ВАРВАРСКИЙ ЗАПАД МЕЖДУ КОМПРОМИССОМ И СОПРОТИВЛЕНИЕМ
Невзгоды эпохи отвоевания Италии
Если верить официальной пропаганде, византийские армии вернули Италии, жившей под остготским игом, свободу и процветание. Имперский закон 554 г. возвращал сенаторскому классу все прежние привилегии, как бы затем, чтобы превратить остготское владычество в постыдное отклонение, которое законное власть поспешила пресечь. Императорское послание имело тем больший резонанс, что его ретранслировал римский апостолический престол, обладателей которого отныне систематически выбирал император.
Простые италийцы, вероятно, смотрели на вещи иначе. Прежде всего, в составе завоевательных войск оказалось очень мало римлян, поскольку по обычаям поздней античности императорская армия состояла по преимуществу из наемников-варваров. А гунны Велизария и мавры Нарсеса не выказывали никакого уважения к той Италии, которую восстановили и украсили остготы. В 536 г. взятие Неаполя имперцами закончилось всеобщим грабежом, сопровождаемым неслыханной резней.
Византийские армии принесли в Италию не только войну, но и болезнь. После почти тысячелетнего отсутствия в Средиземноморье вернулась чума. Появившись в 541 г. в Египте, в следующем году она опустошила Константинополь и Малую Азию, а потом, в 543 г., достигла Запада, принесенная солдатами-завоевателями. В сочетании с готской войной и общим падением рождаемости воздействие «Юстиниановой чумы» на демографическую ситуацию в Италии оказалось значительным. По оценкам, Рим в ходе готской войны потерял минимум треть жителей, а к концу VI в. его население едва достигало 30 тысяч. К тому же эта болезнь более чем на век стала в Средиземноморье эндемической и в конечном счете подорвала торговые связи.
Войны Юстиниана нарушили и социальное равновесие. Сенаторский класс понес некоторые потери в войне, но прежде всего большинство римских аристократов предпочло бежать из разоренной Италии; они обосновались в Константинополе, откуда уже никогда не вернутся. Другие сенаторы, как Кассиодор, которые верно служили остготам, оставили государственные дела и удалились в сельские монастыри. Римский сенат, блистательный и влиятельный при Теодорихе Великом, к окончанию отвоевательных войн Юстиниана практически исчез. Гражданская власть в Италии перешла в руки класса чиновников, назначаемых Византией для управления новой провинцией. Италийцы недолюбливали этих новых пришельцев, подозревая в коррумпированности и нерадении; несомненно, этим людям не хватало прежде всего средств для деятельности, потому что у империи отныне были более насущные заботы, чем хорошо управлять завоеванными территориями. Постепенно местное население утратило доверие к чиновникам и обратилось к крупным собственникам или даже к церкви, чтобы найти удовлетворение своих потребностей в помощи, правосудии и военной защите.
«Три главы»
Помимо обыкновенных бедствий войны и бича чумы, отвоевание Юстиниана принесло на Запад своеобразное зло — спор о «Трех главах». Этот богословский спор был уже довольно запутанным, когда в середине VI в. пришел на Запад; когда поколение спустя с его последствиями придется столкнуться Брунгильде, он станет неразрешимым.
В центре дебатов стоял вопрос о природе Христа. Евангелия утверждали, что Иисус был одновременно человеком и Богом, но не уточняли, как функционировало это сочетание. Уже в IV в. по этому вопросу было выдвинуто две противоположных концепции. Александрийская богословская школа учила, что до Воплощения существовали человеческое тело Марии и божественная субстанция Сына. Но потом в лице Иисуса произошло их слияние. Таким образом, можно говорить только о единственной природе Христа, и эта теория была названа «монофизитской». Напротив, Антиохийская школа поддерживала «диофизитство», утверждая, что человек и Бог сосуществовали в лице Христа, не смешиваясь. Египтяне обвиняли антиохийцев, что те проповедуют двух Христов, человека и Бога. Последние им отвечали: монофизитство толкает к выводу, что Христос в реальности не был человеком. Но долгое время никто не произносил слово «ересь», и оппоненты оставались настолько учтивыми, насколько это было возможно для богословов из соперничающих лагерей.
Спор обострился, когда на патриарший престол Константинополя в 428 г. взошел убежденный диофизит Несторий. Египетские епископы, опасаясь, что антиохийцы подорвут их влияние, обвинили его в распространении еретических тезисов. В ситуации борьбы группировок, которым император с трудом пытался навязать свой арбитраж, Несторий был осужден в Эфесе в 431 г. Третьим вселенским собором.
К вопросу вернулись несколько позже, когда константинопольский монах Евтихий стал отстаивать радикальное монофизитство вопреки авторитету нового патриарха Флавиана и при поддержке египтян и особ, близких к императору Феодосию II. В Византии политика, фракционность в церкви и регионализмы всегда образовали взрывоопасную смесь, детонатором для которой служили богословские споры. Тем не менее не следует недооценивать искренность большинства их участников. Полемика между Несторием и Евтихием поставила вопрос об идентичности Искупителя, и многие христиане действительно жаждали понять природу божества, которому они поклонялись. Но когда церковники для решения вопроса о природе Христа начали дубасить друг друга, государство забеспокоилось.
В 451 г. император Маркиан (450–457) попытался уладить конфликт, созвав в Халкидоне собор, который впоследствии признали Четвертым вселенским. Вероучение, которое там было принято — по императорскому приказу, — должно было примирить спорщиков: признавалось существование двух разных природ Христа при утверждении, что обе этих природы полностью сотрудничают друг с другом. Таким образом, Христос-человек не имел воли, отличной от воли Христа-Бога. Иисус вполне принадлежал к роду человеческому, но при этом не был затронут грехом. Попутно предали анафеме Нестория и Евтихия, предложив примириться всем их ученикам. Ради этого собор стыдливо закрыл глаза на возможную причастность всех умеренных несториан и некоторых не очень рьяных монофизитов к ереси.
Однако Халкидона было недостаточно для преодоления всех разногласий. В частности, оставалась группа непримиримых монофизитов, обвинявших Четвертый собор в том, что его решения запятнаны несторианством. Нельзя недооценивать влиятельность этого течения, особенно в Египте и Константинополе, где у него было много сторонников. Сменявшие друг друга императоры пытались разрешить кризис, предлагая новые компромиссы. Так, Зенон (474–491) обнародовал в 482 г. текст «Энотикон», побуждавший забыть Халкидонский собор, не осуждая открыто его положений. Однако это решение отверг Рим, и между Востоком и Западом возник раскол, закончившийся, лишь когда Юстин I (518–527) в 519 г. согласился вернуться на халкидонские позиции. Конечно, было трудно примирить между собой византийцев, избежав недовольства Запада, где уровень богословия был, конечно, ниже, но не настолько, чтобы там приняли что угодно.
Взойдя на императорский трон в 527 г., Юстиниан получил в наследство конфликт вековой давности, и подданные ждали от него как от наместника Бога на земле, чтобы он высказал свое мнение о природе Христа. Некоторое время Юстиниану удавалось поддерживать спокойствие, выражая собственную приверженность халкидонским позициям и позволяя жене, императрице Феодоре, открыто проявлять симпатии к монофизитам. Но поиск общего решения выглядел как никогда необходимым. А ведь Юстиниан обнаружил, что монофизиты, не слишком жалуя халкидонское вероучение, особую ненависть выражали к трем богословам V в. — Феодору Мопсуестийскому, Феодориту Кирскому и Иве Эдесскому, обвиняя их в крипто-несторианстве. Подборка текстов этих авторов, известная под названием «Три главы», ходила по рукам в заинтересованных кругах и вызывала бурные споры.
В 544 г. Юстиниан счел возможным удовлетворить монофизитскую партию, не ставя под угрозу халкидонский компромисс. Для этого он решил осудить «Три главы» по закону. Однако обвиняемые богословы не были наказаны при жизни отцами Халкидонского собора. И византийские христиане задались вопросом: допустимо ли предавать анафеме людей, умерших в мирных отношениях с церковью?
Юстиниан отмел эти сомнения и потребовал, чтобы осуждение «Трех глав» подписали все видные епископы. Среди последних был и обладатель римского престола, ставший после отвоевания византийским подданным. Но папа Вигилий (537–555) отказался одобрить текст, который ему предъявили. Чтобы вынудить его подчиниться, Юстиниан в 545 г. велел арестовать его и под сильной охраной доставить в Константинополь. В течение долгих лет, которые длилось это изгнание, папа артачился, уступал, брал свои слова обратно и в конце концов написал тексты настолько противоречивые, что в них можно было вычитать что угодно. Юстиниан счел, что этого достаточно для созыва нового собора в Константинополе в 553 г., который осудил «Три главы» и которому византийцы немедленно приписали вселенский характер.
Вигилий умер на обратном пути, и его преемником император назначил Пелагия I (556–561). Этот новый папа получил задание объяснить все дело христианам Запада и добиться, чтобы они одобрили уточненную ортодоксию. Последнее было непросто для того, кто ничего не знал об изощренных византийских дебатах. Ведь с чем для западноевропейца ассоциировался спор о «Трех главах»? Самый заметный аспект последнего состоял в том, что папа был арестован императором и под нажимом вынужден уступить в догматическом вопросе. К тому же решения Константинопольского собора 553 г., хоть и украшенного именованием Пятого вселенского, кое в чем существенно отличались от решений Четвертого собора — Халкидонского. Вот что вполне могло встревожить умы, даже если никто толком не понимал богословской проблемы, поднятой в текстах Феодора Мопсуестийского, Феодорита Кирского и Ивы Эдесского.
Поэтому Пелагию I было очень трудно добиться, чтобы его поняли. Короли и епископы меровингской Галлии сообщили Риму о своей озабоченности, христианская Африка анафемствовала покойного папу Вигилия, а католики Испании отказались признавать Пятый собор. В самой Италии некоторые епископы воспользовались случаем, чтобы отвергнуть власть Рима и создать независимую церковь, подчиненную только власти митрополита Аквилейского; этот «раскол трех глав» продлится до конца VII в.
Помимо своих доктринальных аспектов, кризис, начатый Константинопольским собором, в сжатом виде вполне наглядно иллюстрирует растущий разрыв между римским Востоком и варварским Западом. Для Византии почти не стоял вопрос, стоит ли навязывать всему миру теологический компромисс, мало кому интересный, кроме ее подданных, поскольку лозунг защиты ортодоксии позволял басилевсу бороться со всеми отклонениями, где бы они ни происходили. Но в глазах варварских государей дело о «Трех главах» очень напоминало попытку императора вмешаться в чужие дела: ведь франкские и вестготские короли хотели, чтобы к ним относились уже не как к временным управителям римских провинций, а как к властителям настоящих независимых государств. По какому праву Юстиниан сеет раздор в их королевствах своими темными догматическими вопросами? Западных епископов это дело тоже шокировало. На их взгляд, выяснять, что ортодоксально и что нет, полагалось исключительно духовенству, и вмешательство мирянина, хоть бы и императора, в догматические материи казалось им недопустимым.
В общей сложности судьба Италии, разоренной так называемыми освободителями, опустошенной чумой и расколотой из-за непонятной схизмы, служила плохой рекламой делу византийцев. В понтификат Иоанна III (561–574) жители Рима отправили императору письмо, чтобы заявить ему, «что они предпочли бы лучше служить готам, чем грекам»{44}. Не стоит переоценивать то, что было не более чем провокацией для подкрепления жалобы на фискальные поборы полководца Нарсеса. Тем не менее многим западноевропейцам понравилась политическая модель варварских королевств. Действительно, слабость государства казалась терпимой, если ее сопровождали фискальная умеренность, религиозный мир и большая местная автономия. Разрыв с античностью и империей в сознании как у римлян, так и у германцев еще далеко не произошел, но отвоевание Юстиниана скорее отдалило Восток и Запад Средиземноморья друг от друга, чем сблизило их.
Вестготская Испания
На этом беспокойном Западе около 550 г. и родилась Брунгильда — в семье вестготских аристократов, живших на Юге Испании.
Внешне Пиренейский полуостров еще мало затронуло победоносное возвращение римского могущества. Однако имперской дипломатии вестготы были обязаны потерей своего королевства в Аквитании. После гибели их короля Алариха II в 507 г. они отошли на Месету и воссоздали государство с центром в Толедо. Корона тогда перешла к сыну Алариха И, Амалариху, но поскольку он был еще очень юн, его дед Теодорих Великий взял на себя длительное регентство. Главной заботой короля Италии была защита нового вестготского государства от франкской угрозы. С этой целью он в Галлии на территории вокруг Нарбонна, Нима и Каркассона образовал вестготскую провинцию, названную Септиманией. Этот регион получил сильные гарнизоны, перекрывавшие франкским захватчикам доступ к римской дороге вдоль берега Средиземного моря, которая позволяла достичь Испании.
Со смертью Теодориха в 526 г. Амаларих стал самостоятельным правителем, по-прежнему ведя дипломатию в очень остготском духе. Прежде всего новый король попытался отвести франкскую угрозу, женившись на дочери Хлодвига, Хродехильде II. Этого брака было недостаточно, чтобы остановить Меровингов, которые регулярно вторгались в Септиманию и иногда доходили даже до Испании. Попытавшись противостоять одному из таких набегов, Амаларих в 531 г. погиб. В его лице исчез последний представитель рода Балтов, претендовавшего на то, что ему принадлежала королевская власть у вестготов с незапамятных времен, а по-настоящему восходившего самое раннее к тому Теодориху I, который в 451 г. победил Аттилу на Каталаунских полях.
Утрата династической преемственности погрузила вестготское королевство в междоусобную войну. Первым, кто вышел победителем из схватки, был некий Тевдис (531–548), остгот, которого Теодорих Великий когда-то назначил опекуном Амалариха. Новый король посвятил себя в основном тому, чтобы укрепить королевство вестготов в его испанских рамках. Законы, которые он издавал, отражают явное римское влияние{45}, что позволяет предположить: он хотел содействовать сближению между испано-римлянами и варварами. Кстати, этой политике способствовал личный выбор короля, женившегося на богатой наследнице из сенаторского класса{46}. Также, оставаясь арианином, Тевдис оказывал широкое покровительство католическим епископам. Постепенно в Испании началось создание новой национальной идентичности. Король Тевдис поспешил также защитить границы этого нового государства, отбив несколько франкских набегов на Памплону и Сарагосу{47}. Еще он упростил вестготам овладение Югом полуострова, полностью захватив провинцию Бетика.
Стабилизация королевства побудила вестготов вновь искать свое место в средиземноморской дипломатии и снова войти в контакт с византийцами, который повлечет для них роковые последствия. А ведь с тех пор, как император Анастасий в 507 г. поддержал франков, готы не доверяли империи. Поэтому у них было искушение принять предложение о союзе, сделанное в 533 г. королем вандалов Гелимером, который искал поддержки, чтобы отразить натиск армии Юстиниана. Тем не менее король Тевдис предпочел отказать, поскольку положение вандальской Африки выглядело безнадежным{48}. Дальнейшие события подтвердили его правоту. Однако, когда имперцы заняли крепость Сеуту, охранявшую южный берег Гибралтара, византийское отвоевание начало беспокоить вестготов{49}. Нет ли у Юстиниана видов на Испанию? Тевдис предпочел ударить первым, отправив военную экспедицию, чтобы захватить Сеуту и обеспечить себе эффективный контроль над входом в пролив{50}.[5] Империя не отреагировала, но отношения остались напряженными.
Однако вестготские короли могли тратить силы в чужих землях крайне экономно, поскольку им требовалось немало сил, чтобы удерживать собственный трон. Так, в 548 г. Тевдис был убит заговорщиками, а его преемник Теудегизел сумел продержаться немногим более года, прежде чем его постигла та же судьба. Королевской власти в свою очередь добился некий Агила, но всеобщей поддержки не получил. Похоже, католические испано-римляне упрекали его в некотором пренебрежении к местам отправления их культа. К тому же новый король, вероятно, запретил проведение соборов. По этой или по иной причине Кордова решила отпасть от короны. Пытаясь вернуть город, Агила потерпел тяжелое поражение и потерял на поле боя как сына, так и казну.
В Испании трения между римлянами и варварами сами по себе были незначительными по сравнению с борьбой группировок вестготской аристократии. Так, отойдя в Мериду, король Агила в 550 или 551 г. узнал о восстании некоего Атанагильда, который выдвинул притязания на трон и вовлек в свой мятеж город Севилью{51}.[6] Однако этому человеку не хватало средств для успеха узурпации. Не найдя поддержки в Испании, Атанагильд решился просить финансовой и военной помощи у Византии. Этот призыв не мог не прельстить императора Юстиниана, потому что предоставлял идеальный повод для высадки войск в Испании. Действительно, Византия могла, как в Африке, сослаться на «преследования» католиков в оправдание своего вмешательства, и, как в Италии, ее армии воспользовались междоусобной войной местных варваров, чтобы совершить отвоевание.
Итак, в 552 г. имперские войска высадились на испанском побережье и заняли прибрежную полосу между Картахеной и Малагой вместе с несколькими укрепленными пунктами в глубине материка. Как всегда, первыми, кто пострадал от отвоевания, были римские сенаторы. Так, во время оккупации Картахены некий Севериан был вынужден бежать вглубь материка; в свое время его сын, Исидор Севильский, станет последним из отцов церкви{52}. Что касается вестготов из регулярной армии, они не смогли сдержать наступления византийцев и возложили ответственность за эту неудачу на своего короля. В 554 г. Агила был убит собственными солдатами, и вместо него они возвели на трон Атанагильда.
Атанагильд — король, нелюбимый испанскими хронистами, как древними, так и новыми. Все упрекают его в том, что к уже сотрясавшей страну междоусобной войне он подключил императора, уступил земли византийцам и пожертвовал вестготской честью ради совершения жалкого государственного переворота. Исидор Севильский, хоть и не любил Агилу, о его преемнике Атанагильде высказался очень сурово: по его словам, это был tyrannus, то есть «узурпатор», скорее захвативший королевскую власть, чем получивший ее.
На самом деле о личности Атанагильда мы знаем мало. О его роде или начале карьеры неизвестно вообще ничего. Известно только, что до вступления на престол он женился на некой Гоисвинте, пользовавшейся у вестготов большим авторитетом. Иногда говорят, что она имела родственные связи с королевской династией Балтов, но старинные авторы несомненно не забыли бы упомянуть о таком родстве, если бы оно было очевидным. По существу Атанагильд и Гоисвинта остались бы нам совершенно неведомы, если бы они не были родителями двух дочерей: старшей, которую звали Галсвинта, и младшей по имени Брунгильда.