ПОСЛЕ СВАДЬБЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Утренний дар

По обычаю фактическое совершение брака должно было произойти в ту же ночь. Современники не замедлили описать эту сцену, потому что следующим утром был сделан значимый жест, который связывал не сердца или тела, а имущество. Как любая новобрачная в варварском мире, Брунгильда получила от мужа morgengabe, то есть буквально «утренний дар», как уплату за девственность{148}. В зависимости от социального положения мужа природа и общая стоимость предоставлявшихся благ могли существенно различаться, но в любом случае жена получала их в полную собственность. Действительно, утренний дар мог составлять значительную часть наследства, остававшегося жене, если она овдовеет. Поэтому отчуждать такой капитал не стоило, и предусмотрительные жены с годами пополняли его за счет сбережений, которые делались благодаря доходу от собственных владений или новым щедротам мужа{149}.

Чтобы показать свое богатство и важность, которую он придает браку с вестготской принцессой, Сигиберт не поскупился. Утренний дар Брунгильды, насколько можно выяснить его содержание, представлял собой комплект, каждый элемент которого имел одновременно собственную ценность и символическое значение.

Первым подарком, который, вероятно, получила Брунгильда, было кольцо с печатью, где были вырезаны ее имя и титул королевы. Это позволяло ей запечатывать письма, которые она будет писать, и документы общественного или частного значения, которые будут составляться по ее указанию. Кольцо Брунгильды не сохранилось, но найдено кольцо королевы Арегунды, супруги Хлотаря I и тетки Сигиберта I. Поскольку этот предмет был ее личной собственностью и важным знаком ее ранга, эта королева взяла его с собой в могилу в Сен-Дени{150}.[23]

Кольцо с печатью было ценным, но скромным символом, имевшим смысл только для небольшого меньшинства грамотных людей в королевстве. Поэтому, чтобы демонстрировать свое королевское могущество во всех обстоятельствах и любому из подданных, Брунгильда получила украшения и королевские одежды, шитые золотом[24]. Предметы, найденные в гробнице Арегунды, умершей около 570–580 гг.{151}, несомненно дают лучшее представление о том, как могла выглядеть королева во времена свадьбы Брунгильды. На теле эта дама носила тонкую шерстяную рубашку, короткое платье из фиолетового шелка, стянутое позолоченным кожаным поясом, и чулки с подвязками, скрепленными серебряными застежками. Поверх этих нижних одежд она надевала красную шелковую тунику, открытую спереди, которая на плечах и талии крепилась массивными золотыми фибулами, служащими оправой для гранатов. Рукава туники расшивались шелковой лентой, на которой чрезвычайно тонкой золотой нитью был вышит ряд розеток. На ногах королева носила кожаные сапожки, украшенные гарнитурами резного серебра, а на голове — длинное атласное покрывало, крепившееся на висках двумя массивными золотыми заколками. Она щеголяла также перламутровыми серьгами и продолговатой брошью, украшенной гранатами. Спасаться от холода ей позволял широкий красный шерстяной плащ{152}.

Мы в этих тяжеловесных украшениях не видим никакого чрезмерного кокетства. Жене следовало быть изысканной прежде всего затем, чтобы подтверждать процветание и могущество мужа, считавшего нужным показывать гостям свое «одушевленное сокровище»{153}, как он мог бы предлагать им полюбоваться своими мечами или конской сбруей. К тому же одеваться сообразно рангу было важно и для самой дамы. Когда сравнительно недавно королева Радегунда появилась на пиру в простых одеждах, демонстрируя христианское смирение, нашлись злые языки, чтобы спросить у ее мужа, короля Хлотаря I, не женился ли он на монашке{154}. Брунгильда всегда старалась, чтобы ее вид не позволял усомниться в ее королевском достоинстве.

Помимо нарядов, Брунгильда получила также мебель и столовые приборы: основой для собрания драгоценной посуды, которое королева упоминает в завещании, несомненно стали ее багаж и подарки Сигиберта. В самом деле, посуда, как и украшения, должна была служить показателем социального статуса владельца: во время действа по преимуществу представительского, каким был пир, королева должна была иметь возможность демонстрировать прекраснейший стол во всем королевстве.

Некоторые из этих драгоценностей могли иметь престижное происхождение, собственную историю, которую хозяйка рассказывала гостям, любующимся сверкающей посудой. Франки, как и вестготы, обожали большие блюда с рисунком, называемые миссориями (missoria), какие римские императоры некогда дарили отличившимся союзникам. В детстве Брунгильда могла видеть в Толедо огромный золотой диск весом в пятьсот фунтов, который патриций Аэций в 451 г. преподнес королю Торисмунду в благодарность за помощь в сражении на Каталаунских полях{155}. В новом франкском отечестве королеве принадлежал предмет того же рода — диск из чистого серебра весом 37 фунтов со знаменитым изображением Энея, греческой надписью и именем, написанным латинскими буквами: THORSOMODUS. Неизвестно, что это был за человек — имя которого похоже на вестготское — и за какой подвиг он когда-то получил столь славную награду[25]. Но Брунгильда могла гордиться этим героическим сувениром, который, возможно, был связан с прошлым ее собственной семьи.

В лучших семьях утренний дар включал в свой состав и монеты. Кошелек, который дарили новобрачной, не всегда был туго набит, ведь деньги на Западе стали редкостью. Однако от королевы ожидали, что она сможет приобрести себе экзотические изделия византийского производства, купить верность аристократии или дать подаяние церквам. Для всего это требовались дорогостоящие золотые монеты, которые Меровинги чеканили лишь в ничтожных количествах. Так что Брунгильда получила некоторое количество ценных монет, запас которых впоследствии постаралась пополнить. В 575 г. кошель королевы уже содержал более двух тысяч золотых солидов{156}.[26]

Украшения, ценная одежда, посуда и монеты обычно хранились вместе, в одном сундуке или в одной комнате. В совокупности они составляли «сокровищницу», запас богатств и символов, который копили или при необходимости раздавали, но прежде всего регулярно демонстрировали и никогда не допускали, чтобы он исчез совсем. Через восемь лет после свадьбы сокровищница Брунгильды состояла из пяти тяжелых узлов. Каждый из них с трудом поднимало два человека, и их общая стоимость составляла приблизительно семь с половиной тысяч-солидов{157}.[27]

Поскольку человек, у которого не было земли, ни во что не ставился, утренний дар Брунгильды включал в себя и земельные владения, выбранные Сигибертом среди доменов фиска. Площадь первоначального дара королеве известна плохо. Завещание епископа Ромнульфа показывает, что Брунгильда получила земли в области Реймса; позже она обменяла их на владения в Меце{158}. Грамота Сигиберта III, к сожалению, дошедшая до нас в сильно искаженном виде, упоминает виллу под названием Трибон близ Кёльна, якобы составлявшую часть «фиска королевы Брунгильды»{159}.[28] Во времена составления этой грамоты, в 640-х гг., в этом домене издавна жили готы{160}; может быть, в них надо видеть потомков вестготских поселенцев, которые входили в состав «багажа» принцессы и которых она разместила в этих местах.

Как бы то ни было, фискальные домены, переданные Сигибертом супруге, вероятно, отражают географию его владений: в 566 г. треугольник, вершинами которого были Реймс, Кёльн и Мец, заключал в себе основную часть территории Австразии. Впрочем, по мере завоеваний король старался пополнять земельный капитал жены, присоединяя к нему земли, символически очень значимые. Когда он наложил руку на Сент, королева получила виллу под названием Сивириак, входившую в паг, центром которого был этот город{161}. Одна грамота Теодоберта II также показывает, что Брунгильда приобрела владения в области Суассона, которые позже завещала аббатству святого Медарда{162}. Кроме того, интерес, который королева всегда проявляла к Туру, похоже, показывает, что у нее были владения и в Турской области.

Разбросанности земельной вотчины, преподнесенной Брунгильде, удивляться не приходится. В раннем средневековье настоящим признаком принадлежности к элите было не обладание обширным доменом в качестве единственного держателя, а, напротив, контроль над многочисленными разрозненными землями. Это разнородное скопление доменов ограничивало сферу влияния, но оно же позволяло контактировать с местным населением: обмен землями, сдача в аренду, передача в управление или возбуждение процесса с соседями — все это были средства, при помощи которых можно было взять под контроль региональные элиты, используя дружеские привязанности, союзы, взаимную неприязнь или ненависть. И Брунгильда вскоре мастерски усвоила правила этой игры.

Земельная вотчина, предоставленная Сигибертом, конечно, позволяла молодой королеве претендовать на финансовую самостоятельность. Тем самым она могла обеспечивать себе пропитание, пополнять гардероб и кормить слуг. Денежные средства, получаемые от продажи излишков, давали ей также возможность финансировать более дорогостоящие операции, например, контроль над спорными епископскими выборами или убийство неугодного человека. Тем не менее Брунгильда пока не могла вести самостоятельную политику. В самом деле, Сигиберт постарался не включить в утренний дар никакого имущества, связанного с отправлением публичной власти. Лишь редкие меровингские короли осмеливались сделать жене такой неимоверно роскошный подарок, как передача «в собственность» целого города. Ведь в таком случае королева могла назначать там чиновников и взимать прямые и косвенные налоги, то есть вести себя там как настоящий государь. Хильперик, брат Сигиберта, предпринял такой опыт и потом кусал себе пальцы.

Несмотря на это ограничение, Брунгильда на следующий день после свадьбы уже располагала значительным достоянием, куда входили земли, ценные предметы и доходы. Несомненно, она была не столь наивна, чтобы полагать, что Сигиберт полностью отказался от этих благ. Богатство королевы было не более чем приложением к власти короля, которое можно легко отобрать. В варварском мире уступка утреннего дара в полное владение обычно представляла собой всего лишь юридическую фикцию, потому что фактически муж держал имущество жены под контролем. Даже если мужчина умирал, его кровные родственники считали, что сохраняют права на имущество, которое он передал жене. Так, Брунгильда имела возможность встретиться с вдовой Хильдеберта I, Вультроготой, сокровища которой конфисковал ее деверь Хлотарь I[29]. Даже когда королевская семья давала вдове возможность пользоваться ее утренним даром, последняя хорошо понимала, что не вправе вновь выйти замуж без разрешения: действительно, рано или поздно какой-нибудь меровингский принц, брат или кузен покойного, предлагал ей выйти за него, и тем самым переданное ранее имущество оставалось под контролем родни мужского пола.

Пока что утренний дар вкупе с личным имуществом, которое Брунгильда привезла из Испании, обеспечивал молодой королеве изрядное состояние. Тем не менее, чтобы обладать могуществом в меровингской Галлии, богатства было недостаточно. Чтобы располагать настоящей властью, быть по-настоящему уверенным в своей безопасности, следовало иметь в подчинении группу «верных», которые преданы тебе лично и служат твоим интересам. В 566 г. Брунгильда могла рассчитывать лишь на нескольких вестготов, сопровождавших ее в Австразию. Поскольку до наступления феодальной эпохи связь, соединяющая двух людей, не передавалась третьему, Сигиберт не мог отдать жене никого из служивших ему «верных». Брунгильда должна была научиться создавать клиентелу из тех, кто ей обязан.

Для этого могла оказаться полезной масса земельных владений, которыми она располагала. Действительно, наличие у королевы земель оправдывало необходимость назначения главных управителей: «майордома королевы» для заведования доходами и снабжением, «референдария королевы», который бы составлял официальные документы, «коннетабля королевы», отвечающего за ее табуны, не считая множества управляющих, которые ведали бы каждым из доменов. Функции этих слуг, как и высших королевских чиновников, находившихся при особе короля, балансировали между чисто домашней службой и отправлением публичных должностей. Так или иначе, эти люди были близки к власти, и во дворце меровингской королевы, как и во дворце короля, похоже, находились все социальные лифты. А ведь по обычаю монархине дозволялось лично выбирать слуг. Поспособствовав карьере некоторых честолюбцев, щедро вознаграждаемых, Брунгильда могла тем самым положить начало набору собственных «верных». Но этого, конечно, было недостаточно, и она всю жизнь находилась в поиске клиентелы — инструмента власти, которого ей недоставало.

Обращение

После вручения утреннего дара королевская чета могла бы зажить обычной жизнью, если бы Сигиберт не пожелал получить все возможные преимущества от того события, каким стал его семейный союз с дочерью Атанагильда. Несколько изменив направленность «благочестия», которое король и прежде афишировал в качестве заметной черты своей политики, он обратился к молодой супруге с мольбой отвергнуть арианскую ересь и обратиться в католическую веру. Независимо от результата такой просьбы она добавляла Сигиберту популярности. Ведь епископы могли только восхититься усердием, какое король Австразии прилагает во имя триумфа истинной веры.

По обычаям того времени Брунгильда могла бы и отказать в обращении. Два поколения тому назад бургундская принцесса Хродехильда осталась католичкой, став женой язычника Хлодвига. Через несколько лет франкская принцесса Ингунда, выйдя за вестготского принца-еретика, тоже откажется обращаться в арианство.

Но в 566 г. в почти целиком католической Галлии Брунгильда могла понять, что влечет за собой религиозная принадлежность. Даже если бы отказ стать католичкой не обязательно повлек развод, он стал бы для нее политическим самоубийством. В самом деле, ни один галльский епископ не согласился бы иметь дело с закоренелой еретичкой, а при невозможности сблизиться с этими могущественными людьми королева была бы обречена на роль простой производительницы потомства. Поэтому Брунгильда спешно предпочла согласиться на принятие веры, которую предложил муж. Это был выбор власти, и это был ее первый официальный акт.

Поступок, который попросили совершить Брунгильду, значительным, конечно, не был. Помимо одного догматического пункта расхождения, довольно темного для непосвященных, у католической и арианской церквей были одни и те же верования, одни и те же таинства и почти одна и та же литургия. Лишь немногие богословы умели различать обе конфессии, и даже столь блестящий ум, как Ницетий Трирский, совсем запутался, когда попытался провести четкое различие между ними{163}. За исключением Хильдеберта I и Хильперика, похоже, немного разбиравшихся в спорах о Троице, меровингские короли этой проблемой не интересовались, для них были важны только ее дипломатические последствия. В практическом плане католическая церковь признавала крещение детей, совершаемое арианами. То есть, чтобы обратиться в никейскую веру, еретику достаточно было отречься от положений Ария, принять миропомазание, то есть помазание лба святым маслом (миром), и поучаствовать в католическом богослужении. Именно на этот ритуал, скромный и ни в коем мере не унизительный, и согласилась Брунгильда. Трон Австразии, конечно, стоил мессы. И в течение последующих пятидесяти лет никто не поставил под сомнение безупречную ортодоксальность королевы.

Обращение из арианства в католичество представляло собой жест, в религиозном отношении, возможно, незначительный, но очень важный в политическом. Действительно, тем самым юная вестготская принцесса сделала жест доброй воли по отношению к принимающему ее народу. Сигиберт этому обрадовался и призвал ко двору Фортуната для сочинения по такому случаю нового стиха. Низкое качество этого произведения, написанного в спешке и с использованием затасканных приемов, несомненно объясняется стремительным развитием событий. Не испытывая вдохновения, Фортунат довольствовался тем, что воспроизвел основные элементы эпиталамы: он описал Сигиберта доблестным и милосердным, Брунгильду — «прекрасной, скромной, достойной, рассудительной, благочестивой, великодушной и доброй, в высшей степени наделенной умом, красотой, благородством»{164}. Теперь радовало и то, что королева была католичкой. Поэт ее поздравил в нескольких словах, но главные похвалы адресовал королю, добившемуся этого успеха.

Ведь Брунгильда в 566 г. была женой Сигиберта Австразийского. И не более того. У нее не было никакой реальной власти, помимо возможности ежедневно общаться с государем; но то же могла сказать о себе самая ничтожная королевская фаворитка. Ее состояние может показаться солидным, но его использование было обусловлено ее статусом супруги. Ей недоставало «верных», союзников и социальных знаний, какими благодаря происхождению обладала обычная франкская аристократка. В меровингском мире, где настоящее могущество состояло в том, чтобы обеспечить собственную безопасность, Брунгильда пока была бы неспособна выжить, если бы Сигиберт внезапно умер или бросил ее.