления КГБ. Особенно опасен был для коммунистической власти русский патриотизм, чётко разделяющий Россию и большевицкий режим, утверждающий, что большевики поработили Россию и продолжают властвовать над ней в своих, а не в национальных интересах.

Именно такой, не советский, а русский патриотизм, открытый к иным народам и имеющий главным объектом любви человека, а не пространство и силу войска, исповедовали многие русские люди в Зарубежье. Сторонником этого патриотизма был и Александр Солженицын. Но в народе он воспринимался в 1970–1980-е гг. с большим трудом. Сказывались полвека советского воспитания. Русское общество, давно лишенное христианской подпитки, оказывалось нравственно глубоко больным и политически весьма нетерпимым.

Свидетельство очевидца

Протоиерей Александр Шмеман записывает в свой дневник: «Дима Григорьев, в Вашингтоне, рассказывает о России, куда он часто ездит. То же самое, животный национализм, животный антисемитизм. Всегда – мы, наше… Или же уж тогда – хула и самооплевание. Но вот и каемся мы «лучше всех». «Духовное возрождение», «очищение страданием» и т. д. А на деле то, что ползёт «оттуда» – непомерно жутко. И иногда, признаюсь, слушая рассказы… об их «приходских собраниях» о воплях вроде: «Там, где дело касается народа, касается нашей русскости, кончаются любовь и терпение…»… хочется проститься со всем этим «вечным расставанием»». – Запись 10 апреля 1978 г.

«Рассказы Л. [жены – Ульяны] о России, о Москве, Ленинграде, прогулках, поездках, церквах… И то самое – и у неё, и у меня – чувство. Близость, кровная близость России нам, и одновременно, ужас от неё…» – Запись 8 апреля 1982 г. – Прот. Александр Шмеман. Дневники, 1973–1983. М., 2005. С. 424; 627.

Возрождение русского самосознания и, в частности, крайних форм национализма противоположных политических тенденций (антисоветского и просоветского) проявлялось не только неоформленно и индивидуально, но порой принимало и организованные формы. Так, в 1964 г. в Ленинграде под руководством Игоря Огурцова был создан Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа. Воспитанные на советской романтике подпольной революционной борьбы, но при этом отвергавшие безбожный большевизм, создатели Союза поставили своей целью подготовку восстания против коммунистического режима ради установления «истинного народовластия», построенного на принципах христианской демократии. Свои положительные идеалы Союз черпал в наследии русских славянофилов, особенно в творчестве Алексея Хомякова, Ивана Аксакова, Юрия Самарина и Константина Леонтьева. В 1967 г. члены Социал-христианского союза были арестованы и осуждены на различные сроки заключения. В 1970-е гг. идеи Союза получили распространение в выходившем под редакцией Владимира Осипова самиздатском журнале «Вече» (1971–1974 гг.).

В 1978 г. сложилась патриотически ориентированная группа «Витязи», объявившая своей задачей помощь в подготовке празднования 600-летия битвы на Куликовом поле. В 1980 г. группа самораспустилась, но многие ее члены объединились в общество «Память», близко сотрудничавшее с ВООПИК. Многие предполагали, что «Память» создана по инициативе КГБ для контроля над всё усиливающимся русским национализмом. Первоначально «Память» вела работу преимущественно историко-культурного и природозащитного характера – посещение мест, связанных с историческими событиями прошлого, проведение вечеров памяти тех или иных лиц и событий отечественной истории, организация кампаний против поворота северных рек. В 1984 г., когда в деятельности общества «Память» стал принимать участие его будущий лидер Дмитрий Васильев, это общество приобрело характерное политическое лицо, главными чертами которого стали навязчивый антисемитизм («Протоколы Сионских мудрецов» использовались в качестве текста, обличающего «жидомасонский заговор» против России) и противопоставление «жидовствующего» Ленина «русскому патриоту» Сталину, якобы совершившему в 1930-е гг. в СССР антисионистский переворот. «Память», апогей деятельности которой приходится на 1987 г., впоследствии раскололась на ряд конкурирующих друг с другом групп, став родоначальницей целого спектра русских националистических движений неосталинистского толка в послекоммунистической России.

Настроение «Белого патриотизма» также пробивалось в русском национальном самосознании. Знаменитый поэт и бард Булат Окуджава уже в 1957 г. посвятил Евгению Евтушенко «Сентиментальный марш», который заканчивался более чем двусмысленными, хотя внешне и вполне комсомольскими словами: «Я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской, и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». Почему «молча», почему не снимая будёновок? Так смотрят на убитого врага, а не на товарища. Намек многие поняли. Через четверть века писатель Владимир Солоухин посвящает Белому движению несколько горячих строф и, главное, связывает с ним свою судьбу:

В людей вселяя тень надежды,

Наперевес неся штыки,

В почти сияющих одеждах

Шли Белой гвардии полки.

А пулеметы их косили

И кровь хлестала как вода.

Я мог погибнуть за Россию,

Но не было меня тогда…

Стихотворение кончалось словами – «не надо слёз, не надо грусти – сегодня очередь моя». Ленинградский бард, в прошлом советский офицер-подводник Кирилл Ривель был еще откровенней и связывал своего лирического героя с Белым делом накрепко – «В те года роковые, в перехлестье судеб, / когда мы – за Россию, а они – за совдеп». «На столетье бы раньше, ах что ж Ты, Господь, не спешил, / мне бы встретиться с пулей в рядах отступавших дроздовцев, / навсегда упокоясь в одной из безвестных могил». Белый патриотизм, несмотря на все старания и коммунистического официоза, и нового русского казенного – «от КГБ» – национализма, шаг за шагом овладевал вновь сердцами людей.

Среди русских историков крепло убеждение в необходимости создания новой отечественной истории XX века. Не истории государства или режима, но истории народа. Профессор исторического факультета МГУ Сергей Сергеевич Дмитриев записывал в свой дневник 13 марта 1985 г.: «Идет дело к концу XX века. Нашего века, детьми и современниками которого мы состоим. Пора, снова пора, как после декабря 1825 г., пришла пора, потребность назрела постигать, может и писать историю русского народа в XX веке. Написано много историй СССР, историй КПСС и ВКП (б). И будут такие истории писаться. Нужна история народа за этот век, его судеб, его жизни. Не история государства, не история партии. Народа на своей исторической земле и в диаспоре. Народа, каким он был и есть в XX веке до 1917 г. и после 1917 г. Народа как целого, как единства, в России и в мире за пределами России… Не пропал же, не исчез, не стерт русский народ и в наше время…» – Из дневников Сергея Сергеевича Дмитриева / Под ред. Р. Г. Эймонтовой // М.: Отечественная история, 2000. № 6. С. 151).

Литература:

А. Б. Зубов. Третий русский национализм // Знамя. М., 1993. № 1.

Н. Митрохин. Русская партия. Движение русских националистов в СССР 1953–1985. М.: Новое литературное обозрение, 2003.

G. Hosking. Rulers and victims. The Russians in the Soviet Union. Cambridge, MA: Harvard University Press, 2006.

Y. M. Brudny. Reinventing Russia. Russian Nationalism and the Soviet State, 1953–1991. Cambridge (Mass.): Harvard university press, 1998.

Le rouge et le noir. Extr?me droit et nationalisme en Russie / Sous la direction de Marl?ne Laruelle. Paris: CNRS ?ditions, 2007.