СОСРЕДОТОЧЕНИЕ НА БУРГУНДИИ (602–610)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Разрыв между Бургундией и Австразией

События 602–604 гг. были последними, которые были отмечены единой волей, определявшей политику королей Австразии и Бургундии. Потом пути обоих Teilreiche разошлись. Совершеннолетие королей, нажим со стороны местных аристократий и растущая роль Билихильды, молодой супруги Теодоберта II, привели к тому, что десятилетнее единство исчезло. Когда — неизвестно, но контроль над Австразией Брунгильда утратила. Фредегар предлагает назидательную версию этого эпизода, отнеся его к 599 г.:

В этом году австразийцы изгнали Брунгильду. Один бедняк встретил ее, совсем одну, близ Арси, в Шампани. Согласно ее желанию он отвел ее к Теодориху [II]. Теодорих принял свою бабку Брунгильду с удовольствием и осыпал ее почестями. Что касается бедняка, то в награду по ходатайству Брунгильды он получил епископство Оксерское{744}.

Увы, в этом рассказе все нелепо. Дата неправдоподобна, поскольку папские письма показывают, что в 601 г. Брунгильда еще была хозяйкой обоих королевств{745}. Образ старой королевы, бедной и скитающейся, вероятно, очень романтичен, но абсурден: мы знаем, что Брунгильда сохранила свою казну и личное имущество, в том числе земли, которыми владела в Австразии. Что касается образа честного крестьянина, вознагражденного за добрый поступок епископским саном, — такое едва ли возможно. Человек, упомянутый в этой побасенке Фредегара, — на самом деле Дезидерий Оксерский, о котором известно, что он был блестящим аристократом из Каора{746}. Поскольку этот город принадлежал лично королеве, Дезидерий несомненно был клиентом Брунгильды. Наделение же его чертами выходца из низов, вероятно, было лишь неуклюжей попыткой очернить его память.

Коль скоро этот рассказ хрониста надо отвергнуть, придется признать, что о настоящих причинах разрыва между Австразией и Бургундией мало что известно. Датировать это событие можно на основе набора писем, отправленных Григорием Великим в Галлию в ноябре 602 г. В самом деле, папа писал Брунгильде так, как будто она все еще правила от имени обоих внуков{747}, но странным образом забыл адресовать хоть слово Теодоберту II, притом что похвалил Теодориха II за почтительность, которую тот сохранил по отношению к бабке{748}. В конце 602 г. Рим знал, что королева сосредоточилась на Бургундии, даже если разрыв с Австразией официально еще и не произошел. Плоды этого разрыва созревали, надо полагать, медленно. Первые напряжения стали ощущаться только в 604 г., и то объяснить их трудно. Только к 605 г. оба внука Брунгильды действительно поссорились, а еще через пять лет случилось настоящее столкновение.

Упрочение нового положения (602–605)

Удалось ли Брунгильде сохранить власть в Бургундии, в то время как возраст Теодориха II уже не позволял ей претендовать на регентство? Данные, которые приводит Фредегар, немногочисленны, а их датировка настолько точна, что вызывает некоторые подозрения.

Однако при чтении «Хроники» все кажется очевидным: Брунгильда якобы взяла королевство под контроль, сыграв на слабости характера Теодориха II и воспользовавшись поддержкой, которую ей оказала сестра последнего, принцесса Теоделана{749}. На самом деле ход событий, вероятно, был сложней. Так, к сосредоточению на Бургундии после 602 г. королева, похоже, готовилась заранее. С 593 г. она особо активно завязывала контакты с епископатом этого региона. Кроме того, Teilreich Бургундия в том виде, какой он приобрел после раздела 596 г., включил Сентонж, Шампань и Эльзас, то есть земли, где Брунгильда имела много «верных» и точек опоры. Все сенаторы и самые просвещенные люди, которых она знала, отныне проживали в этом регионе. На Юге находились и местности, которыми она владела лично, получив по наследству в качестве утреннего дара Галсвинты или в дар от короля Реккареда. Короче говоря, Брунгильда располагала лучшими козырями, чтобы царствовать над Бургундией, чем когда-либо для власти над Австразией. Этим, возможно, объясняется ее постепенный уход из восточного королевства.

Личные качества Теодориха II известны плохо. К моменту разделения обоих Teilreiche королю было всего лет пятнадцать. Отец отдал его на воспитание в Эльзас, и он был слабо знаком с долиной Роны, служившей центром его новой территории. К тому же рядом с ним никогда не было законной супруги, чтобы дать ему совет. В таком безбрачии все единодушно обвиняли Брунгильду, опасавшуюся появления королевы-соперницы.

Тем не менее Теодорих II не был лишен достоинств. В одном из редких приступов искренности или симпатии Фредегар признает, что тот выказал «компетентность» (utilitas){750}, a именно в военной сфере. Кроме того, было известно, что он отличается определенным личным благочестием{751}. Может быть, еще важней для подданных было то, что он не жалел сил ради продолжения меровингской династии. В 602 г. он стал отцом юного Сигиберта II, а в 603 г. одна из его наложниц произвела на свет нового сына, которого назвали Хильдебертом в честь королевского отца. В следующем году одна дама, у которой бывал Теодорих II, тоже родила мальчика, которого назвали Корб. Судя по такому имени, в котором не было ничего меровингского, никто как будто не предполагал, что его носитель когда-либо поднимется на трон. Возможно, двор не был уверен в его родстве с королем. Зато если бы оба старших сына умерли, франки могли бы кстати вспомнить, что латинское corbus означает «ворон», по-старофранкски chramn. A ведь имя Храмн было королевским меровингским именем, которое встречалось само по себе или как часть сложных имен, вроде Guntchramn (Гунтрамн). Ономастические игры давали возможность проводить изощренную династическую стратегию.

Таким образом, пара, осуществлявшая власть в Бургундии, взаимно дополняла друг друга: Теодорих II обеспечивал функции воина и производителя, тогда как его бабка взяла на себя управление и дипломатию. Это была форма сотрудничества, превосходно работавшая при Хильдеберте II. Однако когда вестготские дипломаты в начале VII в. упоминали руководителей Бургундии, они говорили «королева Брунгильда и король Теодорих»{752}. Видимо, в Толедо прекрасно знали, кто в королевстве занимает первое место.

Таким образом, Брунгильда, опираясь на доверие короля и на многочисленных «верных» из высшей администрации, не испытывала никаких трудностей в сохранении контроля над бургундским дворцом. Для управления им она назначила майордома по имени Бертоальд, которого Фредегар считал «франком по рождению»{753}.[151] Значило ли это, что он происходил из Австразии, или он просто не желал разделять бургундоманию окружающей его элиты из долины Роны? Во всяком случае, этот человек оставил по себе превосходную память у подчиненных.

Компетентных высших чиновников еще должно было хватать. Брунгильда пользовалась их услугами, чтобы сохранять прямое налогообложение во всем королевстве. Известно, в частности, что в 604 г. Бертоальд был отправлен проводить ревизию податных списков в города на южном берегу Сены. Однако система налогов становилась все более непопулярной; Фредегар даже утверждает, что Брунгильда поручила Бертоальду эту миссию в надежде, что местное население его убьет{754}. Действительно, во франкской истории многие агенты королевского фиска расстались с жизнью из-за чрезмерного рвения{755}. Даже латинский термин exactio («взимание налогов») начал приобретать новый и явственно уничижительный смысл, который он сохранил во французском языке [exaction — поборы, лихоимство].

Если податные негодовали на приказы дворца, то централизаторская политика Брунгильды начала раздражать и магнатов периферийных областей. Главный очаг недовольства находился в Заюрском герцогстве. Этот округ, включавший в себя добрую часть современной Швейцарии, был для Teilreich'a Бургундии стратегически важной территорией. Располагаясь на границе Италии, Баварии и Аламаннии, он служил военной маркой, и Меровинги крайне нуждались в верности его населения. На их несчастье, здесь с давних пор сохранились сепаратисты, жившие близ памятных мест народа бургундов, и главным из этих мест был монастырь святого Маврикия в Агоне. Там покоился прах короля Сигизмунда, убитого Меровингами в 524 г. Монахи его почитали как мученика, и это немало говорит о том, какую любовь они питали к франкам{756}. Некоторые местные аристократы претендовали и на то, что в их жилах течет королевская кровь{757}: в самом деле, последний король бургундов Годомар III в 534 г. загадочно исчез, и это давало возможность для спекуляций насчет выживания королевского рода. Короче говоря, заюрцы ждали лишь повода, чтобы провозгласить независимость.

В царствование Гунтрамна этот регион оставался спокойным — может быть, потому, что Заюрская Бургундия жила под постоянной угрозой извне. Сюда часто устраивали набеги лангобарды, а в 574 г. им даже удалось разграбить святилище в Агоне{758}. В то время местное население предпочитало забыть ностальгию по временам бургундов, поскольку меровингские армии обеспечивали ему относительную безопасность. Однако с 590-х гг. благодаря ловкой дипломатии Брунгильды с лангобардской угрозой было покончено. С исчезновением опасностей возрождается тяга к независимости.

Брунгильда предпринимала все новые инициативы, чтобы не допустить отпадения. Похожа, она даже сделала виллу Орб в нынешнем кантоне Во королевским дворцом. Возможно, организация этого дворца была поручена ее внучке, принцессе Теоделане, чтобы обеспечить постоянное присутствие меровингской династии в регионе[152].

Большего эффекта она добилась, путая представления заюрцев об идентифицирующих маркерах. Так, близ Женевы находилась могила мученика Виктора, прах которого покоился в церкви, возведенной королевой «исторических» бургундов Седелевбой, кузиной короля Сигизмунда. Виктор был малоизвестным святым; однако говорили, что он служил в легендарном Фиванском легионе, как и святой Маврикий, которого почитали монахи в Агоне. Поэтому его можно было считать покровителем бургундов и Заюрской Бургундии. А ведь в 602 г. Теодорих II при активной поддержке общества принял участие в торжественном извлечении мощей Виктора{759} и к тому же признал за местной церковью владение землями, оставленными в наследство Варнахарием, прежним майордомом бургундского дворца. Этим жестом внук Брунгильды выказал почтение к местным святыням. Он также вернул одному местному аристократу владения, конфискованные, видимо, дворцом. Но с тех пор никто бы не разобрал, кому благоволит святой Виктор — сторонникам бургундской независимости или франкским королям Бургундии.

Во вторую очередь надо было добиться безупречной верности правителя округа Заюрская Бургундия, который мог носить титулы как «герцога», так и «патриция». В 604 г. Брунгильда назначила на эту должность некоего Протадия, «римлянина», то есть представителя сенаторской знати из долины Роны. Этот человек прежде занимал по преимуществу дворцовые должности. Назначая на этот пост его, Брунгильда порывала с прежней практикой, состоявшей в том, чтобы назначать герцогом Заюрской Бургундии магната — уроженца этой области, приблизительно как Меровинги предпочитали назначать Агилольфингов герцогами Баварии. Еще через полвека Фредегар содрогался от гнева, описывая эту сцену. Чтобы объяснить неожиданный фавор Протадия, хронист заявил, что тот был любовником Брунгильды{760}.

На самом деле меровингские короли сохраняли право выбирать чиновников у себя в королевстве как и где им было угодно, невзирая на географическое происхождение. Это была прерогатива государей, существовавшая с древних времен, и отказались они от нее только в 614 г.{761} Нравится это Фредегару или нет, назначение Протадия в 604 г. было законным. Более того, это был благоразумный поступок. Меровинги имели все основания не доверять магнатам, пытавшимся добиться публичных должностей в регионах, где уже имели вес как крупные землевладельцы. Разве не возникало угрозы, что последние приобретут слишком много власти, особенно в таких отдаленных зонах, как Заюрская Бургундия? Назначение Протадия было возвратом к государственному подходу, проводить который становилось все труднее, а не поощрением фаворита. Доселе никто, даже худшие враги, никогда не выражал сомнений в добродетельности Брунгильды, и трудно представить, чтобы прабабка в возрасте за пятьдесят — по понятиям VII в. старуха — вдруг поддалась необузданным страстям. Выдвигая такое обвинение, Фредегар прежде всего пытался польстить уязвленному самолюбию своих читателей 660-х гг.: уж если герцогом Заюрской Бургундии был назначен чужак, значит, дело было нечисто.

Возврат к войне трех королевств (605–608)?

Судя по этим нескольким признакам — ив немалой степени подключив воображение, — можно предположить, что Брунгильде некоторое время удавалось сохранять власть над Бургундией. Этот успешный контроль объясняется также ее позицией по отношению к монашеству и епископам, о которой вскоре пойдет речь.

Тем не менее большая политика королевы пострадала от возобновления войны между Teilreiche. Так, в ноябре 605 г. Бургундии пришлось отражать новое нападение Хлотаря II на Орлеан и Париж. Под Этампом в самый разгар зимы произошло сражение. Брунгильда в нем одержала победу, и ей даже удалось захватить в плен Меровея, сына Хлотаря II{762}. Вскоре этот юный принц скончался — то ли с ним расправились, то ли он умер в плену от болезни. Тем не менее победа при Этампе оказалось горькой, потому что в бою погиб майордом Бургундии Бертоальд.

Фредегар прославил память Бертоальда, утверждая, что майордом предложил своему нейстрийскому коллеге Ландериху своеобразный поединок, чтобы избежать столкновения армий{763}. Со стороны Бертоальда это, конечно, был красивый жест, рассчитанный на то, чтобы его прошлое мытаря забыли. Однако если считать, что этот анекдот случился в реальности, в нем можно усмотреть упадок старинной дисциплины. Ведь главнокомандующий, будь он каким угодно героем, все-таки должен был подчиняться приказам из дворца, а не искать полюбовного соглашения с противником. Как тонко подметил Доминик Бартелеми, появление «рыцарской» морали было прежде всего признаком слабости государства{764}. А ведь историки уже начинают догадываться, что в те времена, в начале VII в., магнаты не раз вступали в переговоры с целью спасти друг друга во время конфликтов между разными Teilreiche. Меровинги ничего не выгадывали от этой солидарности знатных воинов, которая несколько смягчала публичное насилие, но прежде всего ограничивала их власть государей.

Брунгильду ход войны 605 г. должен был обеспокоить и по другой причине. Впервые за двадцать лет нападение нейстрийцев не укрепило союзных отношений между Австразией и Бургундией. В самом деле, когда Теодорих II попросил у брата помощи, чтобы отбросить вражеские войска, Теодоберт II согласился, но выполнять обещанное не спешил. А когда он наконец вступил в контакт с Хлотарем II под Компьенем, он начал переговоры о сепаратном мире. И австразийская армия вернулась без боя, но, вероятно, не упустив возможности пограбить Иль-де-Франс. Подобная позиция грозила подорвать основы договора 600 г., до сих пор сдерживавшего Нейстрию{765}.

Тем не менее победа 605 г. принесла Брунгильде некоторое удовлетворение, позволив вернуть Париж, куда мог торжественно вступить Теодорих II. Показаться в старинной столице Хлодвига по-прежнему было престижным, даже если перспективы воссоединения Regnum Francorum все более отдалялись{766}. Однако никто не задерживался в этом городе, ради которого Меровинги всегда терзали друг друга, но который редко приносил удачу тому, кто им владел.

По возвращении из похода Брунгильда занялась вопросом, кто может заменить Бертоальда. На пост майордома она назначила Протадия, своего мнимого любовника. Фредегар этого человека определенно не любит. Он придает ему черты ставленника королевы, готового ей служить во всем и, как и она, склонного сохранять тяжелые и анахроничные налоги. Протадий также якобы пытался принижать магнатов, возможно, в пользу элиты специалистов{767}. В глазах хрониста 660-х гг. это было очень дурно, но едва ли это слишком понравилось бы и Григорию Турскому. Знать всегда опасалась чьего-то слишком быстрого социального подъема, особенно когда такой подъем служил укреплению государства.

Протадий, наделенный решительно всеми пороками, якобы еще и стремился развязать братоубийственную войну с Австразией. Оказывается, Брунгильда убедила Теодориха II в необходимости этого конфликта, сообщив ему, что Теодоберт II — сын не Хильдеберта II, а садовника{768}. Пусть нас не вводит в заблуждение эта сплетня в изложении Фредегара. Известно, что в монастырях, которым покровительствовала Брунгильда, последняя велела благочестиво хранить память о королеве Файлевбе, своей вернейшей союзнице в конце 580-х гг.[153] С чего бы ей вдруг обвинять покойную невестку в неверности и представлять внука незаконнорожденным? Это было бы слишком на руку Хлотарю II.

Если опять-таки верить Фредегару, Теодорих II в 605 г. объявил войну брату, и его армия смогла прорваться до самого дворца в Керси, близ Нуайона. Там, когда вот-вот должно было начаться сражение, бургундские магнаты якобы попросили короля заключить мир. Один Протадий был против, что якобы вызвало гнев Унцелена, герцога Аламаннии, и Вульфа, видимо, нового патриция Заюрской Бургундии. Эти двое объединили усилия и прикончили майордома. Тогда якобы и был подписан мир между Бургундией и Австразией, вопреки воле короля Теодориха II и его бабки{769}.

Насколько этот рассказ достоин доверия? Несомненно мало. Довольно трудно представить, чтобы близ Нуайона в бургундской армии, идущей на Австразию, оказался Унцелен, герцог аламаннов. Зато известно, что франкские короли часто встречались меж собой, чтобы разрешить конфликты между своими Teilreiche; эта практика была известна даже византийским хронистам. Предполагаемую встречу во дворце Керси между Теодорихом II и Теодобертом II скорей следует трактовать как общее собрание, проведенное в присутствии лейдов обоих королевств по образцу совещания в Андело; до войны, вероятно, дело еще не дошло.

Если предположить, что Фредегар располагал какими-то сведениями, исключающими полную недостоверность его рассказа, значит, во время дипломатической встречи с королем Австразии в 605 г. планы Брунгильды мог расстроить дворцовый переворот такого же рода, какой в 583 г. положил конец регентству Эгидия. Магнаты сговорились поставить молодого короля под свой контроль, и в ходе осуществления их замыслов Протадий погиб. Однако не исключено, что Протадия убрали по решению дворца, чтобы повысить популярность последнего или оправдать перемену политики.

Так или иначе, Брунгильда не утратила власти, и новый майордом Клавдий так же ей повиновался{770}. О последнем Фредегар сохранил память как о человеке столь же тучном, сколь и осторожном, об искусном грамотее, успешно пытавшемся дружить со всеми. Создается впечатление, что это вылитый Гогон, но, может быть, такие черты были характерны для большей части романофильской элиты. Чтобы избежать судьбы предшественника, Клавдий сумел приобрести репутацию человека «сдержанного»{771}, как сказано у Фредегара, то есть, видимо, он не слишком старался сохранять прямое налогообложение и умел действовать в интересах одновременно как знати, так и государства.

При его правлении Брунгильда якобы свела счеты с убийцами Протадия. В 607 г. она якобы расправилась с патрицием Вульфом, в то время как герцога Унцелена изувечили и лишили владений{772}. Но опять-таки это лишь слова Фредегара. Хотя в устранении знатной клики для нас не может быть ничего удивительного.

В 607 г. у Теодориха II родился еще один сын. Ребенок был назван Меровеем, и бургундский дворец неожиданно выбрал ему крестным отцом Хлотаря II{773}. Видимо, Брунгильда переняла «политику качелей», которая так удавалась королю Гунтрамну. Не сумев во время собрания 605 г. восстановить связи с Австразией, она примирилась с Нейстрией, забыв старые ссоры. В таком случае это был особо сильный жест: два года назад Хлотарь II потерял ребенка по имени Меровей в войне с бургундскими армиями; в 607 г. Теодорих II предложил ему «духовного сына», носящего то же имя. Можно ли найти лучший залог для восстановления мира?

Австразию этот союз встревожил. Известно, что Билихильда, жена Теодоберта II, вела регулярную переписку с Брунгильдой, пытаясь восстановить нормальные отношения. В прошлом королевы часто выступали посредницами, но Фредегара эта женская дипломатия шокировала, и он приписал Теодоберту II слабость ума (simplicitas), чтобы объяснить видное место, занимаемое супругой{774}. В 608 г. обе королевы совместно решили созвать общее собрание для выработки условий прочного мира в Regnum Francorum. Это собрание должно было произойти в Вогезах, на границе обоих королевств, но замысел не удался, видимо, из-за интриг австразийских магнатов{775}.

Брак Теодориха II

В то время как франкские Teilreiche как будто сумели договориться меж собой, из прежнего оцепенения понемногу стала выходить и международная дипломатия. Так, в 607 г. бургундский дворец начал переговоры о союзе с вестготами, следствием чего стала идея сочетать браком Теодориха II с дочерью короля Виттериха, носившей имя Эрменберга. Но Фредегар заявляет, что ничего не удалось из-за Брунгильды, побудившей внука присвоить приданое, не осуществив брака, а потом, в 608 г., отослать невесту обратно в Испанию{776}.

Опять же воздержимся от того, чтобы доверять видимости. Хронист пытается убедить нас, что Брунгильда пыталась расстроить брак внука с иностранной принцессой, тогда как все, наоборот, наводит на мысль, что она и была автором этого плана. Заключение франко-вестготского союза всегда было одной из главных задач дочери Атанагильда. К тому же среди послов, отправленных в Испанию, числится епископ Аридий Лионский, о котором известно, что он был одним из лучших союзников королевы в Бургундии{777}. Видимо, Брунгильда чувствовала себя достаточно сильной, чтобы стерпеть прибытие во дворец молодой королевы и при надобности противодействовать ей.

Далее, разрыв с Эрменбергой мог быть связан не обязательно с гнусной домашней сварой — более вероятно, что на него пошли с учетом развития ситуации в Испании. Действительно, позиция Виттериха в Толедо была шаткой. Хоть король и обратился в католичество, его презирали за прежнюю активность в качестве арианина. К тому же некоторые подданные не прощали ему убийства Лиувы II, последнего наследника династии Леовигильда{778}. Возможно, в конце 600-х гг. в бургундском дворце поняли, что союз с этим государем, ненавистным своему народу, не так выгоден, как казалось с первого взгляда. Поскольку брак между Теодорихом II и Эрменбергой не осуществился, это позволяло выжидать, как повернутся события, сохраняя возможность почетного развода. Когда Брунгильда сочла, что будущее короля вестготов безнадежно, она могла пойти на разрыв.

Однако Фредегар утверждает, что Виттерих попытался отомстить за поруганную честь, собрав против Бургундии коалицию народов. С этой целью он якобы отправил послов к Хлотарю II в Нейстрию, к Теодоберту II в Австразию и к лангобардам короля Агилульфа. Но Брунгильда и Теодорих II отнеслись к этой угрозе с презрением{779}. Если вся эта история — не вымысел Фредегара в чистом виде, такое отсутствие реакции можно понять. К тому времени Хлотарь II и Агилульф были союзниками Брунгильды; к тому же Виттериха сковывало присутствие в Испании византийцев, и проводить операции за собственными границами он не мог.

Во всяком случае, у Брунгильды в Толедо были надежные источники информации. Действительно, в 610 г. Виттериха свергли. Вместо него на вестготский трон поднялся некий Годомар, и, даже если он сохранил какие-то планы союза с Теодобертом II, то быстро отправил послов к королеве Бургундии, чтобы заручиться ее дружбой{780}.

* * *

Остановимся пока на этом 610 г., когда, казалось, для Брунгильды теоретически еще все было возможно. Австразия все больше уходила из-под ее власти, но начало переговоров с Билихильдой позволяло ослабить напряженность. К тому же, проявив выгодное для себя милосердие, Брунгильда сумела приобрести сильное влияние на Нейстрию Хлотаря II. В целом Regnum Francorum 610 г. сильно напоминал страну 580-х гг., прежде всего тем, что в игре участвовало три стороны и Бургундия по-прежнему занимала доминирующую позицию, быстро меняя союзников. Это была стабильная система, где минимальная сноровка позволяла избегать трений. В этой роли главного распорядителя Брунгильда сменила Гунтрамна. Кстати, она сохранила явно большее мастерство в проведении международной дипломатии, чем обладал ее покойный деверь.

Тем не менее с 580-х гг. сменилось целое поколение, и перемены, сколь бы скромными они ни были, отнюдь не благоприятствовали Брунгильде. Так, в глазах тех, кому в 610 г. было двадцать лет, королева не обладала никакой ощутимой легитимностью — она не была ни дочерью, ни женой, ни матерью никого из известных им государей. Ее власть теперь зиждилась не столько на легитимном регентстве от имени потомков, сколько на бесспорном умении возглавлять государство. Но кто еще верил в эффективность большой средиземноморской дипломатии, умело составленных налоговых списков или частой смены служащих? Поколение высокопоставленных чиновников, которые были соратниками или врагами Сигиберта I, умерло или умирало. Их дети и внуки были людьми иного закала. «Энеида» падала у них из рук, и «Слоновая кость Барберини» не повергала их в трепет. Они уже не ожидали возвращения империи, ни как утопии, ни как кошмара. Брунгильда способствовала тому, чтобы образ Рима в представлении ее подданных утратил четкость; последствия этого косвенно скажутся на ней самой.